Виктор Поротников - Спартанский лев

Эта внутренняя борьба, видимо, отразилась на лице Дафны, поскольку рабыня, державшая в руках зеркало, участливо проговорила:

   — Сперхия не вернуть, а жизнь продолжается, госпожа.

Дафна обожгла рабыню суровым взглядом:

   — Да. Сперхия я потеряла навсегда, но это не значит, что я с лёгкостью забуду дни, проведённые с ним вместе.

   — Леотихид и этот тегеец прибыли к тебе не на смотрины, госпожа, — продолжила рабыня, отложив зеркало в сторону. — Нет ничего зазорного в том, если ты выйдешь к ним одетой понаряднее. И не с такой причёской.

   — Придержи язык! — огрызнулась Дафна. — Я сама знаю, что мне делать и в чём появляться перед гостями. Прибери тут. И не вздумай появляться в мегароне, покуда Леотихид и его друг не уберутся отсюда.

Рабыня покорно склонила голову.

В ожидании Дафны Леотихид пытался настроить Ксанфа на то, что лучшей натурщицы для образа Деметры ему не найти.

   — Ты сам говорил мне, что тебе нужна молодая женщина с глубоким взглядом, густоволосая, с вьющимися локонами, чувственными устам и гибкой шеей, — вполголоса молвил Леотихид, слегка наклонившись к художнику, который внимательно разглядывал фреску на стене мегарона, изображавшую схватку Геракла с кентаврами[128]. — Выслушав тебя, я сразу подумал про Дафну. Я бы познакомил тебя с ней на вчерашнем празднестве, если бы она пришла на площадь Хоров. Но, к сожалению, друг мой, эфоры запретили Дафне появляться на празднике в траурном одеянии. Она упряма, поэтому не снимает чёрных одежд, хотя все сроки траура по мужу давно миновали...

   — Скажи, не Энопион ли расписывал эту стену? — спросил Ксанф. — Очень похоже на его стиль.

   — Верно! Эту стену расписывал Энопион из Мантинеи, — улыбнулся Леотихид. — У тебя намётанный глаз. Энопион был другом Сперхия. За эту фреску он отвалил Энопиону немало серебра. Сперхий участвовал в походе царя Клеомена в Фессалию и вернулся в Спарту с богатой добычей. Помнишь ту войну?

   — Это когда Алевады[129] воевали с магнетами?

   — Сначала с магнетами, а потом с долопами, которые вторглись в Фессалию из Эпира, — сделал поправку Леотихид. — Уже одолев было магнетов, Алевады оказались в труднейшем положении во время стремительного нашествия долопов в долину реки Пеней. На помощь Алевадам подоспел Клеомен со спартанским войском, и долопы были разбиты, затем потерпели полное поражение и магнеты.

   — Потому-то Энопион и изобразил здесь битву Геракла с кентаврами. — Ксанф кивнул на фреску. Родиной кентавров была Фессалия. — Подходящий сюжет, ничего не скажешь.

   — Вообще-то, Сперхий хотел, чтобы Энопион нарисовал на этой стене момент битвы, когда спартанцы и фессалийцы стали одолевать войско долопов. Причём в центре всей композиции должен был находиться царь Клеомен, который всегда сражался в первых рядах, — доверительно поведал Леотихид. И тут же с язвительной ухмылкой добавил: — Однако эфоры запретили Сперхию изображать Клеомена. Его военные победы и суровый нрав пугали спартанскую знать, которая всячески старалась умалить славу Клеомена. Тогда Энопион предложил мифический сюжет: битву Геракла с кентаврами. И Сперхий согласился. Противиться эфорам он не мог, но схитрил и велел Энопиону придать Гераклу сходство с Клеоменом. Таким образом, Клеомен всё-таки запечатлён здесь, пусть и не в обличье спартанского царя.

   — Действительно, сходство есть, — задумчиво проговорил Ксанф, вглядевшись в изображённого на стене Геракла с луком в руках.

В прошлом Ксанфу доводилось не раз встречаться с царём Клеоменом, и он имел представление о внешности этого человека.

   — Сам-то Клеомен как отнёсся к тому, что Энопион изобразил его в образе Геракла?

Леотихид не успел ответить на этот вопрос. Краем глаза он увидел появившуюся в мегароне Дафну и подтолкнул Ксанфа локтем, желая отвлечь его от созерцания настенной росписи.

   — Мой друг, а вот и прекрасная Дафна! — с широкой улыбкой произнёс Леотихид, делая плавный жест в сторону молодой женщины. — Ксанф, вглядись в это божественное лицо! В эти дивные проникновенные очи, и ты сразу узреешь облик скорбящей Деметры.

Художник изысканно поприветствовал вошедшую Дафну, тут же попросив у неё прощения за свой, быть может, неуместный визит ввиду её печали по умершему супругу.

Дафна стояла перед гостями прямая, страстная, в тёмных длинных одеждах, со слегка растрепавшейся причёской. Её взгляд был неприветлив, хотя она и попыталась улыбнуться, обратившись к Ксанфу с ответным приветствием и предложив ему сесть там, где пожелает.

Ксанф заговорил было о своей картине, о поисках натурщицы...

Дафна прервала его, сказав, что всё это ей известно от Леотихида.

Ксанф смутился. Прямой пронизывающий взгляд Дафны и её властный голос вогнали живописца в состояние смятенной робости, поскольку он всегда терялся перед красивыми женщинами и тем более перед женщинами с властным нравом.

Леотихид пришёл на помощь другу. Он приблизился к Дафне и попросил её встать там, где посветлее. При этом царь выразительными жестами намекал Ксанфу не стоять столбом, а разглядывать женщину со всех сторон.

Дафна молча повиновалась и даже сняла с головы тёмное покрывало, когда Леотихид попросил её об этом. Негромкий голос царя, его мягкие прикосновения слегка заворожили Дафну, как и пристальное внимание, с каким Ксанф разглядывал её, то подходя почти вплотную, то отходя на несколько шагов. С уст живописца срывались восхищенные замечания: «Замечательный образ!.. Бесподобный типаж!..»

   — А я что тебе говорил! — заметил Леотихид с самодовольной улыбкой. — Теперь-то ты видишь, что я был прав?

Поворачивая Дафну боком к живописцу и слегка приподнимая её голову за подбородок, Леотихид недовольно шепнул:

   — Зачем эти унылые одежды? Ты же сказала, что переоденешься.

   — Отстань! — сквозь зубы ответила Дафна.

Наконец живописец с нескрываемой радостью объявил, что она именно та натурщица, какая ему нужна.

   — Это будет бесподобная картина, клянусь Аполлоном! — воскликнул Ксанф и как мальчишка несколько раз притопнул ногами, не в силах сдержать бурные эмоции.

   — И что из этого следует? — спросила Дафна, глядя на Леотихида, протянувшего ей обратно тёмное покрывало.

   — Из этого следует, милая Дафна, что мой друг напишет с тебя богиню Деметру на своей картине. Разве это плохо?

   — У меня нет времени заниматься всякой ерундой, — отрезала Дафна — Мне нужно ухаживать за сыном. И вообще, я в трауре. Поэтому извините и прощайте!

   — Но, Дафна... — взмолился Леотихид.

   — Я сказала нет! — В больших красивых глазах Дафны сверкнули огоньки зарождающегося гнева. — Уходите! В Спарте множество молодых привлекательных женщин и кроме меня.

Опечаленные и раздосадованные Леотихид и Ксанф собрались уходить. Но внезапно на пороге появилась Горго. Она пришла на помощь Леотихиду и его другу, когда узнала цель их визита. Горго не без труда, но всё-таки убедила Дафну пойти в натурщицы к живописцу.

Когда Леотихид и Ксанф ушли, Горго принялась недовольно выговаривать подруге:

   — Ну что ты изводишь себя, Дафна. Сними же наконец эти чёрные одежды! От такой печали у тебя могут появиться морщины на лице. И ладно бы только это. У тебя может пропасть молоко, ведь ты кормящая мать. Вспомни, Сперхий запретил тебе долго горевать о нём. Если смерть всё равно неизбежна для всякого человека, то лучше принять это неизбежное зло с пользой для отечества, чем, доживя до старости, стать обузой самому себе и государству. Это слова твоего мужа.

Дафна ничего не сказала на это, но взглядом дала понять, что станет бороться со своей печалью и снимет траурные одежды.

Время после полудня наполняло всё вокруг какой-то сонной неторопливостью; утренняя суета и толчея на рынке и центральной площади Спарты сменялись тишиной и безлюдьем. Люди спешили подкрепиться вторым завтраком. Старейшины расходились по домам, как и прочие государственные сановники. И только эфоры трапезничали у себя в эфорейоне, ибо так полагалось по закону.

Позировать Ксанф пригласил Дафну в дом Леотихида, где были созданы все условия. Сначала Ксанф сделал наброски углем и мелом на широкой грифельной доске. Художник заставлял Дафну, сидевшую на стуле, то повернуться лицом, то сесть вполоборота, то поднять голову повыше, то опустить глаза к полу... Наброски с грифельной доски Ксанф перерисовывал на тонкую деревянную доску, используя при этом чёрную тушь. В руке художника появлялась то заострённая палочка наподобие стиля, то маленькая кисточка, то другая палочка с широкой лопаточкой на конце.