Двое строптивых - Евгений Викторович Старшов

— Его нет среди замков, которые я планирую оборонять. Крепость ветха, к долгой осаде неспособна, стратегических целей и преимуществ никаких обеспечить не может. Гибель людей и орудий — вот что означает оборона Филеримоса. Это тоже будет лишь форт для укрытия людей от турецких набегов. Липшие запасы и артиллерия будут оттуда вывезены в родосскую крепость.

— Но наша святыня!

— Икона, безусловно, будет перенесена к нам. Что же касается церкви… Из нее будут взяты все реликвии, священные сосуды и прочее — сам же храм, полагаю, будет разрушен, чтобы избежать осквернения турками.

Вот тут и началось полное возмущение, среди которого отчетливо раздался выкрик:

— Что ж такое! Своими руками половину всего разрушить, истребить сады, привести в негодность замки! А султан будет сидеть спокойно в Константинополе и смеяться. Ах, такие разрушения он смог причинить без армии и единого дуката! Поистине, его мечта!

— Турки неминуемо придут! — отчаянно крикнул д’Обюссон. — Неминуемо. Но я не говорю, что мы сейчас же начнем это самоуничтожение. Слушайте ушами и не смущайте прочих! Да, будет жаль разрушать творения рук своих и прежде почивших братьев наших. И мне — не меньше, чем каждому из здесь присутствующих, ибо мои труды, мои таланты, пот и кровь впитали в себя эти твердыни. Но я первый начну разбирать их, чтобы они не послужили врагу. То, что люди построили, они могут построить вновь, если только будет, для кого строить. Устоим — и все наладится, нашим благородным трудом вновь воссияет краса Родоса. Не устоим — кому тогда все это и будет нужно?.. Я все сказал. Теперь судите, как сочтете нужным, и я подчинюсь вашему решению. Если посчитаете, что я хочу вреда Родосу, можете даже проголосовать за мое низложение. С осознанием исполненного долга я встану простым рыцарем в ваши ряды и выступлю на защиту нашего дома. Обсуждайте, не стесняясь моим присутствием. — И магистр, обессилев от напряжения, сел на свой трон, закрыв глаза. Один из верных псов тихо подобрался к д’Обюссону и начал лизать хозяину руку.

Обсуждение было кратким, но яростным. Оппозиция держалась той мысли, что Мехмед может напасть еще не скоро или вовсе не напасть, а диктатуру подавай сейчас! Кто-то был против оставления замков на народное попечение и иных отдельных мероприятий магистра. Кому-то было не по нраву, что придется отдать одному человеку столь много полномочий. Защитники глубокой дедовской старины ворчали по поводу оттеснения древних родов и нарушения субординации "языков", предлагаемых магистром, но их довольно быстро заткнули те, кому открывались новые большие возможности — нетитулованное рыцарство и находившиеся "в загоне" немцы и англичане.

Ассамблея погудела-пожужжала, словно опрокинутый улей, и разродилась историческим решением. Здравый смысл возобладал, потому что придирок к магистру было много, но в целом всем было понятно, что сейчас успех может быть достигнут только единовластием и железной рукой. Посему, скрепя сердце, капитул достиг консенсуса, и его волю огласил один из старейших братьев ордена, знаменосец Жорж Галлардэ. Он просить великого магистра милостиво принять на себя особые полномочия впредь до разрешения ситуации.

Томас Грин легонько толкнул Ньюпорта и весело сказал:

— Мы, англичане, издревле считали, что лучше иметь одного тирана, чем сотню, вот и сильна у нас королевская власть.

— Что? — спросил полуглухой богатырь, но старый пройдоха только махнул рукой и довольно засмеялся. Он был рад, что все закончилось хорошо.

В свою очередь от лица "столпов" выступил первый по чести "столп" Прованса, великий командор:

— Всецело препоручаем себя господину и брату нашему и клянемся именем Господа служить верно там, куда он нас определит, и если суждено, безропотно пасть за веру христианскую и во славу ордена!

Архиепископ Убальдини, обычно живой и веселый, на сей раз сказал, преисполненный величавой серьезностью:

— Да поможет тебе в твоем великом деле Господь Иисус Христос, Пресвятая Владычица наша Богородица, святой пророк и Креститель Господень Иоанн, а также все святые. И да подадут силы и здравия на многие годы, да станешь ты вторым отцом ордена после брата Жерара Провансского. Благословение Господне да почиет на тебе, брат Пьер. Полагаю, наш святейший отец и понтифик, папа Сикст, вполне одобрил бы то, что ныне здесь произошло.

Д’Обюссон, словно помолодев и окрылившись, поднялся с трона и поклонился собранию со словами:

— Благодарю вас, братья мои, за высокое доверие. Постараюсь его оправдать, Господь свидетель. А не выйдет — одна мне кара: смерть в этой жизни и геенна огненная в будущей.

Когда он выпрямился, все увидели слезы на его глазах…

— Может, сделать в заседании перерыв? — тихо спросил магистра Каурсэн, но д’Обюссон ответил:

— Нет. Слишком много важных дел. — И начал назначения.

Участники капитула замерли, ведь теперь перед ними был не просто великий магистр, но властелин, диктатор, которого они только что сотворили своими руками.

— Братья, "столпы" ордена! — возгласил тот. — Избираю в свои адъютанты великого госпитальера "языка" Франции, великого адмирала "языка" Италии, великого канцлера "языка" Испании и великого бальи "языка" Германии, ныне отсутствующего, но приславшего о себе верные вести, что он вскорости прибудет с большим подкреплением. Великий приор Рудольф Вюртемберг, назначаю тебя командовать легкой кавалерией, которую тебе придется и создать. Великий маршал, на твоем попечении — общая подготовка к военным действиям. Надеюсь, я порадую вас тем, что мой старший брат Антуан, виконт де Монтэй, обещал прибыть ко мне со многими людьми, и полагаю, нашим главнокомандующим мы назначим этого прославленного полководца. Великий драпье, тебе печься о населении вместе с великим командором, которому быть готовым занять мое место, если я выйду из строя, как и предписывает устав. Великий туркополиер, по прибытии на остров великого бальи ты отправишься в Англию — продавать папские индульгенции, чтобы собрать денег на перенесение осадных нужд. Доблестный рыцарь Фабрицио дель Каретто, в сей грозный час, хоть ты и молод, но доблесть твоя говорит сама за себя — отныне быть тебе моим лейтенантом! Рыцарь Антуан Гольтье, мой скромный и верный помощник, быть тебе кастелланом Родоса! Рыцарь д’Эрлан, тебя назначаю своим лейтенантом в приорствах Сен-Жиль и Тулуза, а тебя, рыцарь Кьялли, — в приорства Франции, Аквитании и Шампани, собирать налоги.

Кажется, не все остались довольны своим назначением, поэтому великий магистр добавил:

— Не ропщите, что в столь грозный час отсылаю вас на мытарскую службу: помните, что каждый денье пойдет на оружие и продовольствие. На французские приорства — главная надежда. Рыцарь Фрикроли, тебе повелеваю всех тунеядцев, бездомных, нищих, безвестных странников собирать, вооружать и обучать. И им