Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле

В тот же день, вечером, переправившись через Юдому, отряд достиг почтовой станции Юдомский Крест, названной так из-за массивного деревянного креста, поставленного в местной часовне. Здесь уже отдыхал от тягот пути незадачливый суздальский купец, у коего, судя по горестному и сбивчивому рассказу, банда разбойников, беглецов с солеваренного завода, отняла пятьдесят тысяч рублей денег и часть товаров.

— Нет в России порядка и не будет! — сокрушался купец. Его обвязанная бинтами голова монотонно, как у китайского истуканчика, покачивалась из стороны в сторону.

Обеспокоенный рассказом Врангель попросил у смотрителя станции выделить для охраны каравана трех казаков, чтобы они проводили до следующего ночлега.

Через неделю наконец-то добрались до цели странствия — унылого, с выстроенными в линию домами, замкнутого с двух сторон морем, а с запада слившими реками, порта Охотск. Лишь небольшая деревянная церковь с золотившимся на солнце куполом оживляла суровый пейзаж.

Почуяв приближение каравана, множество свободно гулявших по селению ездовых собак огласили окрестности приветственным лаем.

— Боже, какая тоска! — не могла сдержать эмоций баронесса Врангель.

А Фердинанд Петрович, не отрывая глаз от акватории порта, где покачивался на волнах бриг с подвязанными парусами, ободряюще сказал жене:

— Не печалься, Лизонька! Скоро отправимся в Америку, и там, надеюсь, будет немножко веселее.

Глава пятая

Увы, и столица Русской Америки, Ново-Архангельск, куда в конце сентября прибыли через месяц плавания от Охотска, не изменила в лучшую сторону подавленного состояния, в коем находилась юная баронесса Врангель. Плавание бурным в это время морем заставило ее испытать страдания иного рода, обычные для человека, впервые ступившего на палубу корабля.

При подходе к Ситхинскому заливу, в последнюю перед прибытием ночь, задремавший рулевой умудрился подставить борт судна прямо под удар мощной волны. Она промчалась по палубе, как таран, сорвала и смыла вельбот, играючи унесла с собой более мелкий скарб и просочилась во все щели шлюпа, знавшего лучшие дни.

— Боже, Фердинанд, что это, мы тонем? — в ужасе вскричала баронесса, когда вслед за ударом волны судно резко наклонилось на левый борт и в каюту с шумом полилась вода.

К утру ветер унес тучи. Притулившееся у подножия гор селение предстало путникам при ласковом сиянии солнца.

Вместе с мужем баронесса вышла на палубу корабля, чтобы обозреть место, где им предстоит провести долгие пять лет. Понимая ее чувства, Фердинанд Петрович с подчеркнутой бодростью сказал:

— Вот, Лизонька, и наш Ново-Архангельск.

Она молча приняла из его рук подзорную трубу, и от мрачных, поросших лесом гор взгляд ее скользнул к бастиону, ощетинившемуся жерлами пушек, к возвышающемуся на скале главному дому селения с трепещущим над ним российским флагом, к куполу церкви. Но чьи это узкие длинные лодки бороздят недалеко от берега гладь залива? Что за люди в них? Почему так страшно раскрашены их лица?

— Кто это? — непроизвольно воскликнула баронесса, указав рукой на каноэ островитян.

— Это, Лизонька, и есть местные туземцы, колоши, — пояснил Врангель. — Помнишь, я как-то рассказывал о них.

Щадя нежное сердце жены, он тогда представил их более миролюбивыми, чем они были на самом деле, умолчав о жуткой резне, устроенной колошами во времена первого главного правителя американских колоний Александра Баранова.

Продолжая молча изучать берег и его коренных обитателей, молодая женщина удрученно молвила:

— И это столица? Я и не думала, что где-то во всем мире может быть такая глушь!

Павел Егорович Чистяков уже несколько месяцев с нетерпением ожидал своего сменщика и теперь торопился поскорее передать ему дела, чтобы успеть до наступления штормов отплыть в Охотск.

Дела, как можно было судить по его отчету, обстояли не так уж и блестяще. Промысел наиболее ценного меха калана, или морского бобра, как по давней привычке называли этого зверька в Русской Америке, падал год от году. И даже повышение Чистяковым на свой страх и риск расценок на меха, приобретаемые у туземцев, не дало заметного эффекта. Явный спад переживал и промысел котиков на островах Прибылова. Убыль этих мехов удалось частично компенсировать за счет расширения закупок у материковых туземцев шкурок речного бобра, особенно через Ново-Александровский редут, построенный в устье реки Нушагак.

— Похоже, Фердинанд Петрович, — говорил Чистяков, расхаживая по кабинету с заложенными за спину руками, — интересы компании требуют дальнейшего нашего проникновения в глубинные районы Аляски, строительства там редутов и одиночек, чтобы развивать торговлю с тамошними жителями.

Два года назад я отрядил с этой целью экспедицию в бассейн реки Нушагак во главе с прапорщиком Васильевым, Иваном Яковлевичем. Среди прочего, ему была поставлена задача пройти с верховьев Нушагака на реку Кускоквим. В первое лето своего похода Васильев добраться до Кускоквима не сумел. Но нынешним летом, по дошедшим до меня сведениям, он все же перебрался на эту реку и спустился по ней до побережья моря. Васильева я пока не видел, но, надеюсь, он скоро здесь объявится и самолично о своем походе доложит.

— Как англичане и «бостонцы»[30], не нарушают условия конвенций?

— Да кто ж их знает. Если и нарушают, то тайно, за руку не схватишь. Меня более другое настораживает. Есть сведения из английских и американских газет, что англичане, в интересах Компании Гудзонова залива, все ближе подбираются к нашим владениям. На севере капитан Бичи прошел на судне «Блоссом» аж до мыса Барроу, двигаясь от Берингова пролива. А с востока, от устья Маккензи, с ним стремился соединиться другой отряд, шедший на лодках, известного Джона Франклина. Исходя из этого, Фердинанд Петрович, получается, что любая наша экспедиция по дальнейшему изучению Аляски приобретает не только коммерческо-географические, но и политические цели, чтобы наглядно заявить иностранным державам, кто здесь хозяин.

Продолжая ту же тему, Чистяков рассказал, что этим летом он посылал Адольфа Этолина на бриге «Чичагов» в район Берингова пролива — к островам Св. Матвея и Св. Лаврентия. Этолин осмотрел Мечигменскую бухту на Чукотке и залив Нортон на американском берегу. Встречал тамошних туземцев, жителей Америки, и чукчей и вел с ними торговлю и переговоры.

Подойдя к большому окну кабинета, Чистяков добавил:

— Адольф Карлович возвратился недавно из своего вояжа. Вон на рейде «Чичагов» стоит. Краткий его доклад я уже выслушал, а теперь и тебе, Фердинанд Петрович, предстоит.

Через несколько дней, завершив передачу дел своему преемнику, Павел Егорович Чистяков отплыл в Охотск, чтобы оттуда сухопутным путем добраться до Санкт-Петербурга.

Солнечные деньки вскоре сменились обычным для местного климата ненастьем. Тучи наползли на вершины гор. С утра до вечера сыпал мелкий, надоедливый дождь.

В огромном доме главного правителя, который занял со своим семейством Врангель, чувствовалась сырость, и пока изгнать ее не помогал и жар печей, затопленных в жилых помещениях.

Лизонька, переживая за здоровье захворавшей дочурки, крепилась, старалась не докучать мужу своей тоской. До нее окончательно дошло, что та жизнь, какой она жила в родовом имении родителей в Эстляндии, с ее балами и маскарадами, веселыми пикниками на берегах озер, с конными прогулками по живописным рощам, с кругом сверстниц, которым можно доверять свои мысли и секреты, — весь этот прекрасный мир ушел от нее навсегда, в далекое и безвозвратное прошлое.

Даже в Сибири, в Иркутске, где пришлось надолго задержаться по пути в Америку, было свое светское общество, интересные для нее люди, неравнодушные к литературе и искусству. Да и почта там работала исправно, и можно было с не такой уж большой задержкой получать весточку из дома. А здесь кого же ей навещать — страшных колошей в их туземных хижинах? И как же долго придется ждать ответа на свое письмо? Когда она задала мужу этот вопрос, он, пожав плечами, с явным сочувствием к ее невеселым мыслям, ответил: «В самом благоприятном случае — года полтора, но обычно, думаю, больше». Да как же можно вынести все это? А куда деваться, придется. Уж если дала обет верности Фердинанду, не нарушит его никогда!

А Фердинанд Петрович, стараясь, как мог, ободрить жену, был занят в эти дни мыслями о доставшемся ему нелегком наследстве административного управления колониями. Уж он-то унывать не имел никакого права. Да и отчего? Достаточно сравнить свое положение с положением того же Баранова, первого главного правителя, который начинал практически с нуля, а сколько успел сделать! Нет, жаловаться грешно. Кораблей, конечно, по здешним просторам маловато — всего десять — двенадцать готовых к морским вояжам. Но есть верфь, и можно ставить на воду новые суда. Есть опытные и грамотные мореходы, которым не страшно доверить корабль, тот же Адольф Этолин, и лейтенант Михаил Тебеньков, уже пять лет плавающий в Америке на компанейских судах, и лейтенант Дионисий Зарембо с примерно таким же, как у Тебенькова, опытом. Другие помоложе, но и они, по словам Чистякова, уже достойно показали себя.