Дураки и дороги - Крокрыс У

крыша, которую не обновляли уже несколько лет, сползла и покрылась гнилой бахромой.

Рядом послышались быстрые шаги, и Алексей обогнал Павла. Остановился за углом, посмотрел на него тревожно. Павлу пришлось затормозить перед ним.

— Что такое?

Тонкая корочка успевшего сначала оттаять, а потом снова заледенеть снега приятно хрустнула под его сапогами. Алексей носился на узкой площадке взад и вперёд, взад и вперёд, как челнок. Но нити у него не было, а потому его движение было бесцельным и бессмысленным. Навевающим беспокойство. Павел спокойным взглядом смотрел на эти метания и ему казалось, будто Алексей в один момент просто слетит из того полотна речи, которое ткёт у себя в голове. Но этого не произошло. Алексей остановился раньше, чем его разум хотя бы временно был утерян.

— Скажи, пожалуйста, Павел. Тебя вызывали давеча к командованию?

— Да.

Алексей сделал странное движение, будто собирался схватить его за плечи, но вместо этого вдруг замер и закрыл глаза. Павел проследил за тем, как широко раздвинулись его ноздри, и с какой силой разошлась грудная клетка. Вот он открыл глаза, сейчас Павел не мог истолковать их выражение, и наклонился к нему так, что исчезла необходимость поднимать голову для разговора.

— Тебя из-за меня накажут?

Уже слышал? Когда? Хотя все, должно быть, говорят о том. Последнюю мысль Павел додумал почти с сожалением.

Он снял фуражку, крутанул на руке и пригладился.

— Не из-за тебя. Накажут.

Алексей стиснул зубы так, что они скрипнули.

— Как?

— Пятьсот шпицрутенов.

Как Алексей покачнулся, Павел заметил, но ничего не сказал.

— За что?

А теперь это стало напоминать допрос. Но и на этот вопрос Павел ответил.

— За разврат и падение нравов.

Холодными глазами Павел следил за тем, как мечется Алексей. Он не винил его, но обсуждать эту тему не желал.

Земля словно убегала из-под ног Алексея, дурацкая левая нога то и дело проскальзывала по ледяной корке, и это добавляло раздражения.

— Пойдём вдвоём к начальству, скажем, что всё было совсем не так.

Дурак. В их среде крутится, а так ничего и не понял.

— Это ничего не изменит.

— Почему?!

— Моя репутация меня очень сильно опередила.

— Какая репутация? Что ты сделал такого, чтобы о нас думали, как о мужеложцах? — со злости Алексей перестал смущаться и только яростно выплёвывал слова, будто это как-то могло помочь.

Чужие эмоции были… беспокоящими. Павел пожал плечами, скрывая неудобство.

— Мне и делать ничего не пришлось. К тому же, чем ты недоволен? Твоя свадьба расторгнута.

Тучи разошлись, и в свете луны стал виден наливавшийся синяк на лице Павла. Алексей стоял, дышал словно после тяжёлой работы и смотрел на его лицо. Вот значит, как. Вот что его брату приходится терпеть, а он ничем не может помочь. Бесполезный. Вредный. Отравляющий всех вокруг.

— Я не хотел такого.

— Ты не хотел сказать «нет». Так что я считаю, с порушением твоей репутации мы справились довольно неплохо.

Беспокойство больно укололо Алексея. Он не знал, сколько в его нежелании отказать прямо было беспокойства за Лизоньку, а сколько страха перед собственным отцом. Чувство вины почти оглушило, сдавило влажными, тесными объятиями грудную клетку, покачало с интересом сердце. Алексей усилием воли задавил его, дав себе слово, что над ситуацией с Лизонькой он обязательно подумает позже. Не сейчас, когда Павлу грозит такая беда.

Павел поправил фуражку.

— Я хочу выспаться, так что пойду, — продолжать разговор дальше не имело смысла.

Он развернулся и собрался уходить, но был пойман за плечо. Павел покосил взглядом на чужие пальцы, но ничего не сказал. Остановился и выждал, пока Алексей обойдёт его.

На таком расстоянии синяк был заметен сильнее. Алексей положил вторую руку ему на плечо, стараясь сдерживаться и не вдавливаться пальцами под ключицы.

— Я хотел бы оказаться на твоём месте. Веришь?

Павел посмотрел ему в глаза. Сказать хотелось многое, но он смолчал. А Алексей заглянул в его глаза, вздрогнул и убрал руки

— Когда?

— Завтра в восемь утра. Думаю, всех соберут.

Алексей кивнул ему, думая уже о чём-то своём. Кратко попрощался и ушел чуть ли не бегом. Павел проводил взглядом его спину. Странный Алексей человек.

Пока Павел спокойно спал в казарме (в смирении, очевидно, были и свои плюсы), Алексей искал начальство, надеясь успеть его застать. Ему бы и в дурном сне подобное не приснилось, что выдумали из этого проклятого похода, и какой ношей это отольётся Павлу.

В кабинете подполковника ещё горели свечи. Оставшись в одиночестве, он расстегнул свой сюртук, который начинал давить в области талии, расстегнул туго затянутую манишку и неторопливо писал письмо на высокое имя с просьбой об отставке. Отхлебнул чай из когда-то белоснежной, а ныне больше напоминавшей цветом старый зуб кружки, любовно погладил её по тонкому краю. Женин подарок, как не беречь. Столько лет она вместе с ним по гарнизонам да по крепостям мается. Ничего, скоро уже. Уедут они в Костромскую губернию, заведут сад, большой, с выложенными светлыми камнями узкими тропками, с полными тяжёлых и зрелых плодов ветвями, как она хотела. Сынки приедут. Двое их всего осталось, надо уважить батюшку, надо. И старуха рада будет. Поставят самовар, старуха пышек испечёт по своему тайному рецепту, а потом…

Приятные мечтания были прерваны самым бесцеремонным и обыденным образом: к нему постучали. Стучали вроде бы негромко, но слишком требовательно, так, словно стучавший имел что-то очень личное к нему. Яблонский забеспокоился. Не так давно пошли новые слухи о бунтах, поднятых в весьма недалеких от них областях. Такое ему было без надобности, такого он не терпел. Вежливый человек не стучит так, что после каждого удара по двери идёт дрожь. А если и стучит, то уж точно не в двенадцатом часу ночи. Яблонский подтянул к себе поближе пистолет, положил на него сухую ладонь:

— Кто? Войдите!

Неуверенно Алексей переступил порог.

— Господин полковник?

Яблонский убрал руку с пистолета и расслабился.

— Опять вы, подпоручик? Что случилось? Будьте кратки.

— Я хотел подать к вам прошение, господин полковник. Ефрейтор Иванов не виноват. Он не сделал ничего предосудительного. Прошу, если вы считаете нужным наказать за сей проступок — накажите меня.

— Что-о?! Да ты совсем страх потерял! Вас обоих на каторгу в цепях следовало отправить, а ты с чем пришёл?

— Господин полковник! Тогда снизьте количество ударов, прошу.

— Пошёл вон.

— Господин полковник! Он