Сборник рассказов - Макс Акиньшин

Со временем от него отстали, но когда он играл, результат всегда был заранее известен.

А если Саши и не будет, то у Мальды всегда можно было весело провести время, несмотря на войну, каудильо, интербригады, итальянские эсминцы и ангелов. У Мальды при любых обстоятельствах было хорошо, да и Хорхе не самый плохой кавалер, считала Мария.

Ее собеседник захлопал глазами, и, пообещав зайти в семь, испарился с кем-то из своих нетерпеливых приятелей. Проводив его взглядом, молодая Бальо, смахнув рыбьи потроха в миску для кошки подумала: хорошо бы еще зайти к тете Луизе за бусами, являвшимися предметом самой большой и самой глубокой зависти всех девиц на выданье в Бадалоне.

До семи еще было много времени и можно было успеть пожарить деду рыбу и хлеб и достать ту нарядную юбку, в которой она была на крестинах у маленького Миге. Но к Луизе она так и не зашла, потому что…

Бабушка погибла без пятнадцати семь. Маленький как рисовое зерно осколок пробил великолепную выходную шляпу старой Терезы. И заставил дымившую очередной сигарой старушку осесть у стены дома Бальо. Испуганные ангелы роями носились под хмурым небом, они взмывали ввысь уворачиваясь от снующих самолетов. Что-то лопнуло, с воем пролетев над крышами. Сигара, вылетевшая из узловатых темных пальцев, была унесена любопытным ветром. Время советов на этом закончилось, и дальше наступила темнота и безвременье.

Фалангисты, выбив республиканцев из пригородов, стремительно наступали, охватывая город с севера. Бомба, ударившая вверх по улице, разрушила дом хитрого Велардо, ранив кого-то. Сыпалась черепица. Воздух дрожал над древней Бадалоной. Небеса были полнывставшей над городом пылью. Старая Бальо строго смотрела на беспорядок потухшими глазами.

С неба моросило, мешанина из пепла, заклинаний, молитв, ругани, стонов и крошек известняка. Сашин самолет, разбрасывая вокруг брызги черного масла и горевшего бензина, задел крылом сосны и, теряя бесформенные куски, покатился по чахлой траве. Где замер грудой обломков и пламени, над которыми обелиском косилось сломанное крыло. Осколки фонаря порвали кожу на почерневшем лице русского, которое к этому моменту пылало чистым бензиновым пламенем. Сам он сидел молча, в муках наблюдая разливающийся багровый мрак. Кричать от боли в эти краткие мгновения сил уже не осталось.

Да и у кого они были эти силы, когда на окраинах трещали выстрелы, а по улицам метались отступающие республиканцы. Их били. Били в упор, уже сдавшихся, поднявших руки. Пули рвали тела. Хорхе, приветственно махавший руками, замер на мгновение, затем сложился тряпичной куклой. Запах одеколона мешался с запахом крови. Снаряды пели нестройно над черепичными крышами с проросшим мхом и бухали где-то там, куда не доставал взгляд. А в море, пачкая серым разлитое синее марево, стояли итальянские эсминцы, безразличные ко всему, что происходило в городе.

Уже после этого, когда все стихло, Мариядолго плакала. Небеса над нею были чисты и невинны, по ним не ползли тени в искорках остекления кабин. Все было спокойно в мире у ангелов, а тревожащие их люди ушли. Ушли совсем, прибрав радости и горе, словно это были нужные им в дороге предметы. И не было вокруг ни опасений, ни любви, ни смерти и боли, всего того, из чего создан человек. Спали праведники, Мария плакала и смотрела на расплывающееся перед глазами безмятежное море. Море вздыхало и гладило песок, как гладило тысячелетьями до, и будет гладить потом. Мария любила море, море любило ее.

Безобразная Леся (2020)

Время постоянно. Тонким шорохом — звуком, песка в часах, обтекает оно нас, заставляя стареть. Сыпать перхотью и выпавшим волосом, чесаться, теряя чешуйки кожи, бродить газами в кишечнике. Оно незыблемо и туманно.

— Я, вот он я, — говорит оно. — Весь такой совершенный, из мяса и костей, с тонкой непонятной и неосязаемой субстанцией в черепе. Я — Человек, а не какой-нибудь слон на дрожащих паучьих ножках.

Леся тоже была человеком, со всеми этими часами, песком, временем, туманом. И двумя лишними позвонками. Некто, собирая Лесин скелет, отвлекся или наоборот слишком тщательно подошел к делу, но ошибся. Все ошибаются, даже великие, не так ли? Не туда, не так, не с тем и вообще. Вот так вышло с Лесей. Ноги получились несуразно маленькие, а тело длинное.

— Бедные мои ноженки, — думала она, жалея их, отделенных длинным туловищем, — Как вы там?

Но ноги молчали. И носили все — мясо, кости и непонятную и неосязаемую субстанцию в Лесиной голове по неровному асфальту.

Сквозь Мерефу проносились машины. А Леся размышляла, как же хорошо, сидеть на черной, а еще лучше коричневой коже, и ехать… ехать, ехать. Через Мерефу, Красноармейское, за поворот… не останавливаясь. Туда, куда-нибудь. Куда, она еще не придумала. И машины не имела. Зато имела подругу Людку, страшную как похмельная сухость. У каждой уважающей себя девушки, полагала Леся, должна быть подруга Людка и непременно страшная. И жених должен быть. А как ему не быть, если есть Людка, Мерефа, мясо, кости и непонятная субстанция в голове?

Костя вот. Жених. Только Людкин. А Леся не такая, у Леси была голова не занятая всякими Костями.

— Дура ты, Леська, ой дура, — авторитетно заявляла страшная Людка. — Сколько парней вокруг. Глянь, а?

— Ага, — соглашалась Леся, и глядела.

Кому библиотекаршу? Вам, молодой человек? Угостите даму пивом. Угощали, как не угостить? Людка скалилась и обнималась с золотозубым Костей.

И было все — лето, осень с зимою и весна.

«… твои глаза, два брильянта три карата…» — хрипло трубили Газели у автостанции. Дверью не хлопать — предупреждали они. Но все хлопали. Людка же прихлебывала спирт, присвоенный у государства водителем «скорой» Костей. И жевала бесплатную колбасу с раздачи в ресторане «Хутор», где обреталась сама. Если бы существовала всемировая справедливость, и проклятия пообедавших там транзитных пассажиров из скорбного эфира обратились в вещество, то на него давно должен был упасть метеорит. Он уничтожил бы повара — тетю Фросю, трех судомоек, директора Васю Тимофеева и пятьдесят миллионов таракан, цивилизованно обживших все помещение. Мир вне дымящейся воронки стал бы светлее, а лесополоса в пятнадцати минутах езды — чище.

Леся тоже прихлебывала спирт и мыслила о любви. Вот как случается, думала