Овидий Горчаков - Если б мы не любили так нежно

Год 1617-й был годом великого разочарования для прапорщика Московского рейтарского полка Лермонта. Царь отправлял в Англию послом Немира Киреевского, воеводу в царской вотчине Лебедяни, и Лермонт, разумеется, все сделал, чтобы поехать ли поплыть с Киреевским переводчиком, или толмачом. Только бы еще раз в жизни повидаться с Шарон и матерью в Абердине… А как же Наташа?..

Пришлось утешиться тем, что труд толмача на Руси спокон века вознаграждался намного скромнее, чем ратная служба. В ту эпоху переводчики Священного писания получали поденного корму по четыре алтына, а также даровое помещение в монастыре со столом и добавочным питьем из царского дворца по две чарки вина да по четыре кружки меду и пива на день. При Алексее Михайловиче оклад этот был, правда, удвоен, и тогда переводчика приравняли по жалованью к иноземному офицеру в чине ротмистра, или капитана.

В одну из первых встреч с капелланом аглицкого посольства Лермонт попросил:

— Мне покоя не дают мысли о доме, о матери. Прошу вас, пошлите ради Бога с оказией в Лондон весточку матери моей, вдове капитана Лермонта в Старом Абердине — дом капитана Эндрю Лермонта знает каждый абердинец. Я ужасно, боюсь, что Польский король сообщил матери, что я перебежал к русским и приговорен к смертной казни. Это может убить маму. Пусть она знает, что ее единственный сын жив и здоров и молится за нее…

Капеллан обещал снестись через всю Европу с Абердином.

Капеллан аглицкого посольства преподобный Барнаби Блейк, доверенное лицо посла Его Величества Иакова I сэра дьякона Мерика, охотно посвящал Лермонта в тайны дипломатии.

— Might is right, — говорил он тоном проповеди. — «Право — сила». Как говорил наш посол во Франции в прошлом веке сэр Генри Уоттон, посол — это «муж честной, отправленный на чужбину. Посла называют espion honorable — почетным шпионом, дабы там лгать на пользу своей родине». А Волсингем, другой наш посол во Франции, был главой всей секретной службы королевы Елизаветы. В те времена не придавали такого сугубого внимания посольскому ритуалу и этикету. Теперь же без знания этого этикета не обойтись. На московский посольский церемониал оказали сильное влияние татары…

Тогда еще не вышло знаменитое сочинение Гуго Гроция, появившееся лишь в 1625 году: «De jure belli ac pads» — «О праве войны и мира». Лермонт взахлеб проглотил эту великолепную умную книгу позже, удивляясь, как близко походили взгляды аглицкого капеллана на воззрения голландского юриста. Оба считали войну явлением самым естественным, вытекающим из стремления народов и Государей к самосохранению, верили, что войны должны предприниматься только для восстановления попранной справедливости. («А ваши колониальные войны?» — хотел спросить того и другого Лермонт.)

Капеллан показал Лермонту копию «обвещения», посланного по воцарении Царя Михаила Федоровича европейским монархам с мольбой о займе и о союзе против Польши и Швеции. Сигизмунд, захватив Смоленск и Чернигов-Северскую землю, зарился по-прежнему на русский престол. Густав-Адольф занимал Новгород, тоже желал сесть Царем на Москве. Шатко было положение Царя Михаила. Европа не верила в прочность романовской власти. Германский император признал Михаила только в 1616 году. Польша признает Михаила царем только по Поляновскому договору 1634 года. Англия, Голландия и Франция за признание Михаила требовали права на беспошлинный провоз своих товаров через Московию в Персию. Турция и Крым мечтали захватить Украину. При Иване III все дела внешней политики решал Великий князь совместно с Боярской думой. Московский рынок стал ареной ожесточенной борьбы между Англией и Голландией, за режим наибольшего благоприятствия. Иван Грозный отдавал предпочтение англичанам. Его фаворит Богдан Бельский за спиной Царя хапал при Грозном огромные взятки у голландцев.

Первым русским дипломатом капеллан Барнаби Блейк назвал Ивана Михайловича Висковатого, сначала подьячего, а затем дьяка. В 1594 году ему было приказано «посольское дело». Впоследствии он возглавил Посольский приказ, а в 1570 году за излишнюю самостоятельность в сношениях с султанским правительством Иван Грозный его казнил. После него Посольским приказом управлял думный дьяк Шелкалов, большой проныра и хапуга. У него был товарищ (заместитель) и семнадцать подьячих, знающих «посольский обряд», а также толмачи и писцы. Блюдя «государскую честь» и достоинство, приказ ведал сношениями с миром, делами иноземных купцов и всех чужестранцев, кроме военных, но вдобавок занимался наймом иноземных воинов, выдавал разрешение на закупку русского хлеба, собирал «полоняничные деньги» на выкуп Филарета и других пленных в обмен на знатных шляхтичей и поляков. Ему был подчинен Печатный приказ. Он облагал налогом кружечные дворы и кабаки.

Переводчики Посольского приказа знали латинский, «еллинский» (греческий), польский, белорусский, свейский (шведский), немецкий, «галанский», итальянский, татарский, армянский, ногайский, «мунгальский» (монгольский) и прочие. Был среди них переводчик, довольно слабо знавший аглицкий. Вообще говоря, почти полная изоляция от всего мира, режим осажденной крепости на протяжении всей истории России не поощряли знакомство с иностранными языками.

С 1619 года начались сношения Приказа с Китайской империей.

Посольские дьяки и подьячие — плуты отменные, пробы негде ставить. В своих «статейных списках» (отчетах) они сильно приукрашивали роль своего Государя и своей державы в европейских делах, принуждали иноземных монархов выражаться на языке «холопей» Царя всея Руси, превозносили свои подвиги в отстаивании государевой чести, изображая дело так, будто короли и императоры вскакивали, срывали с себя корону и вытягивались в струнку при упоминании о Царе Михаиле, ужас как любили «любительские поминки» — подарки не токмо для Царя, но и для себя.

Изрядно подготовился Лермонт к поездке, а она лопнула, не состоялась — видно, не понадеялись в Посольском приказе на иноземца.

Преподобный Барнаби Блейк казался очень огорченным провалом поездки Лермонта в Англию и посоветовал ему встретиться с послом сэром Джоном Мериком, как только тот сможет назначить день приема.

— Только вот какое дело, — сказал, странно озираясь, словно опасаясь, что его подслушивают, священник. — У посла вам встречаться неудобно. Вы знаете, как дьявольски подозрительны русские, особенно Шереметев, самый сильный человек в Боярской думе и правительстве, назначенный недавно еще и начальником Разбойного приказа, этой новой опричнины. Его люди засекут ваш визит и станут подозревать вас Бог знает в чем. О фантазии русских вы можете судить по Собору Василия Блаженного. Лучше встретиться как бы невзначай в кремлевском «Катке».

Посол, увидев пробиравшегося к нему рослого рейтарского офицера с черным конским хвостом на шлеме, милостиво пригласил его сесть с ним рядом со столом, за которым он восседал со священником. Преподобный Барнаби Блейк, прервав разговор, встал и поклонился:

— Я выйду ненадолго, джентльмены, — тут ужасно душно, а у меня одышка проклятая…

— Рад познакомиться в Москве с подданным Его Величества короля нашего, — сказал сэр Джон по-английски. — Наслышаны о пламенной любви шотландцев к единокровным Стюартам. Это прекрасно, что мы, англичане и шотландцы, вот уже столько лет находимся под рукой Иакова Первого и Шестого — короля Англии и Шотландии. Вы знаете о моей миссии в Москве? Исполнить ее до конца — значит содействовать дальнейшему преуспеянию наших народов. Мы добиваемся свободной торговли в Московии, желаем плавать по Волге в Персию и другие страны Ориента и по реке Оби в Китай и Индию. Но бояре Шереметев и Шеин требуют от имени Царя и по указанию Думы, чтобы наш король заключил наступательный военный союз против короля Польши и Литвы Сигизмунда Третьего. У меня таких полномочий нет. Переговоры зашли в тупик.

Как видно, сэр Джон был человеком немногоречивым и деловым, слов на ветер не бросал, взвешивал каждое слово.

— Однако, — продолжал сэр Джон, — я заявил этой лисе Шереметеву, что если он пошлет послов в Лондон, то он, по всей вероятности, поможет ему против польского короля…

«И усилит таких опасных соперников, как шведов; и русских? — подумал Лермонт. — Как бы не так!».

— Таким образом, — подвел итоги посол, — перспектива союза Москвы с Лондоном облегчает положение в Москве наемных офицеров из числа подданных нашего короля. Это раз. И повышает ваши шансы попасть переводчиком в русское посольство, чему я готов содействовать, так как преподобный Барнаби Блейк рекомендовал вас как весьма образованного и способного молодого человека. И, разумеется, я вполне уверен в вашей лояльности нашему королю, а преданный офицер на вашем месте, здесь, в этой варварской Московии, может оказаться весьма полезным нашему делу. Вот, собственно, и все, что я вам пока собирался сказать сегодня. Если не ошибаюсь, вы принесли письмо или письма, которые хотите отправить родным в Шотландию с нашей почтой. — Лермонт протянул ему два конверта с гербом дэрсийских Лермонтов на сургучных печатях. — Прекрасно! Ваши письма будут отосланы с первой же оказией. А теперь позовите, пожалуйста, сюда нашего общего друга — нашего преподобного Блейка. Вверяю вас его заботам — он надежный слуга короля.