"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Известный современный историк Игорь Яковлевич Фроянов настаивал на необходимости различать дань и полюдье: по его мнению, дань собирали с чужих, покоренных силой оружия племен, а в полюдье князь ходил в своем племени. Полюдье это состояло в поднесении ему добровольных даров, в благодарность за осуществление им общественно важных функций, в том числе и сакральных.

«…не стоит все сводить к бытовому потреблению даров, – писал он. – Они могли играть и сакральную роль, а также предназначаться для культовых нужд: не исключено, что какая-то часть отдаваемых правителю в качестве дара животных приносилась в жертву богам и использовалась с целью устройства ритуальных пиров. Да и само полюдье-объезд – ритуальное, по всему вероятию, действо, исполненное религиозного смысла. Достаточно сказать, что князь у восточных славян был наделен религиозными функциями. Полюдье, сопровождаемое дарами, являлось своеобразной формой общения князя со «своими людьми» (массой соплеменников), что, помимо прочего, имело и сакральное значение»… Фроянов отрицал, что полюдье имело отношение к эксплуатации, и считал, что оно выросло из древних устоев родоплеменного общества.

«Сохранение древнерусским полюдьем X в. религиозного (ритуально-магического) значения, связанного с обожествлением правителя, делало этот институт нерасторжимым с сакральной личностью князя. Чтобы полюдье состоялось, необходимо было непосредственное участие в нем князя. Лица некняжеского достоинства не могли в данном случае служить заменой. Нельзя было князю передать кому-нибудь другому право на полюдье. В этом – еще одна коренная особенность полюдья по сравнению с данью, которой киевские князья X в. порою жаловали наиболее влиятельных мужей из своего дружинного окружения»… (тот же автор)

Вот здесь интересный аспект применительно к уже рассмотренным нами событиям – конфликта между Игорем и Свенельдом вокруг древлянской дани. Передать право полюдья князь не мог. Но передать право сбора дани мог – передал же Игорь его Свенельду. Но как же в этом случае было с полюдьем? Уж верно, не Игорь ходил в полюдье к древлянам – это не его «родное» племя и исполнять сакральные функции он там не мог (а если бы исполнял, его бы не убили ни в коем случае).

«Первоначально полюдье выполняло преимущественно религиозную функцию, обусловленную сакральной ролью вождя в восточнославянском обществе, – пишет И. Я. Фроянов далее. – Мало-помалу оно приобретало значение специальной платы князю за труд по управлению обществом, обеспечению внутреннего и внешнего мира. Постепенно в нем появились и крепли экономические, социальные и политические функции» [69].

Таким образом, ученый считает, что со временем сам институт полюдья претерпел изменения: его сакральные функции угасли, на первый план вышли экономические. Гипотеза, сколько я могу судить, весьма стройная, но мне этот вопрос видится иначе. Я не берусь решать его целиком, но думаю, что разница между видами сборов исходит в первую очередь из разницы тех лиц, кому эти институты принадлежали – князей-пахарей и князей-воинов.

«Однако в полюдьи времен Игоря, Ольги и Святослава центр тяжести сместился отчасти с религиозных, ритуальных и магических функций на функции экономические и социальные…» – отмечает Фроянов. Мне же думается, не столько институт полюдья видоизменился сам по себе, столько переменились собирающие его – ко временам Игоря князь-воин как минимум добавился к фигуре князя-пахаря (условно, Мала), а уже скоро и уничтожил его, оставшись единственным лицом, имеющим право на поборы. Но – тоже другие.

В чем состояла суть родовых князей, мы уже рассмотрели в разделе о природе княжеской власти у древних славян. В ту эпоху князь мыслился не главой аппарата принуждения, а отцом своего рода-племени. Он не занимался никаким отчуждением собственности у свободных общинников – все они были его дальние родственники, а фигурально – потомки. Раз в год – вероятно, осенью, после сбора урожая, – он объезжал свою землю, устраивал ритуальные пиры в каждой общине, приносил жертвы, призванные обеспечить и в будущем хороший урожай. Возможно, «председательствовал» и на свадьбах, которые тоже справлялись по обычаю осенью. Есть один глубоко архаичный момент, который с трудом воспринимает современное сознание – оно связано с явлением, известным как «право первой ночи». Корни его растут из темных глубин древнейшего родового быта. Глава рода считался носителем духа первопредка-прародителя; именно он должен был вложить в новую жену, приведенную в род из чужих, способность производить на свет новых членов рода. Поэтому именно с этим лицом, главой рода, невеста проводила первую ночь, а уже потом поступала в распоряжение мужа, сакрально «подготовленная» к выполнению своей основной задачи. Из этого на Западе выросло феодальное право (не несущее в себе уже ничего, кроме распутства облеченных властью), а в обрядах старинной русской свадьбы сохранилось, что прежде жениха на брачное ложе должен ненадолго прилечь кто-то из старших – его отец, дядя, дружка и так далее. Вполне возможно, что древнейшая свадьба не могла состояться без участия князя-прародителя, и это участие он обеспечивал благодаря ежегодному объезду. А из этого, уже позабытого со временем обычая, могло возникнуть представление о невиданном многоженстве князя. Но такую функцию мог законно осуществлять только тот князь, который был или хотя бы мыслился прямым и старшим потомком первопредка (вероятно, божественного).

Таким образом, в права и обязанности «князя Мала» (в чьем лице выступает родовой князь) входило обеспечивать племени связь с богами и предками, передавать плодородие, плодовитость и всякое изобилие. В его работу входило исполнение ритуальных трудовых процессов, участие в пирах, разбор споров и конфликтов, обеспечение роста населения (в сакральном смысле). За это он получал дары – добровольные приношения, скорее всего, натуральным продуктом, не считая того, что его со спутниками общины содержали всю осень. По некоторым данным, дары эти состояли в «платье» от каждого члена семьи – то есть, вероятно, по отрезу домоткани, достаточного для шитья сорочки, и каждый такой отрез символизировал одного из членов «рода» в масштабах всего племени (одежда – символ самого тела). Но это был «семейный прием», сакральное взаимодействие предков и потомков, не имевшее никакого отношения к эксплуатации. Возможно, этот объезд и назывался полюдьем, может, гощением. А места, входившие в маршрут объезда – погостами?

Совершенно иную природу имели поборы князя-вина. Князь-воин всегда был чужаком – этническое его происхождение здесь значение не имеет, будь он хоть из обров-аваров, хоть из хазар, хоть из варягов. Будучи чужаком, он не мог и не имел права участвовать в тех священных пирах, на которых угощали родового князя. Князь-чужак занимался простым отъемом ценностей в свою пользу по праву завоевателя. Если право родового князя-пахаря выросло из его кровного и сакрального родства с племенем, то право князя-воина становилось возможным после насильственного покорения, завоевания, «примучивания». Поэтому князь Мал и князь Игорь не делили одну и ту же дань – они получали каждый свое. Мал не имел права на ту «куницу с дыма», которую от имени Игоря брал Свенельд, а Игорь не имел права участия в тех сакральных пирах, ради которых Мал объезжал свою землю. Предание отмечает успех его предков в этом деле: древляне сказали, что князья их «распасли» (либо «расплодили») землю Деревскую. То есть создали в ней (своими ритуальными способами) всяческое изобилие, а потом пришли князья-варяги и попытались все это изобилие сожрать сверх уговора.

Надо думать, что после Древлянской войны старый порядок «гощения» родовых князей в ней закончился вместе с родом этих князей. Около ста лет (от середины IX века, когда уже можно говорить о присутствии в Среднем Поднепровье первых варяжских князей) эти два порядка сосуществовали, но это не могло продолжаться вечно. Старому порядку неизбежно должен был прийти конец: едва ли киевским князьям нравилось это «двоевластие», наличие иных моральных авторитетов и две параллельно существующие схемы подчинения.