Овация сенатору - Монтанари Данила Комастри

— Метроний использовал меня, чтобы я помогала ему выделиться, подняться поближе к трону, но при этом чувствовал себя как хозяин, поражённый в правах, — равнодушно произнесла Кореллия, словно передавала сплетню о какой-нибудь подруге. — Сначала он умолял меня помочь ему, а потом сам же без конца упрекал за моё поведение.

«Значит, старое представление о том, будто любая женщина, с добровольного согласия или без него, навсегда запятнана после связи с мужчиной, имеет такие глубокие корни, что никакая поверхностная лакировка напыщенным беспристрастием не помогает удалить эти пятна», — с изумлением подумал Аврелий.

— Твой муж притворялся очень умело! Я попался целиком и полностью! Наверное, потому, что в какой-то мере был искренним. Он часами расспрашивал меня о встречах с другими мужчинами, о том, что я чувствовала, оставаясь с ними, но было видно, как его терзают мои рассказы. Эти разговоры возбуждали его, хотя он и не признавался в этом, поэтому он бежал за утешением к какой-нибудь куртизанке или обрушивал на меня свой яростный гнев.

Аврелий вспомнил синяк на руке Кореллии, который принял за случайный ушиб.

«Человеческая душа, — подумал он, — так сложна, что способна вместить в себе самые невероятные противоречия».

В Метронии и в самом деле безудержное тщеславие соседствовало с болезненной ревностью к жене, которую он сам же вынуждал изменять ему…

— Ты в любую минуту могла бы легко положить этому конец, но тогда пришлось бы отказаться от всего этого, — сказал он, указывая на мрамор в убранстве комнаты, огромное зеркало и драгоценности в шкатулке.

— Я всегда понимала, что нужно платить, если хочешь получить желаемое, — спокойно призналась она.

— Особенно если плата совсем небольшая, — возразил сенатор. — Странная вещь — закон! Продавать жену за несколько ассов — преступление, а предлагать её в обмен на должность консула считается среди благородных патрициев дружеской услугой… Кстати, скольким своим видным коллегам сдавал тебя твой муж? — спросил он с явным намерением обидеть.

— Ох, не будем преувеличивать, всего троим, — Кореллия постаралась сдержаться, чтобы не вспыхнуть от оскорбления.

— Полководец Восточных легионов как представитель военных и фламин[75] Диалис как высший религиозный авторитет. Третьим, выходит, должен быть какой-то политик. Посмотрим, угадаю ли. Старейшина Сената, верно? — рискнул предположить Аврелий, прекрасно зная слабость Аппия Остиллия к красивым женщинам.

И все они при этом клиенты Глафиры, заметил Аврелий.

— Представь себе этого фламина с дурацкой физиономией, в нелепой одежде и незашнурованной обуви! — пошутила Кореллия.

По древней традиции фламин Диалис на самом деле должен был носить одежду только из шерсти, которую спряли в его доме, при этом на ней не должно быть ни единого узелка!

На какое-то мгновение в душе Аврелия шевельнулось сочувствие, но он тут же подавил его.

— А почему твой муж послал тебя ко мне? — бесцеремонно спросил он, надеясь, что она станет это отрицать.

Кореллия не выдержала и на такую нестерпимую наглость решила ответить сенатору так же дерзко:

— У тебя есть деньги, власть и высочайшее общественное положение. Метроний намеревался использовать всё это.

Аврелий проглотил обиду и постарался вновь войти в роль хладнокровного следователя.

— Как удалось твоему мужу уйти от цепких когтей Сейяна? — спросил он.

— Откуда мне знать? Я познакомилась с ним спустя пятнадцать лет, — пожала она плечами.

— И последнее: не помнишь ли, как он был одет в то утро, когда ты ушла, чтобы встретиться со мной?

" — На нём была облегающая туника из очень тонкого льна, — ответила она и тут же отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Публий Аврелий промолчал: он выяснил всё, что хотел, а остальное — дело прошлого.

В атриуме, возле урны с прахом, собрались три главных доброжелателя Метрония: полководец Валерий, фламин Диалис и старейшина Сената, все с подобающим случаю выражением скорби на лице.

Патриций ушёл через служебную дверь, досадуя, что так похож на них.

Первое, что услышал Аврелий, войдя в свой до-мус, — громкое чихание, чередовавшееся со множеством чудовищных ругательств. Поток сквернословия, который извергал секретарь, не щадил ни богов Олимпа, ни обитателей Тартара. Особенно ожесточённо Кастор нападал на прославленную родительницу господина и хозяина, сопровождая её имя невероятным множеством определений, звучавших, мягко говоря, малоуважительно.

Патриций отодвинул штору, намереваясь устроить выволочку этому наглецу, но как только вошёл в перистиль, на него налетели Нефер, Филлида и Иберина, прибежавшие на серебристый звон колокольчика, а следом за ними с шипением и мяуканьем промчался какой-то белый вихрь.

— Что здесь происходит?

— Это кошки, — простонал Кастор, хлюпая носом. — Сотни кошек!

— Ох, мой господин, такая беда! — вмешался Парис, схватившись за голову. — Они лазали по шторам в гостиной, разорвали в клочья подушки из великолепного тапробанского шёлка, чудные чехлы и даже твоё вышитое шерстяное одеяло! А служанки, похоже, с ума сошли, играют с ними, как дети, и нет сил остановить их!

— О Геракл, кто этот придурок, что прислал сюда этих животных? — нахмурился Аврелий.

— Ты, хозяин! — в один голос ответили двое вольноотпущенников, глядя на него с немым упрёком.

— Это же ты написал, — смущенно протянул Парис забывчивому сенатору лист папируса, в котором тот обещал хорошее вознаграждение за пропавшего котёнка.

— О богиня Диана, я совсем забыл об этом!

— Годы дают о себе знать, мой господин, — демонстративно покачал головой безжалостный секретарь. — Нетрудно догадаться, что, прочитав твоё сумасшедшее объявление, жители Эсквилин-ского холма поспешили доставить тебе домой всех кошек квартала!

— Их пришло не меньше сотни, мой господин, каждый со своим котом под мышкой. Я принял только тех, чьи питомцы отвечали твоему описанию. И всё же, не имея представления о том, какого именно кота или кошку ты разыскиваешь, пришлось заплатить двадцати трём владельцам животных, — уточнил Парис.

— Среди них мог быть котёнок Эбе… — попытался спасти лицо сенатор.

— Но у всех этих кошек прекрасное зрение! — возразил вольноотпущенник, утирая слезящиеся глаза.

— Ну и что?

— У тебя что, хозяин, память отшибло? Ведь котёнок Эбе был слепым! — вскричал разъярённый Кастор. — Однако мрачное выражение лица хозяина вызвало у него сомнение. — Боги! Не говори мне, что я забыл тебя предупредить об этом!

— Именно так, Кастор. Думаю, всё дело в твоих чрезмерных возлияниях, а кроме того, дают себя знать и годы, они часто шутят с памятью. Так что я позабочусь теперь о том, чтобы в течение всех нундин тебе давали только чистую воду! — постановил сенатор, всё ещё весьма недовольный грубыми высказываниями секретаря.

— Но что же теперь делать, мой господин? Невозможно ведь держать в доме целую армию кошек, но в то же время мы не можем избавиться от них. Согласно египетской религии, кошки — священные животные, и богини Бастет и Деа могут обидеться, — заметил Парис, всегда очень заботящийся о том, чтобы не задеть никого из богов.

— Очень просто — мы раздарим их! — решил Аврелий. — Кастор, приготовь папирус с надписью «Самой прекрасной!» И сделай двадцать три копии!

— Ты шутишь? — недоверчиво спросил секретарь.

— Нисколько, сейчас дам тебе список матрон, которым нужно будет отослать котёнка, и прежде всего дорогой Помпонии. А ты, Парис, тем временем купи золотые цепочки и надень кошкам на шею.

— Хорошо, хозяин, — смирился управляющий, но по его тону было ясно, что он отнюдь не считает такое решение лучшим. — Ах да, мой господин, я совсем забыл сказать. Приходил один погорелец, которому я дал немного денег, некий Фамулл по прозвищу Зуб, и хотел поговорить с тобой о пожарах…

— Зови его сюда немедленно! — прогремел Аврелий.