Франсуаза Шандернагор - Королевская аллея

В конце месяца я приехала вместе с госпожою де Монтеспан в замок Кланьи, где работы быстро близились к завершению; фаворитка задумала строительство с таким размахом, что, глядя, как она носится туда-сюда по стройке, я живо представила себе Дидону при основании Карфагена[60]. Воистину, это был дворец для королевы; недаром же Король сказал мне, что ничего не пожалеет, лишь бы смягчить своей возлюбленной горечь ссылки; уже готовы были полукруглый парадный двор, вымощенная мрамором оранжерея, просторная галерея с фресками на темы странствий Энея[61], целая роща апельсиновых деревец в кадках, скрытых за цветущими туберозами, жасмином и гвоздиками, игрушечная ферма с самыми нежными голубками, самыми упитанными свиньями, самыми тучными коровами, самыми кудрявыми барашками и самыми очаровательными гусятами, каких только удалось сыскать. Судя по придворным сплетням, строительство это уже поглотило около трех миллионов ливров, что равнялось четвертой части годовых расходов на королевский флот; правда что никогда еще свет не видывал столь дивно оснащенного корабля, как маркиза той весною, когда она озирала свои владения с вершины башни, блистая золотыми и серебряными парусами юбок и белоснежными, надутыми ветром, кружевными чепцами.

Я было сделала ей комплимент, но она, видимо, решила расстаться со мною в ссоре, ибо за эти два дня, проведенные нами в замке, третировала меня, как могла, ясно показав, что за жизнь ждет меня здесь осенью.

В таком-то язвительном настроении я и оставила маркизу, без особых сожалений поручив ее заботам маленького графа Вексенского, Мадемуазель де Нант и Мадемуазель де Тур и заранее радуясь тому, что проведу целых три месяца наедине с герцогом дю Меном.

Когда я появилась в Версале, чтобы забрать ребенка, Король, через несколько дней уезжавший в армию, призвал меня к себе — якобы желая дать рекомендации по поводу своего сына. На самом же деле, как мне показалось, он хотел узнать из моих уст новости о своей возлюбленной, так как слышал о ней только от господина Боссюэ, который ежедневно докладывал ему об успехах маркизы на поприще благочестия, надеясь возможно скорее образумить этим и самого монарха. Я решила не разрушать сей хрупкий воздушный замок и отчиталась перед Королем в том же духе, что епископ. Он явно огорчился, но не посетовал на меня за мой рассказ.

Он просил писать ему из Барежа и, на мое замечание, что я не осмелюсь сделать это первой, обещал для начала прислать мне письмо, боясь, как он пошутил, что я совсем забуду его в обществе единственного мужчины на свете, сумевшего завоевать мое сердце, — он имел в виду маленького принца. Заодно он согласился выполнить просьбу, с которой я обратилась к нему несколькими месяцами раньше, а именно, вернуть ко Двору мою подругу д'Эдикур. И, наконец, он надолго задержал мою руку в своей, доказав этим, что если и жертвует мною в угоду своей любовнице, то все же я не вовсе ему безразлична. По крайней мере, именно так я расценила этот жест, который согревал мне сердце в течение всего моего путешествия.

Я покинула Париж 28 апреля и прибыла в Бареж лишь 20 июня, после череды довольно забавных дорожных происшествий.

Мы выехали в двух каретах, большой компанией: я взяла с собою трех слуг для герцога дю Мена и двух, в том числе Нанон, для себя самой; кроме того, нас сопровождали врач, учитель и священник; все эти люди никогда не покидали Парижа и с самого Этампа начали пугаться необъятных просторов королевства. Сама же я — вероятно, в силу детских моих приключений, — страстно люблю путешествия; даже теперь, перешагнув восьмидесятилетний рубеж, я сожалею лишь об одном — что мало ездила по свету; мне грустно думать, что я больше не увижу Америки, никогда не узнаю Константинополя. Сия охота к странствиям унаследована мною, конечно, от отца, даром что я куда лучше его подготовлена к самому великому из всех путешествий…

Губернаторы провинций, по которым следовал наш поезд, задавали пышные празднества в нашу честь; в деревнях за экипажами с радостными криками бежали ребятишки. Случалось, я брала одного-двух из них на постоялый двор, где мы ночевали, желая развлечь принца обществом сверстников, и с удовольствием отмечала, что эти маленькие крестьяне уже не так истощены и оборваны, как в предыдущие мои поездки. Благодаря мудрому правлению Короля и господина Кольбера, народ постепенно избавлялся от нищеты; по воскресеньям девушки выходили принаряженными, а некоторые землепашцы выглядели вполне зажиточными. Меня удручала единственно их необразованность, — они были поголовно неграмотны и ни слова не понимали из катехизиса; мне безумно хотелось вырвать их из этой пагубной темноты, — будь моя воля, я насажала бы в кареты и на запятки и увезла с собою побольше маленьких бедняков со смышлеными мордашками.

В Пуату ликующие жители едва не задушили нас в объятиях. В Гюйенне, где два месяца назад поднялся мятеж против Короля, нынче были устроены невиданно блестящие празднества; герцога дю Мена повсюду встречали и чествовали словно дофина. Перед тем, как мы сели на корабль, старый герцог Сен-Симон в высшей степени торжественно принял нас в Блэ. Городские старшины Бордо приветствовали нас нескончаемой речью. К счастью, губернатор Гюйенны, маршал д'Альбре, явившийся на встречу, воздержался от ответа, а просто взял принца на руки и самолично донес его до кареты, куда мы и сели; следом за нами отправилось не менее ста человек. От порта до дома мы целый час пробирались сквозь густую толпу, сопровождавшую нас громкими изъявлениями радости.

Не могу и описать, как я счастлива была вновь увидеть господина д'Альбре после четырех долгих лет разлуки. Я нашла его слегка постаревшим — лицо под темным париком осунулось, брови поседели, — но душа осталась прежнею, ее отмечала все та же странная смесь мудрости, дочери опыта, и самого дерзкого свободомыслия; сохранил он и свой любезный нрав и галантные манеры дамского угодника, решительно затмевающего всех прочих мужчин. Общество Бордо было от него без ума; говорили, что ни один губернатор не устраивал доселе таких чудесных празднеств.

Мы не спеша прогуливались по парку в его имении. Я чувствовала, что он по-прежнему нежно расположен ко мне, да и сама не намного переменилась в отношении к нему; нам все так же приятно было флиртовать на словах и наслаждаться чуточку грустным очарованием несбывшейся любви. Мы долго сидели в зеленой беседке над рекою; вечерело, стоял конец мая, погода была мягкая, теплая.

— Вы никогда не жалеете о том, чего мы не совершили? — спросил меня маршал.

— О, нет, — ответила я, краснея, — ибо чувство, которое я питаю к вам, не сделалось бы от этого глубже. По правде говоря, не знаю даже, кто другой мог бы вызвать во мне подобную привязанность и стать мне дороже вас.

— Ну, что касается меня, — заговорил он, — признаюсь, что иногда жалею о молоденькой мадам Скаррон, которую однажды утешал в ее комнате, где она плакала от грубостей супруга и где я вел себя, как последний дурак… И теперь я счастлив был узнать, что другие оказались умнее меня. Говорят, вы нынче в большом фаворе…

Я не смогла удержаться от смеха.

— Вы уж случайно не ревнуете ли? Что бы вам ни наболтали о моем «фаворе», мне еще далеко до того, чтобы управлять государством.

— Как сказать, как сказать… Хотите комплимент, Франсуаза? Если бы мне пришлось выбирать между вами и моей племянницею Монтеспан, я бы не колебался ни минуты.

— Ах, какие глупости вы говорите, господин маршал! К чему толковать о выборе… а, впрочем, вы лукавите: я-то хорошо помню и госпожу д'Олонн, и госпожу де Роан, и некую герцогиню, и многих других дам, которые своими манерами более походили на маркизу, чем на меня, и, однако, были куда как близки вашему сердцу.

— Ага, стало быть, и вы ревнуете?

Я улыбнулась, и мы снова мирно заговорили о прошлом. Маршал поблагодарил меня за то, что я способствовала возвращению в Сен-Жермен другой его племянницы, госпожи д'Эдикур, добавив: «Но вы увидите, как ужасно она переменилась в своем изгнании; решительно, есть только одна особа, коей годы дарят все больше красоты и очарования — это вы!»

— Но вас они тоже не особенно состарили.

— Возможно, и так, но все же они убивают меня; подозреваю, что на этом свете мы с вами более не увидимся.

— На этом свете, дорогой маршал? Уж не собираетесь ли вы, случайно, встретить меня на том свете и не принимаете ли к тому меры?

— О, я вижу, вы убеждены, что попадете в Рай, милая моя! А, может, это вы теперь принимаете меры к тому, чтобы встреча наша состоялась в другом месте? Я воображаю, как мы с вами поджариваемся на адском пламени, под охраной пары чертей с вилами!

Меня живо уязвили эти обидные слова, пусть даже сказанные шутливым тоном.

— На что это вы намекаете, сударь?