Благовест - Алиса Клима

Девушки шутливо отвесили поклон и побежали, хихикая, в сторону бараков.

– Увидишь! – азартно сказала Полька, подпрыгивая на бегу. – Глазом моргнуть не успеешь, как на волю выйдешь! Теперь и вшей выведем скорее…

– Про первое сомнительно, а вот второе – вполне.

* * *

Ларионов не выходил из дома весь день. Вера с горечью подумала, что он снова запил. Но он не пил. Он работал и готовился к дезинфекции в лагере. К нему то и дело захаживали сотрудники зоны и администраторы.

Вечером, когда заключенные начали собираться с работ в бараке, а с делянки возвращались задействованные на общих работах зэки, в бараке № 1 начался веселый переполох.

Женщины окружали Веру и Польку и, перебивая друг друга, пытались узнать, что и как приключилось с их волосами. Полька, вопреки наущениям Веры, начала всех агитировать остричь волосы и помочь лагерю вывести вшей.

Рябова рассматривала Веру со своей вагонки. Клавка, заметив это, гаркнула сверху:

– Чего уставилась?!

Та не ответила и отвернулась. Клавка все заметнее недолюбливала Рябову и пользовалась любым случаем это выказать.

– Ты совершенно обворожительна, дорогая! – восхищалась Инесса Павловна, рассматривая аккуратную головку Веры.

Коротко остриженные волосы под уши подчеркивали четкую линию овала и длинную шею Веры. Лицо стало более задорным, но в то же время строгим и цельным.

Вера не решилась рассказывать Инессе Павловне и другим подругам про то, как были острижены ее волосы этим утром. Но Полька кривлялась и намекала, что отнюдь не цирюльник поработал над их прическами.

– С момента приезда комиссии, – призналась Вера Инессе Павловне, – меня мучает странное предчувствие, что мы снова у Рубикона. Но так часто перемены заканчивались чем-то страшным или странным, что предчувствия лишь печалят.

Инесса Павловна задумчиво кивала, находя в себе те же чувства.

– Да, за год произошло много – и все больше драматичного, – согласилась она. – Но и дивного было немало. Этот психоз вполне понятен. Ты боишься потерять Ларионова? – просто и без околичностей спросила она.

Вера растерянно приоткрыла рот.

– Я смирилась с этим, – ответила она поспешно и, немного помолчав, добавила: – Но я солгу, если скажу, что нет боли. Боль есть…

Инесса Павловна притянула к себе Веру:

– И все же я рада, что ты перестала это отрицать.

– Ирочка! – К вагонке Веры подошла Мирра Евсеевна. – Я тоже хочу присоединиться к комплиментам вашей прическе. Вы стали модной и еще более провокационной барышней в стиле минувшего «флаппера».

Вера пожала плечами и улыбнулась:

– Спасибо, Мирра Евсеевна.

– Так вот что я хотела сказать, душенька. В вас море драматизма, океан обаяния и вселенная энергии, – продолжила она. – Но запомните, моя дорогая, и это очень важно! Вы не берете высокую ноту.

Вера вопросительно смотрела на Мирру Евсеевну.

– Да, да, я долго за вами наблюдаю. Позвольте напомнить, я в прошлом – театральный критик. Думаете, люди живут по канонам тетра? – Она покачала пальцем. – Нет, это театр отражает суть жизни. Так вот! Для великого артиста, для великой пьесы, для великой жизни нет ничего важнее замаха на самую высокую ноту!

– Вы, Мирра Евсеевна, еще не слышали, какую высокую ноту я могу брать, – свесилась с вагонки Клавка.

Мирра Евсеевна задорно махнула рукой.

– До вашей высокой ноты, Клавдия, еще далеко! – парировала Мирра Евсеевна. – Я не премину напомнить вам о ней в ее преддверии. А вот Ирина должна знать – ее высокая нота уже на расстоянии проигрыша. Буду молиться за вас, Ирочка. Помните, – погрозила она шутливо, уходя на свою вагонку, – великой может стать только самая высокая нота. Желаю вам ее взять.

– Что она несет? – тихо посмеивалась Клавка. – Тяпнула, что ли?

Инесса Павловна с укоризной покачала головой.

Вера задумалась. Почему и зачем Мирра Евсеевна ей говорила все это? И что есть та высокая нота? Как понять, когда проигрыш закончился и время эту ноту брать?

– Инесса Павловна, – вдруг с азартом заговорила Вера, и от ее апатии словно не осталось и следа, – а что в музыке предшествует самой высокой ноте?

Инесса Павловна счастливо улыбнулась:

– Теория музыки – сложный предмет. Но если опустить нюансы, перенести на жизнь и упростить ответ, я бы сказала, что самая высокая нота – это кульминация важного отрезка произведения, катарсис! И чтобы ее взял артист или полноценно ухватил слушатель, необходим акцент с паузой… Момент, когда кульминация еще не наступила, но все волоски на коже уже стоят дыбом и тело точно знает, что происходит самый важный момент произведения. Все существо уже чувствует это совершенно безошибочно…

Вера мысленно унеслась куда-то далеко. Клавка начала аплодировать.

– Как же все-таки здорово быть ученой, – протянула она. – Эх, как же хорошо, что я вас повстречала…

– И мы, Клава, вам рады! – крикнула издалека Мирра Евсеевна.

Клавка спрыгнула с вагонки. Мимо с отрешенным лицом шла мать Вероника, и Клавка застыла, прижавшись спиной к нарам, чтобы пропустить этот священный тихоход. А Вера отрывочно уловила речитатив, который почему-то именно сейчас показался ей созвучен откровению Мирры Евсеевны. Хотя что их могло роднить?

–«И не придет оно приметным образом, и не скажут: „вот оно здесь“ или „вот там“. Ибо вот царство Божие внутри вас есть»…[50]

Клавка проводила взглядом монахиню и подсела к Вере и Инессе Павловне.

– А что, ведь праздник уже на носу! Пора бы уже прогон делать, – сказала она воодушевленно.

– И это хорошая идея, – улыбнулась Инесса Павловна. – Надо бы завтра напроситься к начальству с Комитетом и подытожить планы. Борьба с педикулезом явно нам их срывает. Но предотвращение эпидемии куда важнее спектакля.

– Вшивые артисты, – гомерически захохотала Клавка, и женщины невольно тоже рассмеялись.

Глава 14

Около полудня следующего дня Вера решила наведаться в библиотеку. При мысли о том, что подумает Ларионов, когда увидит ее в обновленном виде, сердце все-таки невольно трепетало.

Вера улыбнулась. Бедный Ларионов! Не успевает управлять бесчисленными безумствами в лагере. Только заткнет одну брешь, как вода неожиданно начинает хлестать из новой выбоины.

Его усилия виделись Вере трогательными и важными. Он обладал гораздо большими силой, терпением и волей, чем ей казалось год назад. Она не знала, что сам Ларионов дивился такому терпению. Однако он ясно понимал источники побуждения.

С тех пор, как Ларионов принял решение во что бы то ни стало оберегать Веру и сберечь как можно больше людей, он ни на минуту не выпускал цели из виду. Все его старания, включая работу над собой, направлялись на удержание фокуса на этих целях. Прочее стало второстепенным и решалось само собой. Основной костяк команды –