Валерий Поволяев - Атаман

— Что, ваше превосходительство, вода слишком горячая?

— Не слишком горячая, а слишком холодная, — сказал генерал. Предупредил: — Вы от меня держитесь подальше, у меня, похоже, инфлюэнца[64]. Заразная штука. Можно весь бронепоезд заразить.

Под железным полом вагона громыхал металл. Бронепоезд двигался с черепашьей скоростью — командир бронепоезда боялся наткнуться на разобранные пути, оказаться на вязкой насыпи, из которой вагон не выдернуть — все уйдет в землю. Машинист бронепоезда подавал частые тревожные гудки. Противник молчал. У орудий не было видно ни одного человека. Похоже, люди Калашникова, а может, и сами чехи затевали какую-нибудь пакость, Скипетров ощутил, как внутри у него что-то заныло, изгоняя противное ощущение, он протестующе помотал головой и приказал:

— Глядеть в оба!

Выпив еще один порошок, генерал снова полез в башенку, держа в руке тяжелый бинокль: хотелось разгадать, какой сюрприз готовит ему капитан Калашников с чехами, чем раньше он это разгадает — тем лучше. Поднес к глазам свою мощную артиллерийскую оптику, привезенную с Западного фронта, и выругался — линзы залепило чем-то черным, вонючим, словно ошметок мазута принесся по воздуху и всадился в них.

В воздухе пахло бедой; дух ее носился над головами, прилипал к одежде, вызывал в висках нехорошее жжение. Бронепоезд, и без того плетущийся со скоростью дохлого червяка, стал двигаться еще медленнее — то ли машинист, то ли командир бронепоезда что-то увидели... Скипетров подумал» что надо бы увеличить расстояние между головным бронепоездом и составами, идущими сзади, но сейчас поправлять что-либо было уже поздно. Скипетров сначала протер линзы бинокля мягкой тряпочкой, смоченной в керосине, счищая их от густой жирной налипи, затем протер чистым кусочком замши.

Раздался длинный тревожный гудок, затем еще один. Скипетров поспешно приложил бинокль к глазам: на бронепоезд, лихо попыхивая трубой, из которой вместе с черным дымом летели целые снопы искр, несся чумазый, с наполовину выколотой передней решеткой, прикрывающей колесную часть, паровоз, пыхал дымом, паром, масляной грязью, угольной крошкой, сажей, пылью, ржавью, кипящей водой. Скипетров неожиданно задрожавшими пальцами — не хотелось думать о худом — покрутил колесико наводки на резкость, но разобрать, по своей колее идет паровоз или по встречной, было невозможно. Но машинист бронепоезда видел то, чего не видел генерал, и теперь беспрерывно давал тревожные гудки. Старый, уже отзвучавший рев накрывал рев новый, гудки звучали почти без паузы, и через мгновение Скипетров увидел, как из паровоза, идущего навстречу, выпрыгнул в сугроб человек.

Паровоз идет по нашей колее, — прокричал Скипетров, соскальзывая с неудобной железной лесенки, взмахнул рукой командно, собираясь отдать какое-то приказание, но в ту же секунду увял — а какое, собственно, приказание он может отдать? Первый бронепоезд подпирает другой, следом идут полковые эшелоны... Принимать удар шального паровоза придется на себя. — Эх-рех! — горестно прохрипел Скипетров и умолк.

Паровоз тем временем вынесся на прямую; корявый, страшный, с выщербленной решеткой и мятым носом, с дырявой трубой, с одним огромным циклопьим глазом-прожектором, он неотвратимо приближался к бронепоезду. Скипетров почувствовал во рту вкус железа.

— Орудие первой платформы — огонь по паровозу! — скомандовал он.

Открывать огонь было поздно. Дырявый паровоз врезался носом в переднюю платформу, обложенную для защиты расчета набитыми песком мешками.

В паровозе что-то гулко ухнуло, лихо подпрыгнув, на обочину насыпи закувыркалась сорванная труба, длинное железное туловище паровоза обнажилось, из него вынесло кусок котла, сыпануло жарким искрящимся пламенем.

Следом раздался новый взрыв.

Сцеп платформы с паровозом оборвался, рассыпались обе буферные тарелки; платформа, которая уже заваливалась на насыпь, неожиданно поползла вверх, становясь на попа.

Машинист закричал, но собственного крика не услышал.

Платформа, встав вертикально, прилипла к паровозу, будто огромный ломоть, загородила свет, машинист кинулся к двери, к лесенке, плотно прикрытой наваренными с двух сторон листами стали, вцепился рукой в поручень, сделал судорожное движение, чтобы втянуть свое тело в узкий проем, но в это мгновение его обожгло огнем. Сдирая с себя одежду, кожу, кровявя руки, голову, он все-таки втиснулся в проем и, раскрылатившись по-птичьи, понесся в снег. Над его головой промахнула пушка с оторванными колесами, взрыхлила стволом снег.

Раздался резкий, выворачивающий уши наизнанку свист, за ним — оглушающее шипение, потом снова свист, и внутри паровоза, тянувшего бронепоезд, громыхнул взрыв, следом еще один. Бронепоезд затрясло.

Скипетров боялся, что бронированные вагоны посыпятся в разные стороны с рельсов вместе с пушками, с пулеметами, но вагоны устояли. «Неужели все это — капитан Калашников? — мелькнуло у Скипетрова в голове усталое и одновременно горькое. — Не может быть, это не он... Это — чехи». Генерал был прав: акцию придумали и осуществили чехи. Скипетров с грохотом отжал рычаг, запирающий бронированную дверь вагона, отжал скрипучую, с перекосившимися петлями створку и выпрыгнул наружу.

Иркутск, который Скипетров рассчитывал взять к десяти часам утра, лежал перед ним в серой недоброй дымке, и у генерала уже почти не было шансов овладеть этим городом. Он подумал, что солдаты Калашникова сейчас пойдут в атаку, используют удобный момент для нападения, но те тихо сидели в Звездочке и в Глазково, прикрывались стенами домов и чего-то ждали.

Утопая в снегу, Скипетров прошел несколько метров и прокричал громко и хрипло:

— Солдаты!

Люди в теплушках молчали — не слышали либо не хотели слышать генерала.

— Солдаты! — вновь прокричал Скипетров, выдернул из кармана шинели небольшой никелированный пистолет, похожий на дамскую безделушку, пальнул в воздух.

За первым выстрелом последовал второй. Залязгали отодвигаемые двери вагонов, из головной теплушки на снег выпрыгнул прапорщик в длинной шинели; новенькие жестяные звездочки на погонах призывно блестели и были хорошо видны издали.

— Прапорщик! — прокричал Скипетров. — Выводите людей из вагонов!

Прапорщик картинно козырнул и прыгнул в теплушку. Через несколько секунд оттуда посыпались люди — прыгали неловко, неохотно, кривоного.

Через семь минут, — генерал Скипетров засек это время по часам, — они пошли в атаку на Звездочку.

Из-за крайних домов громыхнуло несколько разрозненных винтовочных выстрелов. Один из солдат, идущих в цепи, упал, остальных пули не зацепили. Следом раздался залп. Еще трое человек остались лежать в снегу.

Цепь перестроилась.

В бинокль было видно, что калашниковцы, прятавшиеся за домами, не выдержали. Цепь веревкой наползла на Звездочку, сдавила ее. На помощь стрелкам-маньчжурцам подоспели выгрузившиеся из эшелона всадники. Калашниковцев резво погнали к реке, к Иркуту, сбросили на лед. А вот переправиться на ту сторону Ангары, на городской берег, не смогли: черная вода реки, которая даже в самые сильные морозы не уходит под лед, опасно дымилась. Понтонный мост был разведен. Маньчжурцы в нерешительности затоплялись на берегу. От досады лицо у Скипетрова сделалось свинцовым.

Наступление не удалось. С пресловутым Политическим центром да с калашниковцами, обутыми в драные валенки, Скипетров справился бы шутя — только заплатки, оторвавшиеся от валяных чуней, плавали бы в воздухе, а вот с чехами совладать было трудно — слишком уж большую силу те заимели.

Тем не менее генералу удалось часть маньчжурцев переправить в город. Как только это произошло — на иркутских улицах уже звучали выстрелы, — в дело вновь вмешались чехи: на дрезине к Скипетрову примчались люди из штаба генерала Сырового, командовавшего чешским войском, хорошо экипированные, в коже и мехах. Они потребовали немедленно прекратить бой, и в подтверждение их угрозы на железнодорожных путях, лязгая составами и громко пыхтя, появился бронепоезд. Эго был «Орлик». Три бронепоезда Скипетрова, вместе взятые, были слабее его одного.

— Все понятно, генерал? — ехидно полюбопытствовали у Скипетрова представители чешского командования.

— Что конкретно вы от меня хотите?

— Для начала — чтобы вы отвели свои части на станцию Байкал.

Станция Байкал — это солидный бросок назад.

— А что потом?

— Что будет потом — переговорим.

— Чье это приказание? Сырового?

— Берите выше. Генерала Жанена.

Было известно, что Жанен люто ненавидит Колчака, он много раз пытался ограничить власть адмирала, но тот не пошел на уступки... И генерал Жанен обиделся. Теперь — мстил. Мстил жестоко, подло — предав адмирала, он, по сути, решил уничтожить его.