Cага о Бельфлёрах - Джойс Кэрол Оутс

А когда им обоим было по четырнадцать, они, охотясь вместе с отцами и старшими братьями в южных предгорьях Маунт-Блан, подошли с разных сторон к одинокому самцу белохвостого оленя, который пасся на затопленном лугу; выстрелы их прогремели одновременно и одновременно поразили животное — издав свистящий, недоверчиво-гневный хрип, оно повернулось и прыгнуло, но упало на колени — из двух огромных ран на груди хлестала кровь. Они подстрелили оленя! Оба! По одному выстрелу из каждого ружья, и оба попали в цель! В первый миг юный Гидеон, возможно, ощутил укол досады оттого, что Николас… тем, что им придется разделить головокружительный триумф первой добычи — и почувствовал ту же досаду в Николасе, но спустя несколько секунд, с криками и плеском несясь по залитому водой лугу, они примирились и даже втайне порадовались. («Николас — мой лучший друг! — заявил Гидеон отцу однажды на Рождество в ответ на упреки, что он чересчур много времени проводит у Фёров. «Но негоже пренебрегать семьей ради дружбы», — ответил на это отец.)

Черный медведь их детства смотрел на них со свойственным природе необъяснимым превосходством; казалось, он явился судить их — и счел ничтожествами. Он просто развернулся и скрылся из вида. Зато белохвостый олень — великолепный самец, с таким размахом тридцатидюймовых рогов! — олень совсем другое дело, он — первая серьезная добыча двух друзей. Именно эту историю им потом не раз приходилось рассказывать.

Николас Фёр, теперь тридцатилетний, все еще неженатый, с непоколебимой репутацией отчаянного смельчака (в этом он переплюнул даже Гидеона — после того, как тот женился) был привлекательным мужчиной примерно одного роста с Гидеоном, с гладко выбритым лицом, курчавыми, пшеничного цвета волосами и широкими, слегка сутулыми плечами. У него была очаровательная манера — так считали все его друзья, — смеясь, запрокидывать голову, а смеялся он громко и от души. Он происходил из рода успешных фермеров — подобно своим соседям Бельфлёрам, они в свое время сколотили небольшое состояние на продаже древесины, а в середине XIX века Фёры — опять же, как и Бельфлёры — даже занимались добычей железной руды: в предгорьях были обнаружены обширные, но скудные месторождения. Фёры поселились здесь за несколько десятилетий до того, как Жан-Пьер пересек Атлантический океан, и продавали колонистам железо, из которого в 1757 году отлили знаменитую цепь. Ее протянули через наиболее узкий участок реки Нотога, у Форт-Ханны, чтобы препятствовать продвижению французских кораблей. («Цепь через реку? — Ни за что не поверю!» — говорил в детстве Гидеон, когда они с Николасом гуляли по берегу реки Нотога. Порой ему казалось, что в былые времена, задолго до его рождения и даже до рождения его отца, люди с такой легкостью шли на невероятные поступки, что идеи с поистине сказочной быстротой обретали реальное воплощение. Разве не бродили тогда повсюду опасные ирокезы, разве не совершали набеги с севера алгонкины — конечно, не эти угрюмые, сломленные полукровки, которые только и могут, что охотиться на беременных олених да ловить форель в почти пересохших ручьях; на них и поныне иногда натыкаешься в деревнях поблизости — лежат в пьяном оцепенении, в провонявшей рвотой одежде, а лица их почти непохожи на человеческие. Разве не поджидали тогда на каждом шагу огромные черные пантеры и серые волки, такие отчаянно голодные, что набрасывались даже на маленьких детей? Разве не жили тут койоты, и лесные коты, и медведи-гризли, и громадные чудища, которых наяву никто не видел, наполовину медведи, наполовину люди? Теперь единственным напоминанием о тех временах остались огромные болотные стервятники (иногда — правда, не в присутствии Бельфлёров — их называли бельфлёровыми), да и те, по слухам, переселились в самую глубь болота к северу от озера, и вот уже много лет никто не встречал их в окрестностях).

Перед скачкой Гидеон и Николас обменялись рукопожатием — они не виделись уже несколько месяцев — и, смущенно улыбаясь, перекинулись ничего не значащими фразами. В свое время у них был постоянный предмет для похабных насмешек — троюродный брат Николаса, Дентон Мортлок, надумавший жениться на чопорной старшей сестре Гидеона Эвелин. Будучи подростками, находясь во власти глумливых, непристойных мыслей, они глумились и передразнивали этих дородных флегматичных супругов, представляя эротические сцены между ними. Но ведь у Эвелин было уже трое детей — так, значит, все это было правдой? Сейчас Гидеон лишь пробормотал что-то о Мортлоках, уже собравшихся в ложе Бельфлёров у финишной прямой, Николас отпустил в ответ — машинально — грубоватую шутку, Гидеон рассмеялся — и внезапно стало ясно, что сказать им больше нечего. В другое время Николас непременно спросил бы о Лее, в которую, как трогательно считалось, был немного влюблен, однако присущее скачкам напряжение нарастало — казалось, оно пронизывает сам воздух. К тому же последние месяцы, когда Николас бывал у Бельфлёров, у него сложилось ощущение, будто Лея намеренно ведет себя… довольно странно? Грубо, бесстыдно выпячивая свою беременность? Бедняга Николас, посвящавший некогда свои мечты Лее Пим и ее телу, теперь в ее присутствии чувствовал дурноту и даже отвращение, а мечты его пришли в разлад с действительностью. В другое время Николас справился бы и о самочувствии матери и отца Гидеона, о Юэне, о близнецах, и об остальных домашних, но сегодня он выглядел рассеянным и встревоженным, что было ему несвойственно, — словно чувствовал, пожимая руку своему другу, как сильно тот желает его проигрыша.

Гидеон задумчиво погладил Маркуса по шее. Ему всегда нравился этот жеребец — год назад он хотел даже выкупить его у Николаса, а сейчас лошадь словно стала выше, чем запомнилось Гидеону, и мышцы на боках у нее налились. Красивый золотисто-гнедой жеребец с крупной асимметричной звездой на лбу и белыми пятнами на трех коленях. Под ладонью Гидеона Маркус задрожал и потянулся к нему мордой. Но Гидеон знал, что лучше ему поостеречься.

Он отступил и, исполняя ритуал прощания, сказал:

— Может, после скачек ты решишь его продать, — и улыбнулся, показывая, что шутит.

Николас фыркнул и рассмеялся. Его прищуренные серые глаза лучились весельем.

— Да, может, у тебя денег не хватит, — воскликнул он.

После этого друзья разошлись. Вот таким — знакомое слегка озадаченное лицо, рука, поднятая в шутливом предостережении, повторяющая прощальный жест самого Гидеона, — Николас Гидеону и запомнится…

Наконец,