Лина ТриЭС - Третья истина

С того дня Георгий Христофорович стал явно благоволить к Лулу, хотя спрашивал ее очень редко. Девочки, конечно, не оставили это без внимания и часто просили ее задать какой-нибудь вопрос географу или впрямую уговорить не спрашивать урока. Первое Лулу делала охотно, а на второе — сердилась:

— Почему я должна это говорить? Пусть просит, кто не учил к сегодняшнему дню ничего!

На это второгодница, тринадцатилетняя крупная Аля Муртаева заметила ей как-то:

— Но ведь старик ради твоих глазок послушает! Ты их только сострой!

— Сострой? — Лучшая осанка гимназии, Курнакова, прекрасно знала, как достигается хорошая форма — разве позволялось ей, хоть на минуту, ссутулиться в седле, как бы ни устала? Но как можно что-то построить из глаз? Интуиция подсказывает, что не стоит просить Виконта поучить этому.

Аля хихикнула:

— Ты как будто совсем младенец! Сама волосы завиваешь, а притворяешься, что ничего не понимаешь. Может быть, и ресницы завиваешь?

Лулу вовсе не младенец, и как раз по части одежды, причесок и украшений маман, бывает, преподносит ей взрослые уроки. Доминик иногда делали прическу при помощи щипцов. Но у матери совсем другие волосы — почти черные, очень густые, прямые и жесткие, а у Лулу — гораздо мягче, от природы в кольцах, цветом, как горчичный мед, и блестят.

Она вздохнула. Тоня умела так хорошо управляться с ее волосами, сама же она сквозь них продирается с трудом. Что касается глаз… Лулу представила себе свои веки, украшенные раскудрявленными ресницами. Ну и балда эта Муртаева! Только, как такое скажешь, если она свободно толкует о вещах, которые Лулу плохо понимает, но признаваться в своем незнании стесняется… Ей и сейчас было как-то неловко под намекающим взглядом этой взрослой девочки. Даром, что Лулу уже успела убедиться на уроках в ее туповатости. Хотелось бы легко, как Маня Гинзбург, бросить какую-нибудь двусмысленную шутку в ответ на слова Али, подловить на какой-то неправильности… Но можно ошибиться. Поэтому Лулу, помолчав, мрачно сказала:

— Я тут не при чем, это само собой завивается.

Муртаева, однако, не успокоилась и не отстала, а придвинувшись поближе, стала нашептывать:

— Курнакова, а ты уже целовалась? У тебя есть кавалер?

— А у тебя? А ты? — оторопело ответила Лулу вопросом на вопрос.

Аля закивала:

— Да, они с нами по соседству живут… Луньковы… Их Анатолий. Мы в беседке целуемся. По субботам.

Длинный белобрысый Толя Луньков учился в недавно открывшемся втором городском реальном училище. Лулу его видела иногда на совместных молебнах. Она в недоумении широко раскрыла глаза — ну и зачем, спрашивается, целовать это веснушчатое лицо с губами уточкой? Или еще того нелепее — дать ему поцеловать себя? Чему они так радуются вместе?

— А ты? — жадно допытывалась Аля. — У тебя ж походка и вообще данные… И Лаврова говорит..

— Какие такие данные? — Лулу начинала терять терпение, и разговор нравился ей все меньше и меньше.

— Ну, чтоб мальчики замечали. Если даже старик растаял… Кто твой кавалер, не скрытничай — я же тебе свой секрет рассказала…

— Никто мой кавалер, а целоваться вообще никогда не собираюсь вовек! — надменно ответила Лулу. — Потому что мне это совсем не нравится! И разговаривать так не нравится! — Заметив, что Аля, вроде бы, хочет еще что-то сказать, нахмурилась и спросила с ноткой угрозы: «Я что, должна повторять?». И получилось! Виконт, правда, при этом никаких кулаков не сжимал, а Аля не заюлила, как Пузырев, и не взяла все свои слова обратно, но, все же, пробормотав что-то вроде «чего взбеленилась?», тут же отошла. Больше она с Лулу ни о чем подобном не говорила и вообще стала держаться от нее подальше. Лулу этому была только рада — насколько лучше и приятнее разговаривать с Таней и Катей!

…Лулу еще раз перетряхнула содержимое своей рабочей корзинки. Ну, нет и нет! Скорее всего, потеряла. Не то, чтобы было очень жаль крошечного серебряного наперстка, но сильно колет. Она потерла палец о палец — как терка! Казалось бы, мелочь, а неприятно. Сегодня же надо купить наперсток, рукоделие — ежедневно, они шьют кисеты для фронта: «Медам, вы помогаете нашему доблестному воинству!». Конечно, поход за такой важной вещью, как наперсток, оправдает ее отсутствие дома. У Софьи Осиповны сегодня компания. Ее святые подружки пристрастились просить Лулу читать им «что-нибудь трогательное», а по сути, скорее, «что-нибудь противное». Вот прочитать бы им из «нехрестоматийного» Пушкина про ненабожный желудок! Лулу с удовольствием представила себе их лица при этом прочтении.

Сзади сестры Гинзбург, поминутно хихикая, обсуждали какого-то незадачливого Арошу. Заметив, что Лулу повернулась в их сторону, Маня подтолкнула ее:

— Шуренький, ты уже поняла, в чем дело? Мы тебя уже убили? Ты уже падаешь в обморок? Подожди, еще рано падать!

— Я хочу, чтобы она все поподробнее послушала, — подпрыгнула на месте Соня.

— У тебя крепкий желудок? — зашлась в смехе Маня, как будто подслушав слово из мыслей Лулу.

— Опять Курнакова развлекает сестер Гинзбург, а у девиц Гинзбург опять рот до ушей, — уныло отметила учительница рукоделия. — Будет этому конец, или мне опять к классной даме идти?

Девочки притихли, только Соня, задействовав ямочки на щеках, просигналила Лулу, что продолжение последует после урока. Маня дофыркивала в кулак. В последнее время в классе витало все больше и больше нелюбимых Лулу разговоров о молодых людях, и «девицы Гинзбург» были в передовых по этому вопросу. Куда интереснее, когда они рассказывают про своих питомцев: пса Парда и кота Пуша, уже хорошо знакомых понаслышке…

Лулу увлеклась своими мыслями, и однообразная работа не показалась ей такой уж долгой. Колокольчик звонка прозвучал резко и неожиданно. Маня сразу подхватила ее под руку и прижалась к ней боком. Захлебываясь и жестикулируя, она начала рассказывать. От смеха у нее, как всегда, потекли слезы. Соня изредка вставляла остренькое словечко. Несмотря на то, что Маня младше Сони на полтора года, она выше сестры на голову. Энергия в ней бьет через край, и всестороннее обсуждение «мальчиков» — ее тема. Таня подошла к ним и, не вступая в разговор, пристроилась рядом. Она, как и Лулу, только слушала истории про знакомства и ухаживания, но самой ей тоже рассказывать было нечего.

— Тут Ароша со всем своим остроумием… тупым… — заливалась Маня, — лезет к Москвину и передает записку для этой девицы, а Москвин подумал…

Что подумал Москвин, осталось неизвестным, их перебил усатый швейцар, окликнув:

— Поди-ка, сюда, господин ищет кого-то из ваших.

— Я уже нашел, — тихо, но внятно прозвучало в ответ, и Лулу, оттолкнув Маню, как на крыльях полетела по лестнице к господину — Шаховскому. Ей так хотелось его обнять, но стеснительность не замедлила сковать ее руки и вложила в уста короткое: «Это вы!»

Виконт посмотрел на нее с шутливым подобием умильной улыбки, и так же шутливо ее согнав, сказал:

— Здороваться надо!

— Здравствуйте, Виконт, здравствуйте.

— Все. Этого достаточно. Не затягивай церемонии приветствий, мы и так почти опоздали.

Лулу оглянулась и заметила, что не только сестры Гинзбург, но и Лаврова перегнулись через перила, наблюдая за ней со второго этажа. И если бы не ослепляющее великолепие момента, почувствовала бы, как ее авторитет стремительно летит вверх.

Но она не смогла продемонстрировать во всей полноте дружеские отношения с необычным гостем. Тому была очень странная причина: она никогда не видела его в зимней одежде и не смогла сразу освоиться… Черная бекеша со светлой опушкой, похожая на охотничью, делала его каким-то неродным.

Шаховской помог Лулу одеться и протянул руку в кожаной перчатке к ее школьной сумке.

— Придется ехать, я рассчитывал на прогулку до спектакля, но не учел, что вас могут так сильно задержать.

— Это рукоделие. Мы шьем кисеты, знаете, что это такое?

— Примерно.

Лулу принялась объяснять, но он перебил:

— Знаю, конечно.

— А про какой спектакль вы говорили?

— А ты, я вижу, не ждала. — Он посмотрел на нее краем глаза. — Разве мы не договаривались?

Лулу запуталась в объяснениях, стараясь сказать сразу и то, что ждала, и то, что о спектакле не договаривались. Тем временем Виконт окликнул извозчика, подсадил Лулу, сел сам:

— Я что, тебе еще не объяснил, куда мы идем? Островский. «Снегурочка». Увидел афишу и подумал, что это неплохо. Не стану пересказывать содержание, только имей в виду — ты увидишь одну из самых поэтичных русских сказок.

Как спросить, он по делам был в Ростове и увидел афишу с поэтичной сказкой, которая входит в программу изучения русского языка в его представлении, или… может быть… приехал, чтобы пойти с ней?