Лина ТриЭС - Третья истина

— Ах Поль, — кокетливо рассмеялась Доминик, — вы правы… Виктóр никогда не научится танцевать, я поняла это давно! Но присядьте, расскажите мне обо всем этом побольше… Вот, например, разве виконт — русский титул?

Шаховской вдруг взял телеграмму и, еще раз пробежав, смял, сунул в карман и скороговоркой сказал:

— Мадам, обещаю, после завтрака вы получите исчерпывающие сведения о титулах русского дворянства. Темно на этаже? Я провожу. — Он взял Доминик под руку и вывел из комнаты, приговаривая по дороге:

— Ну-ну, мадам, морщинки на лбу из-за этой чуши? Просто забудьте! Вот и ваша дверь — отдыхайте безмятежно. Не смею беспокоить вас больше посреди ночи.

Несмотря на все свои безапелляционные утверждения, в восемь утра Шаховской уже шел по платформе железнодорожной станции в Каменской.

ГЛАВА 8. «КАК СНЕГ НА ГОЛОВУ»

Наконец-то! А она уже отчаялась и измучилась ждать, думала он не придет. Но самой ехать, а тем более идти в Раздольное, хотя она, в общем-то знала путь, не было сил. Целый день хождения по городу, ночь в вагоне, которую она провела как на иголках, сидение с рассвета в Каменской, в зале — поезд почему-то пришел раньше… Еще эта история с продажей сережек! В ювелирной лавке так подозрительно на нее смотрели! Но на билет и телеграмму хватило, а вот на еду — нет. Голодная со вчерашнего дня. В зеркале дамской комнаты на вокзале она увидела воспаленные глаза, кудряшки, выбившиеся из-под шапочки, оттеняющие бледное лицо своей бронзовой яркостью… Виконт заметил ее сам, она даже не встала ему навстречу: ноги гудели, одолевала слабость, кружилась голова.

— Что такое, Александрин? — он присел рядом и оглядел ее.

Лулу вымучено улыбнулась:

— Здравствуйте, Виконт, вы сами телеграмму получили? Я так и думала. — Она говорила вдвое медленнее обычного.

— Вызвать надо было к себе. Разве можно в таком состоянии ехать? Там же есть около тебя люди. Они что, врача не приглашали? Невероятное что-то!

Ответа не последовало. Он, обхватив за плечи, заставил ее подняться со скамьи:

— Ясно. Это неважно сейчас. Едем.

Лулу покорно позволила себя вести. С появлением Виконта она лишилась остатков сил и внешне вполне оправдывала звание больной. Даже стоящий у самого выхода со станции автомобиль, со знаком в форме фиолетовой миндалины и красующейся в ней надписью «Опель», не вывел ее из апатии. Виконт помог ей устроиться на сидении, предложив: «Хочешь, приляг». Сам сел справа от нее на водительское место. Опель, кашляя и фырча, тронулся. Только на полдороге Лулу несколько взбодрилась и осознала: она же в первый раз путешествует на автомобиле! Совсем не страшно оказалось. Такой случай посмотреть поближе, как им управляют! Минуты две с интересом наблюдала, потом села прямо, потом придвинулась поближе и положила обе руки на руль сбоку…

— Это еще что такое? — практически повторил свой первый вопрос Виконт, однако, совсем другим тоном.

— Можно я немножко буду править сама? Ну, хорошо, не править, а просто за эту круглую штуку подержусь, как будто я тоже веду авто…

— Что за метаморфозы? Или там, на вокзале был триумф актерского мастерства? — Он посмотрел на нее и сбавил тон: — Да нет, ты нездорова, это видно.

— Просто я не ела ничего вчера, а сегодня и не спала, устала… А это что у него, гудок?

— Клаксон… Ничего не понимаю. В Ростове что, закончились запасы продовольствия? Ты едешь на обед? Боюсь, ежедневные прогулки с этой целью будут утомительны.

Лулу, вздохнув, заставила мысли вернуться к недавним неприятностям:

— Я поссорилась со всеми, я совсем приехала, вы послушайте…

Но рассказ получился, отнюдь, не драматичным. Вчерашнее ощущение безысходности напрочь испарилось: такое счастье, она добралась, вот Виконт, самый настоящий, крутит руль, передвигает какие-то рычаги… и, кажется, трагедией всю эту ситуацию вовсе не считает: послушал фразы две внимательно и серьезно, а потом стал сопровождать ее пылкое повествование то хмыканьем, то присвистыванием, то выразительными междометиями. Лулу невольно сама подбавила юмора в описание событий. На душе теперь было совсем легко. Только есть хотелось все больше, и чувство голода никакими разговорами не заглушалось. У Лулу уже не хватало запала вдаваться во все детали. Она закруглилась:

— Телеграмма — это так дорого оказалось, я последние медяки из кармана выгребала. В общем, вы поняли, почему я приехала…

— Да, теперь понял: просто захотелось домой.

— А телеграмму мою вы сразу поняли?

— Телеграмма — предмет твоей гордости, я вижу! Разобрал и заслуживаю уважения за это. Тем более, что благодаря соавторству безымянного телеграфиста это творение явилось совершенным образцом абракадабры.

— Ошибок понаставила, да? От волнения, наверное. А каждая ошибка в русском языке вам нож в сердце, да?

— Да. Нож. Вообще, ты щедро мечешь в меня ножи разных калибров. Это я уже не о русском.

— А о чем? За французский я ручаюсь. Неужели арифметика?

— Какая арифметика? Ты доконаешь меня своими фокусами. По-русски твой приезд называется: «свалилась, как снег на голову».

— Вы меня будете ругать?

— Нет. — Сменил он тон. — Буду кормить.

— А вот маман удивится, правда? И рассердится… Ой, а вдруг закричит и сразу отправит назад? Может, тетя…

— Евдокия Васильевна гостит в Луганской, у дочери… Мы отложим твою встречу с матерью на «послеобеда», ты не против?

— Я против? Что вы, было бы чудесно! Но как это сделать?

— М-да, горячие дочерние чувства… Грустно.

Лулу почувствовала упрек в его словах. И разве Тане, например, хотелось бы отложить встречу с тетей Полей?

— Но она сама ни на минуту не порадуется, вот увидите. Ни за что!

Виконт вздохнул:

— А было бы намного проще. Так. Пройдем боковой лестницей ко мне. Поешь, а там будет видно.

— Нам тогда нужно незаметно, чтобы не было слежки. Вы идите вперед и посмотрите. Если все чисто, махните рукой. А я уж хвоста не приведу…

Виконт с паническим выражением лица на минуту буквально вжался в стенку и сделал движение, словно собирался поползти по ней, но тут же прервал свои действия и спросил довольно громко:

— Что, Жюля Верна сменил загадочный автор Ната Пинкертона? Не время баловаться, идем.

Тем не менее, на пролете третьего этажа, он приложил ухо к перилам, сказал выразительно: «Погони нет!» — и уселся на ступеньку. Лулу остановилась и громко засмеялась. Он вскочил, обхватил ее рукой за талию и, перескакивая через две ступеньки, донес до комнаты в мезонине.

— Куда там скромной слежке где-то в кильватере! Ты жаждешь бурной встречи, я вижу.

Он поставил Лулу на ноги. У нее вдруг опять закружилась голова, и она закрыла лицо руками.

— Что это — слезы? Александрин… Прекрати, не начиная.

— Нет, уже прошло… А то все поехало так, — она показала руками, как именно «поехало».

— Тебе срочно нужно поесть. Сядь в это кресло, не растрачивай сил.

…Интересно, что он о ней думает сейчас? Смотрит так странно. Еще бы, худая, маленькая, а ест третий кусок круглой запеканки и пьет второй стакан молока. Наверное, думает: «надо остановить, а то лопнет…», или «хотел бы знать, сколько еще в это существо влезет еды…»

Лулу прикинула — если сложить куски запеканки, которые она съела, то, что получится, будет размером с книгу. А для него тогда, чтобы наелся, кусок должен был быть с портфель.

— А вы почему не едите?

— Сыт. Продолжай.

Нет, взгляд у него не странный, а скорее грустный. Почему?

— Я съела ваше тоже? И молоко выпила? Правда, два стакана же было…

— Другой человек. Бодрая. Не бледная.

— Выпила ваше молоко, съела вашу запеканку, еще бы не взбодриться!

— Я верю, что это была не последняя, отпущенная мне в жизни, запеканка.

— Виконт, а ведь я бы так и могла жить у вас тайком всегда. Маман сюда не ходит и отец… никогда не видела…

А действительно, почему? Лулу раньше эта мысль не приходила в голову, но за Виконтом всегда посылали Антонину, Пузырева или кого-нибудь из мальчиков. Лулу даже припомнила случай, когда их не было под рукой, и Виктор Васильевич, ежедневно обходящий дозором все остальные помещения дома, предпочел подождать, пока Шаховской сам не спустится, но не пошел к нему, хотя тот был ему очень нужен. Но, может, это случайность?

— А если кто-нибудь придет, по другому делу, не за мной, конечно, я вот сюда залезу. — Она постучала по огромному ящику комода.

— Как? Залезть в мой комод, чтоб скомкать наглаженные воротнички? Ты меня плохо знаешь. Я не терплю мятой одежды и наказываю виновных. Ладно, довольно ерунды, тебе надо выспаться, Александрин. Ты заговариваешься.