Айбек - Навои

— Завтра поход.

— Теперь, когда я услышал весть о походе, передо мной встало неразрешимое затруднение, — задумчиво сказал Навои.

— Какое затруднение? — Нукеры, посмотрев по сторонам, с удивлением взглянули на поэта.

— Вот! — с улыбкой проговорил Навои и указал в угол шатра.

Там, на высоте человеческого роста, сидела в гнезде горлинка. Ничего не понимая, нукеры переглянулись.

— Если снимут шатер, этой несчастной будет причинено страдание. Вот что меня пугает, — сказал Навои.

Нукеры засмеялись. Один из них смело возразил:

— Господин, это крылатое создание улетит.

— Ее птенцам вы тоже привяжете крылья? — резко спросил Навои. — Позовите Ходжу Хасана.

Ходжа Хасан, маленький смирный человечек со смеющимися глазами, вошел в шатер. Навои, показав на горлинку, сказал:

— Мы не будем снимать шатра. Ты останешься здесь до тех пор, пока горлинка не выведет птенцов и не улетит из гнезда. Потом ты сложишь шатер и вернешься в Герат. Я тебе хорошо заплачу за это.

— Как сказали, так и сделаю. С горлинкой не случится ничего дурного. Нукеры, опустив головы, медленно вышли.

Утром все шатры, кроме шатра Навои, были убраны. Наполняя степь криками и шумом, все покинули стоянку.

На второй день после прибытия в Герат, Навои с группой приятелей отправился на берег Инджиля. На берегах канала возник большой красивый квартал. Постройки сверкали в прозрачном воздухе яркой живописью, затмевая друг друга красотой и великолепием.

Навои прежде всего зашел в медресе. Он оглядел четыре большие каменные супы, где должны были сидеть студенты во время лекций, побывал в комнатах, которые рядами тянулись вокруг квадратного, вымощенного кирпичом двора, и внимательно осмотрел их. Он обследовал все, начиная от книжных полок на стенах и маленьких очагов для варки пищи и кончая кольцами и замками на дверях.

Против медресе высилось внушительное здание, где должны были жить и работать ученые и поэты. Навои задумал сделать его прекраснейшим образцом архитектуры и живописи. Вместе с художниками и архитекторами он долго обсуждал стиль внутренних и внешних украшений и надписей. Поблагодарив живописцев за их работу, Алишер осмотрел большую библиотеку, баню и другие помещения.

Поэт погулял в маленьких садиках и цветниках, разбитых возле каждого здания. Глаза его наслаждались видом стройных молодых деревьев, покрытых редкой нежной листвой. Цветы в цветниках раскрывали свои первые смеющиеся бутоны. В группе садовников и цветоводов поэт встретил Арсланкула. Он спросил, как ему живется с Дильдор, не нуждаются ли они в чем-нибудь. Арсланкул радостно и обстоятельно отвечал на каждый вопрос. Навои рассказал друзьям о смелости Дильдор.

Вечером у себя дома поэт обсуждал с друзьями, родственниками и приближенными церемонию открытия новых зданий. Опытные люди высказывали мысли в том, сколько следует зарезать лошадей, баранов, козлов, сколько приготовить плодов и другой снеди, в каком порядке подавать кушанья. Навои разрешил начать приготовления со следующего дня.

В пятницу берега Инджиля стали свидетелями большого празднества. Сюда явились вельможи, царедворцы, ученые, поэты художники, представители разных ремесел — словом, люди из всех слоев населения, от везиров до гератских сирот. В десятках огромных котлов готовились кушанья. Мешок за мешком перед гостями рассыпали фисташки, миндаль, подавали тысячи блюд сластей. После угощения гости, разбившись на группы, осматривали постройки. Комплекс зданий, куда входили медресе и ханака, был назван Ихласия, больница и баня — Шифайя, библиотека и смежное с ней помещение получили название Унсия. Собравшиеся неустанно восхваляли эти постройки — великолепный тройной букет искусства, слава им звучала в песнях и касыдах, уносилась, как ветер, на крыльях живого слова в дальние с страны.

Чтобы превратить эти здания в очаг науки и культуры, источник творческой мысли, требовалось еще много энергии. В медресе Ихласия поэт назначил мударрисами самых выдающихся ученых своего времени, каждый из которых был «сокровищницей науки и знаний». В число их вошел и Султанмурад как преподаватель логики и математики. Для лечения больных Навои привлек в Шифайю лучших врачей Герата. Великий врачеватель Гияс-ад-дин Мухаммед был приглашен читать там лекции по медицине. Библиотеку, предназначенную для ученых, поэт старался пополнить драгоценнейшими сочинениями. Десятки писцов переписывали для нее самые дорогие и редкие книги. Часть доходов со своих земель Навои пожертвовал этим учреждениям в качестве постоянного вакфа.

Шли годы. Произведения чудесного пера поэта приобретали все большую славу… Сборники его газелей как драгоценнейшее сокровище, караваны везли в далекие страны, распространяли среди разных племен и народов.

Навои поставил перед собой задачу, которую до него ее было суждено осуществить поэту из его народа, — подняться на сверкающие вершины поэзии. Он хотел создать «Пятерицу»[96] на своем родном языке. Поэт, который во время литературных споров с особой гордостью и безграничной любовью говорил о бессмертных сокровищах иранского народа — «Шах-намэ» и «Пятерице»—часто с сожалением думал: «Почему мой народ не обладает такими же сокровищами? У моего народа есть глубокий разум, здоровый вкус, гордость, есть свои традиции… Есть прекрасный язык, звучащий в песнях и в народных хоровых напевах — лапарах».[97]

В сорок лет поэт поведал эти мысли, это страстное желание своему неизменному другу Джами. Джами, который почувствовал всю силу вдохновения Навои уже в самых первых его газелях и с гордостью писал им подражания, приветствовал намерение Алишера Навои, который жаждал спокойной творческой жизни. От официальных государственных обязанностей он почти освободился и решили направить всю силу мысли и энергии на «Пятерицу». Однако волны жизни родной страны захлестывали его с каждым днем все сильнее.

Занятие сельским хозяйством, плоды которого он раздавал беднякам вдовам и сиротам, постройка рабатов в пустыне, орошение и возрождение пустынной земли, чуткий отклик на жалобы и просьбы, оказание помощи, руководство людьми искусства,поглощали все его время и силы. Несмотря на это. Навои с необычайным упорством и энергией предался сочинению «Пятерицы».

В поэте бушевало море мыслей об исторических судьбах народа. Его пером овладели жизненно-острые, важные вопросы современности. Было необходимо обдумать их, отобрать самое важное, проникнуть в самую их суть и перевести на яркий язык поэзии.

«Хамса» подобна пятиярусной горе. Каждый пояс требует целой жизни. Навои великолепными взлетами вдохновения в два-три года поднялся на эти пять вершин.

Глава двадцать первая

Было раннее утро. Надев яркий длинный шелковый халат и почему-то особенно тщательно намотав большой белоснежный тюрбан, Султанмурад вышел из медресе Ихласия. Он, как обычно, побродил в благоуханных, залитых солнцем садах на берегу Инджиля. Ученый любил предаваться размышлениям, гуляя по чистым, прохладным, тенистым аллеям. В арыках весело журчала вода, перебегая из садов в цветники, из цветников на широкие аллеи. В кипарисовой роще кто-то печально играл на свирели. Иногда над самой головой Султанмурада раздавалось звонкое щебетание. На хийябане какой-то странствующий дервиш с большим чувством читал газели Ходжи Хафиза Ширази.

Когда Султанмурад вышел на большую дорогу, он увидел вдали человека, который вел на поводу осла Этот человек, будто путник, сбившийся с дороги, озирался по сторонам. Подойдя ближе, Султанмурад внимательно всмотрелся в незнакомца, — он оказался поэтом Беннаи. Ученый поспешил ему навстречу и почтительно поздоровался.

— Когда вы вернулись? — спросил он.

— Сегодня, — ответил Беннаи.

Прислонившись к ослу, он устремил глаза на зеленые сады, шумевшие вокруг.

— А где же пустынные берега Инджиля, которые мы знали?

— Руки господина Навои превращают голую землю в цветник, —  ответил Султанмурад, тщательно подбирая слова.

— Прекрасное, благоуханное место, — сказал Беннаи, почесывая жесткую бороду, обрамлявшую его маленькое загорелое лицо. Но «Пятерица» Навои, о которой я наслышан, наверное, не так красива?

— Почему? — насмешливо улыбаясь, спросил Султанмурад.

— Мать поэзии — язык. В тюркском языке нет ни красок, ни звучности. Без этих двух вещей слагать стихи невозможно.

— Ошибаетесь, господин Беннаи, — серьезно сказал Султанмурад, увлекая Беннаи в тень. — «Пятерица» Навои оказалась прекрасным поэтическим произведением. Теперь поборники персидского будут вынуждены замолчать навсегда. Наш язык под пером Навои зазвучал с такой силой и красотой, что все мы, по правде, были поражены. Сейчас «Пятерица» Навои совершает победное шествие не только в Хорасане, но и Хиндустане, на Кавказе и в Китае. Нет сомнения, что она завоюет страны всех семи поясов земли.