Вечное - Лиза Скоттолайн

Толпа, а с нею и Марко, разразилась бурными аплодисментами, Муссолини поднялся по ступенькам на сцену, к трибуне, оглядел скандирующих зрителей, а затем жестом попросил тишины и начал речь:

— Дамы и господа! Приветствую вас! Сегодня мы празднуем повышение в звании комендаторе Буонакорсо, который верно служил нашей славной партии!

Вдруг трехцветное полотнище над сценой открепилось и, развеваясь, начало падать на Муссолини. Публика ахнула, чернорубашечники предупреждающе закричали, Дуче отпрянул в сторону, и полотнище спланировало на трибуну.

Толпа разразилась изумленными возгласами, чернорубашечники ринулись на сцену. Муссолини отошел в сторону, его подчиненные попросили принести лестницу, чтобы снова закрепить полотнище. У трибуны воцарился хаос, все бегали туда-сюда. Подобная накладка могла превратить знаменательное событие в фарс.

— Какой конфуз для Fascio, — пробормотал Марко Элизабетте. — У нас нет такой длинной лестницы, чтобы достать до верха. Подрядчик унес ее с собой.

— Что они будут делать?

— Извини, Элизабетта… Я скоро. — Марко оставил ее, прошел вперед, быстро поговорил с одним из чернорубашечников и поднялся на сцену. Элизабетта с недоумением наблюдала, как публика, заметив его, стала поворачивать вслед Марко головы.

На сцене он торопливо подхватил упавший конец полотнища, подбежал с ним к высокой колонне и — поразительно! — стал взбираться на колонну, словно на мачту, обхватив ее своими сильными руками и ногами.

Элизабетта так и разинула рот. Толпа незамедлительно разразилась бурными аплодисментами и радостными возгласами. Оркестр заиграл бравурный марш, публика захлопала в ритм, глядя, как Марко карабкается по колонне. И вот он добрался до самого верха, где попытался заново закрепить полотнище.

Все в ожидании задрали головы: удастся ли ему справиться. Элизабетту восхищала его смелость. Толпа подбадривала смельчака. В следующее мгновение полотнище оказалось закреплено. Марко подал знак, что у него все получилось, а затем плавно соскользнул вниз по колонне и благополучно приземлился.

Толпа взревела, и Элизабетта вместе с нею. Муссолини лично подошел к Марко, пожал ему руку и о чем-то с ним поговорил, а затем потрепал по плечу. Марко расплылся в широкой, от уха до уха, улыбке. Элизабетта не отводила от него восторженного взгляда: такое — она знала — случается только раз в жизни. Толпа кричала и хлопала ему, а Марко ухмылялся, покидая сцену. Чернорубашечники и его друзья бросились к нему с поздравлениями, и Элизабетта поняла: Марко только что уладил все недоразумения между ними, причем так, как мог сделать только он.

Восторги улеглись, и Муссолини вновь подошел к трибуне, а начал с того, что выразил признательность Марко и назвал его по имени. Марко кивнул, благодаря за оказанную честь, а затем стал пробиваться сквозь толпу, Дуче между тем продолжил свою речь с того места, на котором та прервалась.

Элизабетта не слышала ни слова. Она так гордилась Марко, а тот направлялся к ней, не сводя с нее взгляда. Его останавливали, пожимали руку и хлопали по спине, но Марко по-прежнему смотрел ей прямо в глаза, словно ему не терпелось оказаться рядом.

Он с улыбкой подошел к ней, а она почти влетела в его объятия и поцеловала. Он ответил на поцелуй, сначала нежно, потом глубоко, и разбитое сердце Элизабетты возродилось к жизни. Она была покорена, в ней вновь разгорелась любовь.

Такая же, как и раньше.

Глава пятидесятая

Марко, сентябрь 1939

Марко спешил на встречу с Сандро; он подслушал кое-какие разговоры коммерсантов: они сбивались в тревожные группки, и все судачили о начале войны. В начале месяца Гитлер вторгся в Польшу; в Европе повсюду вспыхивали вооруженные столкновения и процветал страх. Великобритания и Франция объявили войну Германии, и римляне находились в подвешенном состоянии. Италия еще не вступила в войну, но Палаццо Браски пребывал в состоянии повышенной боевой готовности. Марко работал круглые сутки, предсказать что-либо было невозможно.

Он подошел к Пьяцца Бокка-делла-Верита, которая находилась в стороне от дороги; рядом раскинулся небольшой парк, необычайно тихий и спокойный. Площадь эта находилась в одной из самых старых частей города, сразу за гетто, и из-за обилия древних невысоких зданий открывался вид на широкое солнечное небо. Ему встретилось лишь несколько прохожих, да и транспорта на Виа-Луиджи-Петроселли и Виа-Санта-Мария-ин-Космедин было немного.

Он заметил Сандро, который ждал его на каменной скамье, но вид друга встревожил Марко. Сандро, сгорбившись, читал газету. Он был сам на себя не похож: сутулился и казался старше в этом поношенном коричневом пиджаке и галстуке. Марко волновался за него, потому и пригласил встретиться.

— Сандро! — окликнул друга Марко. — Помнишь, как мы здесь играли?

Сандро поднял голову, отложил газету и улыбнулся.

— Как в старые добрые времена, да?

— Да. — Марко поприветствовал его и присел рядом. — Голова так и шла кругом, пока мы бегали вокруг храма. — Он имел в виду храм Геркулеса Непобедимого, небольшое круглое здание из мрамора, огороженное высокими колоннами, что поддерживали крышу из красной черепицы. — Просто чудо, что нас не стошнило.

— Тебя как раз и стошнило, разве не помнишь? Вырвало!

— Забыл, — хохотнул Марко. — Мы проводили здесь больше времени, чем в школе. И веселились мы в те дни больше.

— Эй, ты сейчас разговариваешь с учителем, не забывай.

— Ах, верно. — Марко оглянулся и с беспокойством посмотрел на Сандро. — Как дела, брат?

— Ужасно.

— Dimmi tutto[95].

— Мать уволили, теперь она подвизается акушеркой. Отец весь день торчит в синагоге. — Сандро пожал плечами. — Он помогает людям, но что-то с ним не так. Он не в себе, что-то с головой. Похоже, потеря дома не прошла для него даром.

— О нет. — У Марко заныло в груди. — Мне так жаль, что не удалось получить для вас особый статус. Мой отец хочет еще попробовать.

— Спасибо. — Сандро улыбнулся, качая головой. — Вряд ли что-то выйдет. Папа говорит, они чинят препоны. Это так ужасно — чувствовать, что тебе не место на твоей родине. Теперь я еврей, а не итальянец. И это все меняет.

— Для меня ты всегда будешь итальянцем. Мы с тобой одинаковые — ты и я.

Сандро поджал губы.

— Нет, мы не одинаковые, я точно знаю. Теперь я это понимаю, как и многое другое.

— Что ты имеешь в виду? Мы остались прежними. И всегда были такими.

— Нет, я еврей, и всегда им был. — Сандро спокойно посмотрел ему в глаза. — Ты считаешь, будто все осталось по-прежнему, но ты не в том положении. Твоя жизнь не изменилась, а моя пошла наперекосяк. По мнению фашистов, мы не равны.

— Не все фашисты поддерживают расовые законы.

— И все