Светлана Бестужева-Лада - В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III

— Моя жизнь! Она разбита, я больше никогда не буду счастлива…

— И, главное, никогда не будете императрицей, — тихо, но безжалостно сказала Мария. — Эта корона убивает быстрее, чем змеиный яд. Не зря ваш августейший брат так тяготится ею.

— Ему что-то грозит, Мария? Скажите, если знаете, заклинаю!

— Пока вы живы — ничего. Дальше мне трудно что-либо вам сказать, но я отчетливо вижу эту связь: ваша жизнь и благополучие императора.

— Тогда я поеду, — сказала Екатерина Павловна, приподнявшись с подушек дивана, на котором последнее время лежала с утра до вечера. — Я сделаю так, как просит мой брат, и как советуешь мне ты. Тем более что ты, конечно, поедешь со мной, Мари, не так ли?

— Будьте покойны, ваше высочество. Я ведь обещала вам, что не оставлю вас до самой смерти.

— Тогда… погадай мне, Мари. Прямо сейчас. Я хочу знать, что принесет мне это путешествие.

— Сейчас принесу карты, ваше высочество, — слегка улыбнулась Мария. — Но сначала выпейте ваше лекарство. Я уже час тому назад оставила его подле вас. Нет-нет, сначала лекарство, потом — гадание. Или ни того, ни другого.

— Вы по-прежнему ведете себя со мной, как гувернантка, мадемуазель Алединская, — с тенью прежней улыбки сказала Екатерина Павловна.

— А вы, ваше высочество, ведете себя, как маленькая своенравная Като, которая соглашалась пить теплое молоко от кашля только если ей за это расскажут красивую сказку.

— По-твоему, я впадаю в детство? — притворно нахмурилась великая княгиня, но стакан с лекарством все-таки взяла в руки и осушила в несколько глотков.

— По-моему, вы возвращаетесь к жизни, — отозвалась Мари. — Я иду за картами.

……………………………………………………………………………………….

Екатерина Павловна выехала из Петербурга в марте 1813 г., направляясь вместе с сыновьями Александром и Петром на богемские воды. Перед отъездом она писала в Тверь генерал-инженеру Францу Петровичу Деволану, бывшему подчиненному своего мужа и возглавившему после смерти принца Ольденбургского Ведомство путей сообщения:

«…Здоровье довольно сносно, за исключением слабости и почти ежедневных обмороков; мне рекомендуют брать ванны, но я не верю в их действие; путешествие более поможет, чем лечение».

Переписка Екатерины Павловны с Деволаном, выходцем из Голландии, приглашенным в Россию еще при Екатерине II для строительства каналов, была необходима великой княгине, так как генерал был человеком умным, образованным, приятным в общении. Кроме того, с ним она могла вести в письмах разговор об умершем муже, о «милой Твери», где она была так счастлива.

Ее письма позволяли проследить маршрут поездки. Но главное, от письма к письму становилось ясно, что и в состоянии нездоровья, душевной подавленности Екатерина Павловна оставалась человеком любознательным, не упускавшим случая узнать, увидеть что-то новое для себя и поделиться этим с тем, кому это тоже было интересно.

И в этом нормальном интересе к жизни, пусть пока на уровне дорожных впечатлений, был залог того, что Екатерина Павловна в ходе путешествия действительно выздоровеет скорее, чем живя на одном месте в курортном городке. Она понимала это и сама: вот почему и провела в Европе около трех лет, постоянно переезжая из города в город, из страны в страну, не задерживаясь на одном месте долее нескольких недель.

А тогда, весной 1813 г., она сообщала Деволану свои первые впечатления — в основном она писала генералу, специалисту по водным коммуникациям, о состоянии дорог (правда, пока сухопутных, поскольку ехала через Псков, Могилев, Киев). Дороги центральных губерний, Псковской и Петербургской, порадовали великую княгиню, но она пришла в ужас от состояния дорог и Белоруссии. Как тут не вспомнить «дорожные жалобы» Пушкина, который всего через семь лет проследует в южную ссылку и Молдавию почти этим же маршрутом.

В конце апреля Екатерина Павловна приехала в Прагу и писала оттуда в Тверь:

«Несмотря на все мои просьбы о сохранении инкогнито, император велел отдавать мне те же почести, как и себе. И я была принята пышно — при криках как солдат, так и жителей: „Виват, виват, Александр!“ Это ясно показывает воодушевление умов: никто даже не скрывает того, и нашего императора громко называют Спасителем Европы».

Описывала Екатерина Павловна и съехавшихся тогда в Прагу высокородных гостей — герцогов, ландграфов, курфюрстов, начавших, по ослаблении Наполеона, «припадать» к руке другого победителя — русского царя. Судя по письмам, вся эта «толкотня друзей и врагов» вызывала у Екатерины Павловны соответственное отношение. Правда, она деликатно говорит о них: «странные эти люди…»

А эти «странные люди» никак не могли понять, почему молодая вдова-герцогиня, сестра человека, ставшего кумиром Европы, откровенно дает понять, что ей претят неумеренная лесть и раболепие, и что она тяготиться своим высоким положением. Положение, за которое многие великосветские дамы отдали бы полжизни, ни на секунду не задумываясь.

Здесь, в Богемии, великая княгиня встретилась в мае с Марией Павловной, приехавшей, чтобы увидеться с сестрой. Они вместе из Теплице проехали в Карлсбад, где Екатерине Павловне предстояло в течение лета проходить лечение минеральными водами. Приезд герцогини Веймарской успокоил местную аристократию: она вела себя соответственно своему сану и ничего не имела против низкопоклонства. Настоящая гранд-дама, какой и положено быть столь высокородной особе.

Сестры никогда не были особенно близки, но теперь обе оказались вдали от России, вне влияния достаточно деспотичной матери, и были уже достаточно взрослыми для того, чтобы самостоятельно определять свои жизненные приоритеты и пристрастия. И оказалось, что у Марии и Екатерины куда больше общего, чем было полтора десятка лет тому назад, когда они жили в соседних комнатах и учились в одном классе, у одних и тех же учителей.

Наверное, именно поэтому предполагавшаяся короткая встреча сестер превратилась в несколько недель. После этого Мария Павловна забрала с собой обоих племянников — маленьких принцев Ольденбургских, и вернулась в Веймар. Теперь Екатерина Павловна могла думать только о себе и заботиться о скорейшем восстановлении собственного здоровья.

В августе 1813 г. Австрия, до того участвовавшая в походе французской армии на Россию, подписала с ней мирный договор и повернула свои штыки против Наполеона. Не помогло и то, что его супругой была австрийская эрцгерцогиня. Только теперь Екатерина Павловна поняла, сколь опасен на самом деле был брачный союз с Бонапартом, и горячо возблагодарила Бога за то, что он в свое время избавил ее от этой участи: быть супругой побежденного и дочерью победителя.

Теперь Екатерина Павловна могла поехать в Вену, где была принята с большим вниманием. Она подружилась там с австрийской императрицей третьей женой Франца, которую он когда-то предпочел русской великой княжне), приветливой, хрупкой женщиной. Проницательной Екатерине понадобилось немного времени, чтобы понять: супружеское счастье австрийской императрице суждено не было. И снова порадовалась про себя, что чаша сия ее миновала.

Вернувшись в октябре в Прагу, Екатерина Павловна узнала весть о знаменитой «битве народов» под Лейпцигом 16–19 октября и сразу же поспешила в Веймар к сестре. Поражение Франции становилось неизбежным, а звезда Александра блистала все ярче. Сестры царя вместе поехали во Франкфурт, а оттуда в северный швейцарский городок Шафхаузен для встречи с братом. По пути в Швейцарию великая княгиня впервые проехала через земли Вюртемберга, родины своей матери, не зная и не предполагая того, чем станет это государство в ее будущем.

Она прожила в Шафхаузене около двух недель декабря 1813 года. Здесь ей представили Иоганна Мюллера — писателя, профессора, начальника всех школ в Шафхаузене. Иоганн Мюллер был очень недурен собой, а кроме того, талантлив, и глубоко религиозен. Не понравиться Екатерине Павловне он просто не мог: таких людей она всегда отличала и привечала.

Его же впечатления от встреч с русской великой княгиней известны из дневниковых записей. Мюллер отметил в них, что Екатерина Павловна внимательно слушала его рассказы, обо всем, что касалось тогдашней ситуации в Швейцарии, образования народа (в будущем ей это пригодится). Екатерина Павловна говорила с писателем и педагогом не только о воспитании, особенно об обучении девушек, но и о политике, науке.

«Я чувствую, как при ней возвышается круг моих мыслей… В ней нет нисколько женской пустоты, религиозной сентиментальности; она обладает мужским умом, особой силой мышления; в грустном взоре светятся чистые мысли, высшие интересы».

Интересно, что такое же мнение вынесли от встреч с Екатериной Павловной в Дрездене и некоторые немецкие ученые. Свидетель этих встреч записал: