Конн Иггульден - Чингисхан. Пенталогия (ЛП)

– Разумеется, господин. Приступлю завтра же. Мне еще нужно до конца разобрался с пленными. Связываем сунцев их же одеждой, которую рвем на длинные полосы.

– Да, конечно, – ответил Хубилай. Он глянул на восток, но заря и не думала заниматься. Появилась неожиданная мысль, и, заговорив снова, царевич улыбнулся.

– Пришли ко мне орлока Урянхатая. Хочу услышать его оценку нашей победы.

Баяр кивнул, сам подавив усмешку.

– Слушаюсь, господин. Пришлю его, как только разыщу.

Взошло солнце, и пред Хубилаем предстало жуткое поле отгремевшей битвы. Ему казалось, что масштаб разрушений сравним с тем, что он читал о сражении у перевала Барсучья Пасть на севере империи Цзинь. Слетелись миллионы мух, а погибших было столько, что и захоронение, и даже сожжение исключались. Оставалось бросить трупы – пусть гниют и сохнут.

Поначалу заря принесла радостное возбуждение – тумены поймали остатки сунских полков, а семьи монгольских воинов медленно и осторожно переправились через реку. Солнце еще не взошло, а победители, наполнив колчаны стрелами, выехали и обыскали разбежавшихся врагов. Их тысячами возвращали к реке, обезоруживали и связывали с остальными. Монгольские женщины и дети собрались посмотреть, кого одолели их бесстрашные отцы, братья и мужья.

Во время битвы Яо Шу держался в основном лагере. Через реку он переправился с семьями, когда достаточно рассвело, чтобы ехать верхом без опаски. К полудню он сидел в юрте Хубилая, которую тот велел поставить на поле боя. Чаби уже была там и с тревогой смотрела на своего измученного мужа. Она суетилась вокруг него, выкладывала чистую одежду и предлагала еду каждому, кто заходил поговорить с Хубилаем. Кивнув, Яо Шу взял у нее чашу с похлебкой и принялся быстро есть, чтобы не обидеть. Чаби смотрела на него, пока миска не опорожнилась. Яо Шу сидел на низкой койке, держа в руках свитки пергамента, которые следовало прочесть царевичу, и ждал, когда ему позволят это сделать. Правила этикета следовало соблюдать даже после битвы.

В юрту вбежал Чинким и заскользил, пытаясь резко затормозить. Глаза у него едва не вылезали из глазниц. Яо Шу улыбнулся мальчишке.

– Там столько пленных, – начал Чинким. – Папа, как ты их одолел? Я всю ночь смотрел на вспышки и слушал гром. Глаз не сомкнул!

– Он спал, – негромко возразила Чаби. – Храпел, как его отец.

Мальчик обжег мать презрительным взглядом.

– Вот и неправда! Я волновался и не мог заснуть. Я видел человека без головы! Папа, как ты одолел столько врагов?

– Составил хороший план, – ответил Хубилай. – Да, Чинким, мне помогли хороший план и хорошие люди. Спроси Урянхатая, как мы победили. Он тебе объяснит.

Мальчишка с благоговением глянул на отца, но покачал головой.

– Он не любит разговаривать со мной. Жалуется, что я задаю слишком много вопросов.

– Урянхатай прав, – отозвалась Чаби. – Вот тебе похлебка. Съешь ее в другом месте. Твоему отцу нужно поговорить со многими людьми.

– Я хочу послушать! – Чинким чуть ли не плакал. – Я не буду шуметь, обещаю!

Чаби дала сынишке подзатыльник и сунула ему миску с похлебкой. Мальчуган убежал, снова одарив мать свирепым взглядом, который она словно не заметила.

Хубилай уселся, взял у жены похлебку для себя и быстро съел. Когда закончил, Яо Шу зачитал ему сводку о погибших, раненых, а также о трофеях. Монотонный голос советника убаюкивал, и через какое-то время Хубилай жестом велел ему остановиться.

– Довольно, я уже ничего не воспринимаю, – посетовал он, чувствуя, как режет и жжет опухшие глаза. – Приходи вечером, когда я передохну.

Яо Шу поднялся и отвесил поклон. Он учил Хубилая еще в те времена, когда тот был мальчиком, и теперь не знал, как показать, что гордится им. Под командованием царевича монголы одолели противника, численностью превосходящего их вдвое, да еще на чужой территории. Самые быстрые гонцы уже везли весть в Каракорум. На цзиньской земле они передадут весть ямщикам, та полетит еще быстрее и через несколько недель попадет в столицу.

У двери юрты Яо Шу остановился.

– Господин мой, орлок Урянхатай ждет вашего решения касательно пленных. У нас… – Яо Шу заглянул в свиток, испещренный цифрами, и развернул его на длину руки, чтобы зачитать данные. – Сорок две тысячи семьсот пленных, большинство из них ранены.

Хубилай поморщился – число было огромным – и потер глаза.

– Накормите пленных из их собственных припасов. Что дальше, решу потом…

Он осекся, потому что в юрту снова влетел Чинким. Мальчишка побледнел и дышал с трудом.

– В чем дело? – спросила Чаби. Сын ответил лишь безмолвным взглядом.

– В чем дело, сынок? – спросил Хубилай и потрепал Чинкима по макушке. Ласка вывела мальчика из транса, и он выпалил, шумно вдыхая воздух:

– Там пленных убивают! – Взгляд мальчишки зацепился за ведро у двери, словно оно могло понадобиться.

Хубилай опешил: такого приказа не было. Не сказав ни слова, он вытолкнул сынишку из юрты. Навстречу ему направлялся Баяр. Хубилаю он явно обрадовался. По сигналу слуги привели коней, двое военачальников оседлали их и поскакали по лагерю.

Яо Шу с опаской глянул на своего коня. Верхом он ездить не любил, но Хубилай с Баяром уже ускакали. Чинким выбежал из юрты и стремглав кинулся за ними. Яо Шу со вздохом подозвал молодого воина, чтобы тот помог сесть в седло.

Пленных Хубилай увидел куда раньше, чем Урянхатая. Сорок тысяч пленных стояли на коленях длинной, тающей вдали шеренгой, и ждали, низко опустив головы. Иные негромко переговаривались или поднимали головы, завидев его, но большинство казались безучастными – в их горестных лицах читалась горечь поражения.

Хубилай выругался сквозь зубы: на его глазах орлок жестом отдал приказ молодым воинам. Десятки обезглавленных трупов уже лежали аккуратными рядами, а пока Хубилай подъезжал, воины махнули мечами, и наземь упали новые тела. Стоявшие рядом с казненными застонали от ужаса. Стон наполнил Хубилая гневом, но, пока не перехватил взгляд Урянхатая, он заставил себя сдержаться. Перед воинами орлока унижать нельзя, как бы ему этого ни хотелось.

– Я не отдавал приказа казнить пленных, – проговорил царевич. Он намеренно остался в седле, чтобы смотреть сверху вниз.

– Господин, я не хотел беспокоить тебя по пустякам, – отозвался Урянхатай с тенью удивления. Он словно не понимал, зачем брат хана мешает ему выполнять свои обязанности.

Хубилай снова разозлился и снова взял себя в руки.

– Сорок тысяч человек пустяком не назовешь. Они сдались мне, их жизнь под моей защитой.

Урянхатай заложил руки за спину и стиснул зубы.

– Господин, пленных слишком много. Ты же не намерен их отпускать? Мы столкнемся с ними снова, если…

– Орлок, свое решение я тебе объявил. Пусть пленных накормят, а раненых осмотрят. Потом мы их отпустим, а ты придешь ко мне в юрту для разговора. На этом всё.

Урянхатай молча переваривал приказ. Молчал он чуть дольше, чем следовало, потом кивнул. Еще немного, и разгневанный Хубилай лишил бы его поста.

– Слушаюсь, господин, – наконец проговорил орлок. – Извини, если что не так.

Царевич не удостоил его ответом. При разговоре присутствовали Яо Шу и Баяр. Прежде чем продолжить, Хубилай взглянул на Яо Шу и на беглом мандаринском, а затем и на ломаном кантонском обратился к пленным, которые могли его слышать:

– Дарую вам жизнь и возможность вернуться домой. Рассказывайте об этом. Разносите весть о битве и милостивом отношении к вам. Вы – подданные великого хана и находитесь под моей защитой.

Яо Шу удовлетворенно кивнул, а Хубилай развернул и пришпорил коня. Спиной он чувствовал злой взгляд Урянхатая, но не особо тревожился. На сунские города царевич имел свои виды и строил планы, которые не осуществишь, убивая безоружных.

По пути к своей юрте Хубилай встретил сына: Чинким бежал, низко наклонив голову, и громко пыхтел. Царевич натянул узду, подхватил мальчишку и усадил его в седло за собой. Какое-то время они ехали молча, потом Хубилай почувствовал, что сын беспокойно ерзает. Да, в тот день Чинким навидался ужасов. Отец потрепал мальчишку по ноге.

– Ты не позволил убивать людей? – спросил тот тонким голоском.

– Не позволил, – отозвался Хубилай и почувствовал, как Чинким расслабился и прильнул к нему всем телом.

*

В Аламуте царили тишина и покой. Хулагу не слишком жаловал города, но суровая крепость поразила его до глубины души. Себе на удивление, он искренне жалел о том, что ее придется уничтожить. Орлок стоял на самой высокой стене и смотрел на горы, тянущиеся на многие мили. А если оставить сотню семей, чтоб берегли крепость для хана? Нет, это пустая фантазия… За главными постройками Хулагу увидел лужок; стадо, которое там паслось, и несколько человек не прокормит. Крепость настолько изолирована, что не наладишь ни торговлю, ни другую связь с внешним миром. Перевалов Аламут не охранял и вообще не обладал стратегической ценностью. Ассасинам он подходил идеально, другим – нет.