Тритогенея Демокрита - Анатолий Иванович Домбровский

более что ты не знаешь, где и какая смерть настигнет тебя… Конечно, они могут приговорить тебя к изгнанию из Абдер. Тогда ты обратишься к Фавборию…»

Он склонился над папирусом и стал писать. Кто-то кашлянул. Демокрит поднял голову и прислушался. Кашель повторился. И только теперь Демокрит вспомнил о человеке, которого мельком видел стоящим за воротами. Он вскочил и бросился во двор.

Это был Диагор. Сердце так сильно застучало в груди Демокрита, что он невольно остановился, не дойдя до ворот, прижал руки к груди. В глазах его поплыли темные круги. «Это оттого, что я резко поднялся после долгого сидения», — сказал он себе, сделал еще несколько шагов и оперся об ограду.

— Ты? Почему один? — спросил он и прижал ладонь к глазам, чтобы остановить пляску темных кругов. — Почему один?

— Я расскажу, — хриплым от напряжения голосом ответил Диагор. — Позволь войти.

— Да, — разрешил Демокрит. — Входи.

То, что рассказал Диагор, повергло Демокрита в глубокую печаль. Он долго молчал, подперев голову обеими руками и закрыв глаза, раскачивался, вздыхал. Диагор мог поклясться, что видел, как меж пальцев философа проскользнула и покатилась по руке к запястью крупная слеза. И тогда Диагор сам заплакал, вздрагивая всем телом, — впервые после того, как похоронил Алкибию.

— Она долго умирала? — спросил Демокрит.

— Да.

— Почему ты не послал за мной?

— Ты не успел бы приплыть… Ее лечили лучшие врачи Афин… Она сгорела от внутреннего огня.

— Она умерла в сознании? — после длительного молчания снова заговорил Демокрит.

— Да.

— Ей было больно?

— Нет. Она тихо умерла. Она сказала: «Теперь прощай», закрыла глаза и… — Диагор снова заплакал.

— Зачем же ты пришел с этой вестью ко мне? — спросил Демокрит, когда Диагор перестал плакать. — Для меня вы оба умерли в тот день, когда вы тайно убежали из моего дома…

— Мы все время чувствовали свою вину перед тобой, учитель. Алкибия за несколько дней до смерти говорила о тебе… Она знала, что скоро умрет, и просила меня, чтобы я вернулся в Абдеры и попросил прощения у тебя. Она любила тебя, — сказал Диагор.

— Меня?!

— Я о другой любви, — допытался объяснить Диагор, — о той, какую мы испытываем к родителям…

— Замолчи, — потребовал Демокрит, — И покажи мне свое лицо.

— Что? — не понял Диагор, подняв голову.

— А, хорошо, — сказал Демокрит, — у тебя прекрасная кожа…

— О чем ты, учитель?

— Я рад, что ты уже забыл о своей болезни. Впрочем, такая печаль, — вздохнул Демокрит, — такая горькая тоска… Когда умирает молодая женщина, душа протестует больше, чем когда умирает юноша. Отчаяние невыразимое. Женщина должна стать матерью, Диагор.

— Да, — тихо согласился Диагор. — Мы мечтали: если у нас родится сын, назвать его твоим именем…

— Мужчины гибнут в сражениях за женщин. Не могут женщины умирать молодыми.

— Мне кажется, что я тоже мертв, — сказал Диагор. — Ты говорил: если для человека все мертво, то это все равно что мертв он сам.

— Я сказал это? — спросил с удивлением Демокрит.

— Да, давно. Когда хоронили твою мать. С той поры прошло много времени, учитель, и ты, возможно, забыл. Но я помню, потому что был тогда мальчиком и прислушивался к каждому твоему слову, учитель.

— Да, времени прошло много. И видишь, Диагор, для меня все снова ожило. Хотя и теперь, кажется, все помертвело вокруг — такая горькая весть…

— Боги умерли, — сказал Диагор. — Все боги умерли.

— Их нет, Диагор.

— Они умерли, учитель. Я молил каждого из них и всех вместе, я сжег на алтарях богов все, что у меня было, я просил, чтобы они не дали Алкибии умереть. Они не откликнулись, учитель: они мертвы. Давно мертвы, учитель! — воскликнул Диагор. — Ведь никто уже не помнит, когда люди общались с богами. Ни к кому они не спускались, никого не окликали. Что-то случилось на Олимпе, учитель. Там поселилась смерть! Но если они живы и не откликаются, — Диагор встал и потряс кулаками, — если они не хотели откликнуться на мои молитвы, пренебрегли ими, я отомщу им. Я отомщу! — Он снова упал на ложе, на котором сидел, и затрясся в беззвучном плаче.

— Не надо, — принялся успокаивать Диагора Демокрит. — Не терзай себя напрасно. Человечество отомстит богам тем, что забудет их, Диагор. Боги питаются человеческим невежеством и страхом перед неведомым. Знание — конец всякого невежества и страха, начало подлинного мужества и счастья, Диагор.

— Гомер и Гесиод богам все приписали, что у людей считается позорным, мерзким…

— Да, так сказал Ксенофан из Колофона. «Зевс — отцеубийца, — говорил он, — развратник, его непутевая жена Гера понукает им. Афродита изменяет своему мужу Гефесту с Аресом, Гефест же хромоногий — мишень для насмешек других богов…»

— Да, да, Демокрит. Они все мерзки, мерзки! Все! Все!

— Их нет, Диагор. Их просто нет.

— Я разорился, Демокрит, принося им жертвы. Теперь, я такой же нищий, как и ты, учитель. У меня нет ни дома, ни имущества, ни денег — я все продал, все растратил, учитель.

— Тот, кто трудится, обращает время в золото, Диагор. У тебя впереди много времени.

— Так думал и Протагор, учитель, — сказал Диагор. — Он думал, что впереди у него много времени. Бедный, бедный…

— Протагор? Почему ты вспомнил о нем? И почему ты жалеешь его, Диагор?

— Жаль всех мертвых, учитель, — ответил Диагор, поднимаясь и садясь.

— Мертвых? — еще больше удивился Демокрит. — Разве Протагор мертв?

— Ты не знаешь?! О боги, он ничего не знает! Какие же вести я принес тебе сегодня! Меня надо убить за такие вести, убить! — Диагор стал ломать в страдании руки. — Протагор утонул, учитель. Вместе с кораблем, на котором он плыл…

— Куда плыл Протагор?

— В Сиракузы, учитель.

— Зачем?

— Он хотел предложить тирану Сиракуз свои услуги в составлении законов.

— Когда это было, Диагор?

— Весть о гибели корабля, на котором плыл Протагор, пришла вчера.

— Надо достать вина и устроить тризну в память об умерших, — сказал Демокрит. — Все живые виноваты перед