Всеволод Соловьев - Капитан гренадерской роты

— Так, значит, вы согласны сослужить мне великую службу? И я могу на вас положиться? — проговорила Елизавета дрогнувшим голосом.

— Господи, только, ведь, и ждем, что этой минуты! — ответили гренадеры. — Именем Христа Спасителя клянемся не выдавать тебя. Все до одного умрем за тебя с радостью!

И все они, как один человек, повалились в ноги цесаревне.

Крупные слезы брызнули из глаз ее. Она кинулась к ним, стала поднимать их.

— Спасибо, спасибо! — повторяла она сквозь рыдания. — Только выйдете на минуту, дайте мне успокоиться.

Все вышли, одна Мавра Шепелева, да Воронцов остались у дверей.

Елизавета, обливаясь слезами, прошла в угол комнаты, где висел большой образ Спасителя, с зажженной перед ним лампадой. Она упала на колени перед этим образом и горько рыдала. Наконец, рыдания ее стихли.

«Так суждено! — прошептала она. — Да будет воля твоя, Господи! Быть может впереди кровь и всякие ужасы, гибель и казнь невинных! Но, Боже, не поставь мне этого в грех! Прости меня. Ты видишь сердце мое, видишь, что в эту минуту не о себе я думаю, не о своем величии и не о своем счастии, а только о счастии и величии русского народа! Измучилось сердце мое, глядя на его страдания. Я слабая женщина, я недостойна того, за что восстаю теперь, но не оставь меня и помоги мне! Если суждена мне победа над врагами моими, если суждено мне вступить на престол отца моего, сделай меня достойной этого! А я клянусь своей жизнью и душою, что непрестанно буду помышлять о том, чтобы не забывать этой великой Твоей милости, оказанной мне грешной, буду вечно помышлять о благе моих подданных… Боже, прими мою великую клятву: да отсохнет рука моя, если хоть раз я подпишу приговор смертный! Будь это хоть лютейший враг мой, никого никогда не лишу я жизни! Не ради мщения, не ради возможности безнаказанно творить всякие жестокости простираю я руки к престолу, а ради справедливости. Но если я недостойна, то покарай меня, Боже! Пусть одна я вынесу на себе все последствия этого дела, на которое решаюсь, пусть буду я отдана лютейшим мучениям, только спаси тех, кто идет за мною, ибо они ни в чем неповинны!..»

И долго она молилась, слезы по-прежнему катились из глаз ее, но в них уже не было прежней горечи, напротив, они принесли ей тихую отраду. Ее волнение, ее тоска и муки мало-помалу утихали. Все сердце ее было исполнено кротости и веры.

Наконец, поднялась она с колен, сделала знак Мавре Шепелевой, чтобы та подошла к ней, — и приказала ей поскорей принести из спальни крест. Когда Шепелева исполнила это приказание, Елизавета приняла крест, подозвала Воронцова, Лестока, Шувалова, осенила себя крестом, приложилась к нему и твердым, торжественным голосом проговорила:

— Будьте свидетелями, что я клянусь Богу, если Он пошлет удачу нашему предприятию, ни разу, ни при каких обстоятельствах не подписывать никому смертного приговора! Клянитесь и вы не требовать никогда от меня жестокости и не смущать меня.

Присутствовавшим показалось, что она даже как будто выросла, так была она величественна и спокойна.

С волнением и трепетом приложились они к кресту, и цесаревна вышла в соседнюю комнату, где ее дожидались гренадеры.

Они невольно вздрогнули, увидя ее. Никогда еще не видали они ее такою. Перед ними была уже не прежняя их приветливая, шутливая и веселая матушка-цесаревна, перед ними была великая государыня, чудно прекрасная в своем царственном величии, истинная дочь великого императора.

С сердечным умилением принесли они присягу в верности ей и поцеловали крест из рук ее.

— Если Бог явит милость свою нам и всей России, — торжественно проговорила цесаревна, обращаясь к гренадерам, — то я не забуду верности вашей, а теперь ступайте, соберите роту во всякой готовности и тихости, а я сама тотчас за вами приеду.

Восторженно взглянули воины сначала на нее, потом друг на друга и быстро исчезли исполнять ее приказание.

Лесток уже не дрожал более. Теперь он понял, что не нужно никаких картинок, что никакая сила не заставит Елизавету идти назад.

— Скорей велите заложить большие сани и принесите мне кирасу! — приказала Елизавета.

Через четверть часа сани были готовы. Цесаревна сверх маленькой шубки надела кирасу и отправилась в казармы Преображенского полка с Воронцовым, Лестоком и Шварцем.

Гренадерская рота была уже в сборе, когда подъехала цесаревна.

— Ребята! — громким, звучным голосом обратилась она к солдатам, выходя из саней. — Вы знаете, чья я дочь. Ступайте за мною!

— Матушка! — закричали в ответ солдаты и офицеры. — Мы готовы! Мы их всех перебьем, ни один от нас не увернется! Всем им смерть, негодным!

Елизавета вздрогнула.

— Если вы так будете поступать, то я не пойду с вами, — сказала она.

Тогда гренадеры стихли, а она приказала им разломать барабаны, чтобы не было возможности произвести тревогу, потом взяла крест и стала на колени.

Все последовали ее примеру. Несколько минут продолжалась торжественная тишина.

— Клянусь умереть за вас! — среди тишины, наконец, раздался голос цесаревны. — А вы клянетесь ли умереть за меня?

— Клянемся! — разом загудела толпа. — Клянемся умереть все от первого до последнего!

— Так пойдем! — продолжала Елизавета, поднимаясь с колен. — Пойдем и будем думать только о том, чтобы сделать наше отечество счастливым во что бы то ни стало.

Она вернулась к своим саням, села в них и тихо тронулась, окруженная гренадерами, по направлению к Зимнему дворцу.

Воронцов, Лесток и Шварц следовали за нею.

Воронцов объявил гренадерам о том, как нужно действовать. Арестовать брауншвейгскую фамилию — мало, следует одновременно с этим произвести аресты и людей, особенно приверженных теперешнему правительству.

Гренадеры, конечно, согласились с этим и немедленно был отправлен отряд арестовать Миниха в его доме.

Вышли на Невскую прешпективную улицу; тишина была полная, ничего не видно.

Шествие подвигалось медленно.

По дороге арестовали графа Головкина и барона Менгдена. Затем отрядили двадцать гренадер для ареста Левенвольда и Лопухина и тридцать гренадер послали к дому Остермана.

Вот уже и Мойка близко, близка конечная цель, но мало ли еще какие могут быть опасности и препятствия. Правда, до сих пор никого не встретили, но кто знает, быть может, шпионы подсмотрели и донесли во дворец; а если и нет еще, то все же надо подвигаться как можно тише, чтобы не слышно было никакого шума.

— Матушка, государыня! — тихо заговорили гренадеры Елизавете. — Так, ведь, не скоро дойдем, надо бы торопиться, да и шум от коней велик; выйди из санок!

Елизавета покорно исполнила это требование, прошла несколько шагов, но не могла поспевать за солдатами; к тому же кираса была тяжела. А гренадеры все повторяли: «матушка, надо торопиться!»

Цесаревна ускоряла шаги, но все же ненадолго, она начинала просто задыхаться.

Видя это, гренадеры сомкнулись вокруг нее и подняли ее на руки.

Таким образом шествие приблизилось к Зимнему дворцу.

— Ну, что ж; теперь надо занимать караульню? — сказали офицеры.

— Да, — отвечала Елизавета, которую гренадеры осторожно поставили на землю, — да, но только Боже избави вас произвести какое-нибудь насилие! Помните, в чем вы поклялись мне: не должно быть пролито ни одной капли крови; я сама пойду с вами.

И она, окруженная солдатами, направилась в караульню. Там никто не был предуведомлен, и караульные спросонок решительно не понимали, что такое делается. Сначала они было повскакали и схватились за оружие, но, увидя цесаревну, остановились.

— Не бойтесь, друзья мои! — сказала она им. — Хотите ли вы служить мне, как служили отцу моему и вашему Петру Великому? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю, и народ весь терпит от иноземцев. Освободимся от наших мучителей!

— Давно мы дожидаемся этого, государыня-матушка, что велишь, все то сделаем! — отвечали почти все.

Но четыре офицера стояли молча и переглядывались.

— Как же это так? — проговорил, наконец, один из них. — Ведь, мы присягали императору Иоанну III, как же это? Не ладно что-то!

— Арестуйте их! — шепнула Елизавета гренадерам. — Только смотрите, осторожней.

Гренадеры кинулись к офицерам, троих из них сейчас же связали, те не стали и сопротивляться.

Но один офицер ударил подступившего к нему гренадера и схватился за оружие. Гренадер в свою очередь поднял ружье и направил штык на офицера.

— Остановись! — крикнула Елизавета. Гренадер ничего не слышал. Еще мгновение и он пронзил бы штыком офицера. Цесаревна кинулась к нему и схватила ружье.

Между тем, упрямого офицера успели связать и зажали ему рот платком.

Поступок Елизаветы произвел сильное впечатление: кругом раздались восторженные возгласы. Она приказала занять все выходы и вошла во дворец, где караульные молча пропустили ее и гренадер. Только один унтер-офицер крикнул и вздумал было защищаться, но его сейчас же схватили и снесли вниз в караульню.