Остров русалок - Лиза Си

— Все нормально, — пожала она плечами. — Мужьям и женам полагается этим заниматься.

По ее словам я сделала вывод, что Ми Чжа не понравилось делиться любовью.

— А ты пробовала приподнимать бедра, чтобы он мог…

Но подруга меня не слушала. Она достала из кармана кусок шелка и осторожно развернула. Внутри лежал простой золотой браслет. Еще недавно я вообще не знала, что это такое, но с тех пор в Осаке, Пусане и Владивостоке повидала женщин с браслетами и на улице, и на паромах, и в автобусах.

«Это для украшения», — объяснила тогда Ми Чжа. Позже, когда мне довелось заглянуть в витрины ювелирных магазинов и осознать стоимость золота и серебра, я пришла к выводу, что носить украшения — это бессмысленная расточительность.

— Тебе Сан Мун его подарил? — Я вполне могла поверить, что ему захочется украсить свою жену.

— Это браслет моей матери, — объяснила Ми Чжа взволнованно. — Я раньше не знала, что он сохранился. Тетя Ли Ок отдала его мне в день свадьбы.

— Твоя тетя? — изумленно переспросила я. — Удивительно, что она его не продала.

— Ну да. Притом что она заставляла меня столько работать…

— Будешь его носить?

— Ни за что. Это единственное, что напоминает мне о матери. Вдруг я его потеряю?

— Вот бы и у меня осталось хоть что-то от матушки.

— Но у тебя же есть много всего! Ее инструменты, а еще… — Она взяла меня за руку. — У тебя ее душа, а вот я ничего о своей матери не знаю. Похожа ли я на нее хоть чем-то — может, у меня похожая улыбка? Какие у нее были отношения с моим отцом — как у меня с мужем? Я даже не знаю, где она похоронена, и не могу совершить для нее ритуалы, которые ты совершаешь для своей матери, вот как сейчас. — Она серьезно посмотрела на меня. — А кроме того, если муж таки сделает мне ребенка, я могу…

— Ты же не твоя мать. Ты не умрешь при родах.

— Но если вдруг умру, ты придешь на мою могилу? Проследишь, чтобы шаманка Ким провела ритуал?

Я обещала, что так и сделаю, но ее просьба плохо укладывалась у меня в голове.

Наконец мы подхватили корзинки и пошли к святилищу Хальман Самсын. По пути Ми Чжа меня остановила:

— Подожди. Я не уверена, что хочу туда идти.

Поскольку она замолчала, я спросила:

— Это тоже из-за того, что твоя мать умерла при родах?

— Нет. Ну то есть да, но еще… Я не уверена, что хочу ребенка. — И это говорила Ми Чжа, которая начала копить мягкие лоскуты поношенной ткани на одеяльца и детскую одежду задолго до того, как я стала задумываться о детях. Наверное, по мне было заметно, как я удивилась, потому что Ми Чжа добавила: — У меня с мужем не очень хорошие отношения. — Она помедлила, задумчиво покусывая палец, и наконец призналась: — Он грубо себя ведет со мной в постели.

— Но ты же хэнё! Ты сильная!

— А ты присмотрись к нему в следующий раз повнимательнее. Он гораздо сильнее меня. А еще он испорченный и любит все контролировать. Мы не делимся любовью: он ее у меня забирает.

— Но ты же хэнё, — упрямо повторила я, а потом заявила: — Ты имеешь право от него уйти. Вы только-только поженились. Разведись!

— Я теперь городская жена. Ничего не выйдет.

— Но послушай, Ми Чжа…

— Ладно, неважно, — пробормотала она с тоской, — ты все равно не поймешь. Забудь мои слова, и пойдем дальше. Может, если появится ребенок, мне станет легче.

Тогда у меня еще был шанс заглянуть в душу подруги, но я была молода и мало что понимала. Нет, рождение и смерть мне случалось видеть, но до настоящего понимания того, что может произойти с человеком между первым и последним вздохом, мне было еще далеко.

Я еще не знала, что с последствиями этой ошибки мне придется мириться всю оставшуюся жизнь.

Мы оставили наши приношения и помолились о скорой беременности.

— И чтобы обязательно родить сыновей, — попросила я.

Ми Чжа добавила:

— Которые будут здоровыми, на радость любящих матерей.

Услышав эти слова, я решила, что подруга оставила мрачные мысли, которые ее мучили.

* * *

Всю следующую неделю мы с Ми Чжа через день ходили к богине. Она всегда приезжала в городской одежде, у нас переодевалась в традиционный наряд, а перед возвращением снова надевала городское. Как только она уезжала, свекровь выталкивала нас с Чжун Бу из большого дома, чтобы мы «побыли одни». А мы и не возражали: днем или ночью, мы всегда находили момент оказаться вдвоем в постели, пусть и совсем не ради сна.

На второй неделе визитов Ми Чжа я предложила подруге попросить мужа заехать за ней, чтобы мы вместе пообедали. Она согласилась, и в следующий ее приезд мы сделали подношение быстро, а потом поспешили домой, чтобы приготовить еду. Кухни как в большом, так и в маленьком доме выходили во двор, так что говорили мы тихо, прекрасно понимая, что свекровь ловит каждое наше слово, пусть даже слух у нее ослаб от многолетней работы под водой.

Мне показалось, что Ми Чжа выглядит счастливее, чем в первые дни, и я спросила, нравится ли ей снова жить в Чеджу. Но из ответа стало ясно, что я ошиблась.

— В детстве все кажется большим и значительным, — сказала мне подруга. — Попав в Хадо, я словно окунулась в прошлое, и жизнь с отцом в воспоминаниях представлялась мне прекраснее, чем была на самом деле. Но потом мы с тобой столько всего повидали за пределами Чеджудо. Я люблю красоту Бабушки Сольмундэ и бесконечность моря, но город Чеджу мне теперь кажется маленьким и безобразным. Я скучаю по Хадо и по нырянию. Скучаю по поездкам в другие страны. А больше всего я скучаю по тебе.

— Я тоже по тебе скучаю, но мы ведь теперь замужем, и деваться некуда.

Ми Чжа выдохнула через сжатые зубы.

— Я хэнё, а не какая-нибудь конфуцианская жена. А моему супругу и его родителям чужд здешний образ жизни. По их мнению, дочь должна слушаться отца, жена — мужа, а вдова — сына.

Я постаралась свести все к шутке:

— Какая хэнё на такое согласится? И вообще, я думала, что конфуцианство — это когда мужчины сидят под деревом на площади и целый день размышляют об отвлеченных материях.

Ми Чжа даже не улыбнулась в ответ на мою реплику. Скорее уж на лице у нее отразилось беспокойство. Не успела