От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры - Владимир Виленович Шигин

хорошую карьеру, став секретарем по внешним вопросам при вице-короле Индии. К этому времени Каваньяри отличился в подавлении восстания сипаев, знал несколько восточных языков, считался толковым дипломатом, но при всем являлся, как и большинство англичан (он считал себя именно англичанином, а не французом!), большим снобом.

Обстановка в Кабуле не позволяла Якуб-хану провести переговоры с англичанами переговоры там, поэтому эмир согласился на встречу в Гандамаке – кишлаке, расположенном на полдороге между Кабулом и Джелалабадом.

24 апреля представитель эмира Бахтияр-хан доставил в Гандамак письмо Якуб-хана с согласием по всем английским требованиям, а 25 апреля он же доставил эмиру ответ майора Каваньяри с гарантиями безопасности.

2 мая Якуб-хан покинул Кабул, а 8 мая Каваньяри встретил его с кавалерийским эскортом в шести милях от Гандамака. Сами переговоры шли в течение всей последующей недели. При этом Литтон расценил визит эмира как знак фактической капитуляции Афганистана. В свою очередь, Якуб-хан наивно полагал, что личным участием в переговорах он сможет рассчитывать на смягчение условий. В итоге 20 мая был подписан Гандамакский договор, а 6 июня обе стороны его ратифицировали.

Гандамакский трактат лишал Афганистан внешнеполитической независимости и сужал его внутреннюю самостоятельность. Англия получала право разместить в его столице резидента, а на его границах – «агентов с достаточной охраной». Помимо этого, эмир отказывался от любых сношений с другими странами и обязывался содействовать торговле английских купцов. За это ему возвращались города Кандагар и Джелалабад, но британские власти отторгали округа Куррам, Пишин и Сиби, а также сохраняли контроль над Хайберским и Мичнийским проходами, которые вели к жизненно важным центрам страны. В виде снисхождения Якуб-хану разрешалось отправить своего представителя «для пребывания при его сиятельстве вице-короле и генерал-губернаторе Индии» и была обещана помощь деньгами, войсками и оружием «против всякого иностранного нападения» с ежегодной субсидией 600 тысяч рупий. В целом Гандамакский договор устанавливал английскую власть в пределах всего Афганистана, вплоть до правого берега Амударьи и до Герата включительно. О независимости эмирата уже не могло быть и речи.

Вдобавок ко всему Робертс потребовал от Якуб-хана передать англичанам и семейную казну клана Дуррани, на что эмир заявил, что готов снять с себя последнюю рубаху, но имущество своего отца не отдаст. Но англичане нажали, и эмир сдался, указав, где зарыто родовое золото династии Баракзаев, Робертс немедленно отправил в указанное место отряд солдат, которые нашли много золота и драгоценностей, ценностью более 2 миллионов фунтов. Все найденное было, разумеется, конфискованы в пользу английской казны, а эмиру оставили право горевать о излишней откровенности.

* * *

В Лондоне договор оценивали следующим образом: «Честь Великобритании была отомщена со смехотворно маленькими денежными затратами и почти без пролития крови».

Любопытно, но, в отличие от политиков, английские солдаты таким исходом были недовольны. Их начали выводить из Афганистана как раз в тот момент, когда улучшилась погода и стало возможным взять верх над противником. Кроме того, выросшие на историях о героизме англичан во время Первой Афганской войны солдаты и молодые офицеры считали, что так и не отомстили коварным афганцам за смерть своих старших товарищей.

Впрочем, на чиновников и генералов, участвовавших в установлении английского господства над Афганистаном, пролился дождь наград. Майор Луи Каваньяри стал сэром и командором ордена Бани. Что касается вице-короля Индии Литтона, то ему дали понять, что королева Виктория намеревается дать ему титул графа. Награды военных были намного скромнее. Из генералитета был отмечен лишь генерал-лейтенант Браун. Несмотря на критику со стороны вице-короля Литтона за медленные темпы продвижения, он был произведен в рыцари-командоры ордена Бани и получил благодарность от английского парламента.

Но далеко не все в Лондоне приветствовали новую войну. Так, лидер лейбористов Джон Лоуренс открыто выступил против вторжения в Афганистан и объединил сторонников «искусного бездействия» в так называемый «Афганский комитет», который открыто заявил: «Мы считаем эту войну несправедливой, а политику, приведшую к ней, – неумной и опасной для нашего владычества в Индии».

Что касается Афганистана, то там заключенный договор вызвал шквал негатива. Фактическая капитуляция Якуб-хана перед захватчиками спровоцировало массовое возмущение афганцев. Недовольство кабальным трактатом выразил и властвующий Гератом младший брат эмира Аюб-хан, вокруг которого начали собираться недовольные.

6 июля 1879 года майор Каваньяри покинул резиденцию индийского вице-короля в Симле и отправился в Кабул, чтобы завершить переговорный процесс.

Цель посольства была четко сформулирована Литтоном в письме в Лондон виконту Крэнбруку, отправленном 23 июня из Симлы. «Мой дорогой лорд Крэнбурк, – писал вице-король, – я бесконечно признателен за ваше письмо от 27 мая. Майор Каваньяри теперь у меня, и, судя по тому, что сообщают он и другие, я думаю, вам нечего беспокоиться об осуществлении и результатах договора с Кабулом или о возможных волнениях в Афганистане после вывода наших войск. Полагаю, что договор с Кабулом надо рассматривать не как итог, а как начало… Новый договор – скорее начало, чем результат, венчающий разумную и рациональную политику. Соблюдение этой политики должно среди прочих плодов снять с Индии проклятие постоянной русской угрозы и дать нам на всей нашей границе определенные покой и безопасность, доселе неведомые… Афганцы будут тем больше любить и уважать нас за победу, одержанную над Шир Али, и за урок, который мы преподали России. Во всей этой части света… великодушного врага предпочитают ненадежному и неверному другу».

Провожая Каваньяри, вице-король сказал ему на прощание:

– Милый Луи, мы отлично сделали свою работу, и я оптимистично смотрю в будущее нашего господства в Афганистане. Теперь тебе осталось поставить последнюю точку и получить заслуженную награду!

Сам Каваньяри этого мнения не разделял. Последними его словами, обращенными к секретарям канцелярии вице-короля, были такие:

– Прощайте друзья! Судя по всему, мне придется разделить печальную участь бедняги Бернса, растерзанного в Кабуле афганской чернью сорок лет назад. Впрочем, на все Божья воля!

Когда Каваньяри предложили большой конвой, он лишь усмехнулся:

– От судьбы не уйдешь!

И взял с собой лишь небольшой эскорт в тридцать кавалеристов и полсотни пехотинцев под началом лейтенанта Уолтера Гамильтона.

18 июля Каваньяри и сопровождавший его генерал Робертс встали лагерем на границе афганской территории, где миссию встретил представитель эмира. После этого Каваньяри отправился в Кабул под охраной афганского кавалерийского эскадрона. Через пять дней миссия прибыла в Кабул и разместилась в зданиях, приготовленных для нее в крепости Бала-Хиссар. С первых дней пребывания в Кабуле Каваньяри стал вести себя как хозяин страны. Он вмешивался в отношения Якуб-хана с подданными, разжигал внутренние распри, всячески стараясь укрепить положение проанглийски настроенных вельмож. При этом все делалось столь нагло и вызывающе,