Вечный свет - Фрэнсис Спаффорд

меня так, словно не могли поверить. Посмотрели на меня, как на грязь.

– И все всплыло?

– Да. Они забрали Мари, составили заявление об изнасиловании. Я тогда сказала, что накину пальто и поеду с ней, а она сказала, что не надо, и попросила констебля позвонить ее отцу.

– Ох, милая.

– И она так и не вернулась. Переехала жить к отцу. Я позвонила туда узнать, как она и могу ли я с ней поговорить и извиниться, а ее отец ответил: «Ты издеваешься? Ты издеваешься?! Ты думаешь, что после всего этого я тебя к ней подпущу?» Я писала ей письма, но она ни разу не ответила. Когда стало совсем невмоготу, я позвонила, но они сменили номер.

– Ох, милая.

– Я не могу ничего изменить и не могу перестать думать об этом. Просто кручу, и кручу, и кручу в голове. И это просто… а-а-а-а-а-а-а!

– Милая, ты что, бьешься головой? Брось, не надо. Перестань, Анджела. Не надо так.

– А почему нет?

– Потому что тебе надо позаботиться о себе.

– А зачем? Какой смысл? Их нет. Никого нет.

– Да, моя хорошая.

– И я знаю эту ужасную правду о себе.

– Какую?

– Что я та женщина, которая позволила такому произойти с ее дочерью прямо у себя под носом. Я такая. Они все имеют право меня ненавидеть. Я сама себя ненавижу. А теперь и вы меня ненавидите.

– Это не так.

– Так, так. Вас надрессировали быть со всеми милыми, но в глубине души вы тоже меня ненавидите.

– Это не так, милая.

– Тогда должны бы. Я совершила отвратительный поступок.

– Это так, но отвратительный поступок можно совершить и не будучи отвратительным человеком.

– Я понятия не имею, что это вообще значит.

– Ну…

– Слушайте, спасибо вам, конечно, вы были очень добры, но не думаю, что вы можете мне помочь, потому что я не уверена, что вы представляете, что это такое. Никто не представляет. До сви…

– Анджела!

– Что?

– Я представляю. Так уж вышло, что я была на вашем месте. В некотором роде.

– И что же вы сделали?

– Хорошая моя, речь не обо мне, а о тебе. Я просто хочу, чтобы ты знала: ты не одна, ты не единственная, кому приходится жить с чем-то подобным.

– Я вам не верю. Вы это выдумали, чтобы я почувствовала себя лучше.

– Я не выдумываю.

– Если бы не выдумывали, рассказали бы.

– Анджела, этот звонок не для того.

– Я перед вами наизнанку вывернулась. Я рассказала вам о самом ужасном, что делала в жизни.

Пауза.

– Ну, это связано с мужчиной…

– Не может быть…

– Эй, я тебя рассмешила. Не так уж и плохо, скажи?

– Нет, но продолжайте. Пожалуйста. Это и правда помогает.

– Нам не положено.

– Пожалуйста.

Перед Вэл мелькает что-то белое. Отец Тим, второй Самаритянин ночной смены в крипте церкви Святого Спасения, высунулся из-за фанерной перегородки и машет ей листом бумаги. «ВСЕ НОРМАЛЬНО?» – написано на листе фломастером. Немного пораздумав, она кивает. «Точно?» – спрашивает он пантомимой. Она кивает еще раз. Точно.

– Ну ладно, Анджела. Я была замужем за жестоким человеком. Он любил делать людям больно. Не мне. Мужчинам. Другим мужчинам. Он наводил на меня ужас и держал на коротком поводке, но я в каком-то роде его обожала. Он был красив. Глуп, о да, очень глуп и очень страшен, но великолепен. Я знала, что он опасный человек, и пыталась как-то его обуздать, направить его туда, где он не причинит много вреда. Но по большей части я просто пускала все на самотек. А потом в один прекрасный день он убил человека у меня на глазах.

– О господи.

– Ага. А я это не остановила. Обычный безобидный пакистанский студент. У него сломалась машина, и он просто оказался не в то время, не в том месте.

– О господи, это чудовищно.

– Да.

– И что случилось?

– Майк сел за убийство, а я получила шесть месяцев как соучастник.

– Вы были в тюрьме?

– Да.

– Боже мой. Боже. Мой. Вы развелись с ним, когда вышли?

– Нет. Не развелась. Я подумывала об этом, но он внезапно умер в тюрьме. Оказалось, что у него в мозгу была как-то перекручена вена, а потом раз, и его нет. Так что я так ни разу и не сказала ему «нет». Никогда не проводила черту. Поэтому я очень хорошо понимаю твое состояние.

– Вы как… как убийца!

– Ага, почти.

– Не знаю, что сказать.

– Не обязательно говорить что-то, милая.

– …

– Анджела? Ты тут?

– Да.

– Я тебя шокировала?

– Да, немного.

– Хорошая моя, в мире полно людей, которые совершали дурные поступки. Мы ходим друг мимо друга по улице и говорим: «Я самый ужасный человек на свете, меня никто не поймет, я совершенно один», мы все так говорим, и это неправда.

– Как вы справляетесь? Что делаете? Я хочу сказать, что вы производите впечатление человека, у которого все в порядке, который со всем разобрался. Я бы никогда даже не подумала.

– Милая, со мной это случилось много лет назад. Нужно время. Я полагаю, нужно просто продолжать вставать по утрам. Не стоит пытаться почувствовать себя лучше с помощью самообмана. Это не поможет. Будь терпеливой. И не переставай надеяться, хоть сейчас ты и не знаешь, на что именно. И хотя ты уже ничем не поможешь тем, кому причинила боль, нужно хвататься за маленькие возможности проявить доброту. Потому что, будучи доброй ко всем, ты понемножку зажигаешь свет, если понимаешь, о чем я. Жди, надейся и смотри, что будет.

– Энди писал мне и просил навестить его в тюрьме.

– Не надо.

– Не буду. Лучше уж ничего, чем что-то такое, да?

– Именно.

– Вы были очень добры. Спасибо.

– Не за что. Анджела, что ты сейчас собираешься делать?

– Пойду спать. А вы?

– Надо полагать, высморкаюсь и приму следующий звонок.

– Доброй ночи.

– Доброй ночи, Анджела.

Разумеется, есть еще звонки. Китайский студент из Гонконга, не спавший три ночи к ряду от волнения перед экзаменами. Решение: иди спать. И предрассветный пример классического дятла, решившего обратиться в службу доверия. («Убирай свои носовые платки, дорогой, мы же тут не для этого. Я сейчас повешу трубку, но помни, что ты всегда можешь снова к нам обратиться, если тебя на самом деле что-то будет сильно беспокоить. Счастливо!»)

В семь прибывает новая партия волонтеров, и, пока свет взбирается по серому небу цвета бензина в сторону Дартфорда, а прохладный ветерок гоняет по улице мусор, она садится покурить на ступеньки церкви. Следом выходит отец Тим и устраивается