Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы

— Да поможет мне Бог! — ответил рыцарь, поклонился и вышел в северные двери, куда указала ему стража.

Султан жестом задержал меня, и я услышал от него повеление, которое он отдавал мне уже не раз:

— Ты должен стать моими глазами, Дауд! Я желаю видеть. Во сне или наяву!

— Воля султана! — коротко ответил я. — Да поможет мне Аллах!

Султан зорко посмотрел мне в глаза и на миг приложил руку к моему темени. Я ушел, не знаю, что увижу повелителя правоверных всего лишь однажды — той же ночью, на Яффской дороге.

Что касается рыцаря Джона, то его дальнейший путь вновь пролегал через тюрьму аль-Баррак и — тоже в последний раз.

Нам полагалось стать если не друзьями, то временными соратниками. И теперь, почувствовав себя предводителем необыкновенного похода, он решил взять почин в свои руки.

— Так тебя зовут Дауд, — заговорил он со мной по дороге, поглядев сверху вниз, как на мальчишку. — В конце лета я видел генуэзского торговца, выходившего из Яффских ворот. Вы — на одно лицо. Не близнецы ли?

— Если ты желаешь говорить со мной на своем языке, начинай сейчас, — предложил я ему на франкском, которым владею не хуже тосканского.

— Вот как! — удивленно приподнял брови рыцарь Джон. — Значит, то было твое отражение, только переодетое генуэзцем.

— Такова моя служба, — открыл я кафиру ради будущей дружбы один из своих секретов.

— В этой одежде ты — настоящий сарацин, а в той — вылитый генуэзский торгаш, — заметил он. — Одень тебя каким-нибудь сицилийским полукровкой или даже провансальцем — тоже сойдешь. В твоей крови намешано, как вина в монашеском брюхе. Кто твой отец?

Тут в моих силах было лишь загадочно посмотреть в глаза рыцарю и тяжело вздохнуть.

— Ладно! — отмахнулся он. — Много славных королей, князей и графов изъездило Святую Землю вдоль и поперек!

— Моя мать — гречанка, — признался я рыцарю. — Взаправду знатного рода.

— Уже неплохо, — признал и рыцарь и поспешил сменить тему, явно упреждая подобные вопросы с моей стороны: — Ты знаешь, почему султану нужны девять рыцарей, ни больше и не меньше?

— А разве храброму крестоносцу не известна история учреждения ордена рыцарей Соломонова Храма в Иерусалиме? — ответил я лукаво, вопросом на вопрос.

Разумеется, ему лучше, чем мне была известна эта история о том, как почти столетие назад, когда земля Палестины находилась в руках людей Креста, девять самых доблестных рыцарей не по велению своих королей, а по своей собственной воле объединились в отряд, чтобы охранять христианских паломников, направлявшихся в Иерусалим, от своих же соплеменников, которые занялись менее достойным, но более доходным делом, а именно дорожным грабежом. Таких разбойников-христиан, бежавших от суда и казни в своих странах, во множестве развелось в ту пору вокруг Священного Города. Много их было, но с того дня становилось все меньше, поскольку множились подвиги доблестных рыцарей. И паломники распространяли о них добрую молву по всему свету. Сам глава христианской Церкви в Риме благословил их деяния. Другие рыцари, искавшие славы, стремились присоединиться к девяти отважным. Христианская знать, не решавшаяся покидать своих домов и поместий и пускаться в далекое путешествие, к святыням Палестины, считала самым богоугодным делом отписать на нужды рыцарей, что стали подобны ангелам-хранителям, часть своего богатства. Воинство ордена возросло числом. Орден стал богат, потом очень богат.

— Помню предание о рыцарях, которые поочередно появлялись во владениях страшного дракона, смело входили в его пещеру, убивали дракона в тяжком поединке, но потом, увидев охранявшиеся им сокровища, сами так же поочередно превращались в драконов, хранителей богатства и погибали от мечей новых храбрецов, — заметил я, дав англичанину пройти одну улицу в молчаливом раздумье.

— Мне самому известна с детства эта сказка, — кивнул он.

— Великий султан очень ценит доблестных и благородных воинов, даже иноверцев, — напомнил я ему еще одну важную истину. — Значит, можно считать, что великий султан решил возродить былую славу этих девяти…

Рыцарь бросил на меня удивленный взгляд и, перекрестившись, покачал головой, сказав:

— Воистину чудны дела Твои, Господи!

Перед своей темницей, отнявшей у него пять лет жизни, он невольно замедлил шаг и еще раз перекрестился.

— Не забывай и о том, кафир, — сказал я ему уже в спину, — что сейчас ты уподобишься ангелу Судного Дня. Те, кого ты изберешь себе в соратники по воле Всемогущего Аллаха, так же, как и ты, получат свободу. Участь остальных останется горькой. Итак, восемь рыцарей и девять слуг-оруженосцев. Не ошибись в выборе, кафир. Ты отвечаешь за них головой, но можешь и по их собственному предательскому расчету потерять голову.

— Верному выбору будет мешать соглядатай, — резко бросил он через плечо.

Я смирился с желанием рыцаря, принимая его правоту, и отстал от него на несколько шагов, когда он двинулся по сумрачным лабиринтам темницы.

Нет нужды описывать все его разговоры, а вернее сказать переговоры с пленниками. Он заходил в клети к тем, кого хорошо знал, а они не верили своим ушам. Видя своего собрата по несчастью в прекрасных одеждах и слыша его странные речи, они поначалу принимал его за дьявола, явившегося искушать их в предсмертный час. Впрочем, я немного преувеличиваю.

С пленными англичанами в ту пору в Иерусалиме было туго. Только одного соотечественника и смог рыцарь Джон взять себе в соратники, остальную же часть отряда составили франки. Они, как ни странно, гораздо быстрее того англичанина уясняли происходящее, куда легче верили своему новому предводителю на слово и приносили ему клятву верности.

Был у рыцаря Джона один хорошо знакомый немец из тевтонских воинов[36], но мимо его клети англичанин прошел, приглушив шаги.

Что касается рыцарей Соломонова Храма — а таковых можно было найти в тюрьме аль-Баррак, то их-то рыцарь тоже решил сторониться, как и немцев. Он знал об их обетах, орденских присягах и опасался, что верные им, тамплиеры легко нарушат свою клятву, данную простому, не орденскому рыцарю и покинут отряд при первом же благоприятном случае. Однако одного тамплиера и к тому же англичанина рыцарь Джон хорошо знал и очень доверял ему. Этот тамплиер по имени Эйдан Гастиндж был первым, к кому вошел рыцарь Джон, но именно с ним он жестоко просчитался.

Этому тамплиеру было уже за пятьдесят, его густые седины едва не светились в сумраке подобно гнилушкам. Орденский плащ его давно истлел. От алого креста остался кусочек полотна величиной в детскую ладонь. Старый тамплиер прикрепил его к груди, против сердца, и потому при свете дня казался смертельно раненым, но не поддающимся смерти.

Он проклял Джон Фитц-Рауфа. Он-то и назвал его дьяволом.

— Эйдан, ты не хочешь спасти своего короля? — хрипло спросил его Джон Фитц-Рауф.

— Ты присягнул нехристю. Ты — мертвец, — глухо прорычал тамплиер, отвернувшись в сторону. — Господь Иисус Христос не принесет спасения нашему королю мечом того, кто присягал нехристю. Даже если больше некому будет спасти короля… А если ты спасешь короля, значит проклят король.

— Ты заговариваешься, старый пень! — не сдержался рыцарь Джон. — У тебя мозги прогнили здесь! Ты не знаешь, о чем я молил Господа сегодня утром, когда еще сам ни о чем не знал… Оставайся догнивать в этой выгребной яме! Прощай!

Рыцарь Джон быстро покинул клеть, однако через несколько шагов остановился не в силах унять борение, бушевавшее в его сердце. Он даже решил вернуться к старому тамплиеру, чтобы повиниться перед ним за браные слова, но опоздал.

Помня строгое веление своего господина, я пришел к старику с двумя палачами.

— Молись коротко, рыцарь! — сказал я ему. — Избавление не будет ждать долго.

Тот сразу понял, о чем речь, сверкнул глазами, приложил руку к сердцу, глубоко вздохнул, а выдохнул короткую и ясную молитву своему пророку Исе. Мигом позже два великана-эфиопа накинули на него широкий кожаный ремень-удавку, половина которого обернулась вокруг шеи, а другая — вокруг головы, на уровне скул. Эфиопы умело дернули концы ремня в разные стороны. Шейные позвонки и кадык старика хрустнули, и тамплиер, даже не захрипев в агонии и не обмочившись, повис на руках палачей.

В следующей миг рыцарь Джон вошел в клеть и замер, как громом пораженный.

— Дьявол! — гаркнул он и сразу кинулся на меня, замахнувшись своим кулаком-молотом.

Если бы этот кулачище опустился на мою голову, она тут же превратилась бы в раздавленный абрикос. Но я знал, что этот англичанин успеет сдержать себя. Франк не сдержал бы. И я успел знаком остановить палачей, каждый из которых сам мог одним ударом сломать хребет быку.

Да, рассудок рыцаря Джона и на этот раз успел обогнать его гнев и напомнить хозяину, что смерть непреклонного храмовника стала плодом новой присяги самого рыцаря Джона. Приказ султана попросту облегчил его христианские грехи.