Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи

Довольно молодой, высокий, в черном костюме, он торопливо шел от арки центрального входа.

Мон поспешил к нему навстречу и, склонившись в поклоне, забормотал по-французски:

— Мое почтение, ваше превосходительство!

— А, это вы, милейший. Здравствуйте, здравствуйте. Значит, и вы здесь? — Губернатор приветливо протянул Мону руку.

Мон склонился еще ниже и почтительно пожал ему руку.

— Рад, рад вас видеть здесь.

— Покорно благодарю, ваше превосходительство.

— А где же супруга?

— Она на балконе, ваше превосходительство.

— Передайте, пожалуйста, ей самый сердечный привет.

Молодой губернатор стал подниматься по лестнице.

Мон окинул горделивым взглядом всех наблюдавших эту сцену и отправился искать Фыонг.

Ханг было приятно видеть, что они с сестрой привлекают всеобщее внимание. Во взглядах мужчин сквозило откровенное восхищение с примесью чувственности, женщины же смотрели на них холодно и даже чуть презрительно. Ханг видела эти взгляды, но объясняла их завистью и потому радовалась еще больше. Она вся была поглощена тем, что делалось вокруг, и вертелась во все стороны. Старшая сестра же больше молчала, она неотрывно глядела на скверик по ту сторону улицы, погруженный в вечерний сумрак.

— В чем дело, Фыонг? — наконец не выдержала Ханг.

— Ничего. Просто устала немного, голова болит.

На самом деле она увидела губернатора и вспомнила бесконечные уговоры мужа «доставить удовольствие» этому французу. Муж злился, видя, что его уговоры не достигают цели, и осыпал ее оскорблениями, которые причиняли Фыонг почти физическую боль. Какой позор, какая гадость! Видно, быть счастливой можно лишь в возрасте Ханг. Ей еще неведома вся эта грязь. Фыонг невидящим взглядом смотрела вдаль, в то время как мысли ее были в прошлом. Она вспомнила то время, когда была еще не госпожой, не женой уездного начальника, а просто девушкой Фыонг, наивной и юной.

— Смотри, Мон ищет нас, — дернула ее за руку Ханг. — Мон, Мон, мы здесь!

Мон пробрался сквозь толпу и с сияющей улыбкой подошел к сестрам.

— Ну вот, — защебетала Ханг, — передаю тебе твою жену и оставляю вас. Меня уже, наверное, давно разыскивают, нужно подготовиться к выходу.

Мон поглядел ей вслед, закурил сигарету и сказал, едва сдерживая радость:

— Ты знаешь, я думал, губернатор уже не придет, но, оказывается, он здесь и просил передать тебе самый сердечный привет. Пойдем, все уже идут в зал.

Их ложа помещалась сбоку, недалеко от сцены, так что часть сцены была не видна, но зато отсюда хорошо просматривались почти весь партер и первый ярус противоположной стороны. В этом была своя прелесть, ибо в городской театр ходили не только на спектакли, но и посмотреть на людей и показать себя. В ложе было четыре места, и четвертое было пока свободным. Фыонг сидела у самого барьера. Мон, наклонившись к ней, шепотом называл всех, кто сидел внизу и в ложах. Фыонг слушала его рассеянно, она глазами пробегала по рядам, отыскивая старых ханойских друзей, и в то же время наблюдала за тем, какое впечатление производит на публику она сама. Молодая женщина из ложи напротив улыбнулась и помахала ей рукой. Фыонг тоже улыбнулась и кивнула в ответ. Все-таки Минь пришла на концерт. Какие у нее, однако, уже взрослые дочери. Да, время летит! А вон жена Кханя со своим «бакалавром» и губернаторша Ви с «лиценциатом». Все здесь... Фыонг улыбнулась. А где же сам депутат? Но улыбка вдруг застыла на ее губах. Кто этот широкоплечий, с большой, массивной головой? Неужели художник Ты? Мечта ее девичьих лет, когда она была еще ученицей. Тогда они думали, что достаточно любить друг друга, и любовь преодолеет все преграды. Но жизнь оказалась подобна урагану, а то юное, искреннее чувство — всего лишь нежным лепестком. Буря подхватила его и унесла... Судя по одежде, он по-прежнему беден. Рядом с ним Тхань Тунг — тоже художник, но какая пропасть между ними! Имя Тхань Тунга известно не только всей стране, его выполненные на шелке красавицы демонстрировались на выставках в Гонконге, Маниле и, кажется, даже в Париже и Риме. Мужчины тоже обратили внимание на Фыонг. Ты пристально посмотрел в ее сторону, отвернулся и снова взглянул, лицо у него было растерянное. А Тхань Тунг бесцеремонно уставился на сидящую в ложе незнакомку в черном бархатном платье, не отрывая взгляда, точно притянутый магнитом.

Прозвенел звонок. Свет в зале погас. Занавес дрогнул и стал подниматься, раздались аплодисменты. На сцене было два флага, поставленных крест-накрест: трехцветное знамя Франции и желтое, с продольной красной полосой — стяг императора Бао Дая. Под каждым флагом стояла группа девушек — француженок и вьетнамок, — словно живые цветы. Француженки были в белоснежных юбках и кофточках, вьетнамки — в белых платьях и шароварах. «Цветы» вдруг ожили, и в зале зазвучала «Марсельеза». Сиденья захлопали, все встали. Фыонг тоже поднялась, она смотрела на сцену, отыскивая свою сестру. Ханг стояла в третьем ряду. Увидев Фыонг, она чуть заметно улыбнулась... Но во французском хоре, кажется, есть и вьетнамки! Так и есть. Вот Нгует! Теперь понятно, почему вся семья депутата Кханя появилась в Ханое.

Пение окончилось, занавес стал медленно опускаться, все снова захлопали сиденьями, усаживаясь на свои места. Дверь ложи открылась, вошел четвертый зритель. Мон радостно вскрикнул:

— Неужели это ты? — и представил жене вошедшего: — Уездный начальник Чи. Сейчас он занимает пост ответственного секретаря в резиденции самого генерал-губернатора!

Чи и Фыонг церемонно раскланялись.

— Ты теперь вознесся к самому солнцу, — угодливо проговорил Мон, — расскажи, что слышно нового.

Польщенный Чи наклонился и доверительно сообщил:

— Знаешь, сегодня в Ханой прибыл японский генерал!

У Мона округлились глаза. Чи бросил взгляд на Фыонг и наклонился еще ближе.

— Генерал Сусихаси сегодня явился к генерал-губернатору Катру и потребовал разрешения осмотреть грузы, отправляемые через Индокитай китайскому правительству.

— Неужели?

— А ты что думал! Но разве французы когда-нибудь кому-нибудь уступали? Катру сам генерал и тоже крепкий орешек. Он ему хорошо ответил! С этакой флегматичной миной, на английский манер...

Лампы в зале снова погасли, занавес поднялся, но приятели даже не смотрели на сцену, они были увлечены беседой.

— Тогда японец как стукнет по столу! Точно он у себя в Токио! Ну, я тебе скажу, и вид был у этого японца!

— Ты его видел?

— Мельком, когда он входил в приемную генерал-губернатора.

На сцене в четыре руки играли на рояле француженка и вьетнамка. Чиновникам и коммерсантам, да и их женам эта музыка была непонятна, она была им чужой. Но красивые платья девушек, европейские