Эптон Синклер - Дельцы. Автомобильный король

— Почему? — начала она и умолкла. Наступило тягостное молчание.

— Мисс Хиган, — сказал наконец Монтегю. — Я мог бы найти какой-нибудь предлог отказаться, мог сказать, что уже принял чье-либо приглашение или очень занят. Ведь в нашем кругу не принято говорить правду. Но что-то заставляет меня быть с вами откровенным.

Аллан смущенно опустил глаза. Мисс Хиган изумленно посмотрела на него и спросила:

— Где же правда?

— Мне не хотелось бы опять встречаться с вашим отцом.

— Почему? Между вами что-то произошло? — сказала она испуганно.

— Нет, — ответил он. — Я не видел вашего отца с тех пор, как завтракал с вами в Ньюпорте.

— Тогда в чем же дело?

Аллан задумался на минуту, а потом сказал:

— Мисс Хиган. Я с трудом пережил эту панику. И я не могу забыть самоубийства Райдера, не могу изгнать из своей памяти картину бедствия многих людей. Для меня это слишком страшная вещь — крушение надежд десятков тысяч. И я едва ли гожусь теперь для светской жизни.

— Но мой отец? — запротестовала она. — При чем тут мой отец?

— Ваш отец — один из тех, на ком лежит ответственность за эту панику. Он содействовал ее возникновению, и он воспользовался ею.

Стиснув пальцы рук, она растерянно глядела на него.

— Мистер Монтегю, — с трудом выговорила она.

Он не ответил. Они долго молчали.

— Вы уверены в этом? — прошептала, наконец, мисс Хиган.

— Да.

— Я не особенно разбираюсь в делах моего отца и могу принять ваши слова только на веру. Но то, что вы сказали, ужасно.

— Пожалуйста, постарайтесь понять меня, мисс Хиган, — сказал Монтегю. Вообще-то я не имел права рассказывать вам все это…

— Я предпочитаю, чтобы мне говорили правду, — сказала она.

— Я верю, поэтому и решил вам все рассказать.

— Но что же он все-таки сделал?

— Я предпочел бы не отвечать. Я не судья вашему отцу. Я боюсь оказаться в тисках этого мира. Я проследил карьеру многих дельцов, одного за другим. Они принимаются за дела, втягиваются в них и становятся готовыми на любую подлость. То, что мне пришлось увидеть здесь, в Нью-Йорке, привело меня в ужас. Все протестует во мне против такого порядка, и я хочу бороться с ним, бороться всю жизнь. Вот почему я отказываюсь поддерживать с этими людьми светские отношения. Я не могу приходить в дом и подавать руку тем, кто бессовестно обирает других.

Мисс Хиган долго не отвечала, а когда заговорила, голос ее дрожал.

— Мистер Монтегю. Не подумайте, что я ни о чем не догадывалась. Но что можно сделать?

— Не знаю. А мне хотелось бы это знать. Одно только скажу вам я: не успокоюсь, пока не найду ответа на этот вопрос.

— С чего вы думаете начать? — спросила она.

— Займусь политикой. Попытаюсь открыть глаза людям.

АВТОМОБИЛЬНЫЙ КОРОЛЬ

Повесть о фордовской Америке

1

 — Мама, — сказал маленький Эбнер, — а вот один парень с нашей улицы говорит, что он сделает коляску, которая поедет без лошади.

— Он сумасшедший, — сказала мама.

— Он не похож на сумасшедшего, — возразил мальчик. — Он хороший парень.

— А ты держись от него подальше. Нечего тебе путаться со всякими чудаками.

Это был не первый случай, когда мать не понимала желаний своего ребенка. Всем окрестным ребятишкам хотелось поглядеть "коляску без лошади" и послушать, что скажет о ней этот парень. Он и слыл за хорошего парня отчасти потому, что любил поговорить с ребятишками; ребятишки в Меньшей степени, чем взрослые, придерживались того взгляда, что раз чего не случалось, то никогда и не случится. Теплыми летними вечерами, когда он работал, распахнув дверь своего сарая, у входа непременно торчало несколько глазеющих мальчишек; если они не шумели и задавали толковые вопросы, он разрешал им зайти в сарай и посмотреть на его работу. Он объяснял им устройство двигателя нового типа, в котором огонь помещается не под паровым котлом, а внутри металлического цилиндра и энергия возникает от взрывов газа, не сильных, но очень частых.

Эбнер, рассказывая матери о "коляске без лошади", не вдавался в подробности: слово "взрыв" повергло бы ее в панику. После ужина он выбегал на улицу поиграть с ребятишками, и если, вместо того чтобы гоняться за кошками и дергать девчонок за косы, они слушали объяснения об устройстве двигателей внутреннего сгорания, что в этом было плохого? Не в каждом квартале бывает такое, и кое-кто из мальчишек хвастал этим, и нередко вопрос о том, можно или нельзя сделать коляску, которая двигалась бы сама по себе, решался кулачным боем.

То, о чем идет речь, очень походило на детскую коляску; такая, знаете, двухместная, какие делают, когда семье выпадает счастье иметь близнецов. А в этой только-только могли бы поместиться рядышком, крепко прижавшись друг к другу, двое взрослых близнецов. Коляска двигалась на четырех велосипедных колесах с тугими резиновыми шинами, и спереди у нее была рукоятка, похожая на руль лодки, которую нужно было толкать, как и в лодке, в сторону, противоположную той, куда хочешь ехать.

Позади, ниже сиденья, помещался этот новый и странный двигатель. В течение многих месяцев изобретатель держал его на верстаке, исправлял его и приделывал к нему новые части. Двигатель имел два цилиндра, сделанных из газовых труб, диаметром в два с половиной дюйма. У каждого цилиндра имелся плотно пригнанный поршень и приспособление, при помощи которого капля бензина поступала внутрь и взрывалась электрической искрой. Когда двигатель заводили, он трещал, как пулемет, и выпускал серый дым неприятного запаха, что заставляло изобретателя поспешно открывать дверь сарая. Соседи слышали шум за целый квартал и говорили: "Опять этот сумасшедший принялся за свое. Взорвет он себя когда-нибудь". Если это были люди нервные, они говорили: "Того и гляди, взорвет всех нас" — и удивлялись, как это полиция допускает подобное безобразие в приличном районе.

Но ребятишкам это нравилось не меньше, чем празднование Четвертого июля [национальный праздник США]. Они сбегались к сараю и стояли в дверях, разинув рты. Двигатель быстро выбрасывал пучки ярких искр, на которые было весело смотреть. Обычно это происходило вечером, потому что днем мистер Форд был занят в Электрической компании. Каждый день он работал до поздней ночи, очевидно, ничем другим в мире не интересуясь. По субботам он работал безбожно долго — в буквальном смысле слова, — не было случая в этих краях, чтобы человек возился с машиной под воскресенье.

Двигатель заставлял передаточный вал вращаться с такой быстротой, что его движение было едва заметно. Мистер Форд рассчитал, что, если он прикрепит этот механизм к осям детской коляски, коляска поедет; время от времени он прикреплял его и пробовал. Но обычно что-нибудь было не в порядке, и он снова возился у верстака. Он всегда готов был давать объяснения, так как был парнем разговорчивым и, видно, не имел секретов. Да, сэр, он хочет сделать детскую коляску, которая будет двигаться сама по себе и лучше всякой другой детской коляски. Эти коляски заполнят все дороги, вот увидите; в конце концов лошади исчезнут. Ребятишки уходили и спорили об этом, высказываясь за и против.

В конце концов соседи привыкли к чудаку изобретателю и даже к тому, что он забывал о воскресенье. Но никто из них не верил, что когда-нибудь он въедет на гору без помощи живой твари. Люди привыкли к тяжелым паровозам, двигающимся по рельсам; но свободно мчаться по шоссе, когда впереди никто не машет хвостом, — это противоречило самой природе, а может, и закону. Это было почти так же глупо, как попытки некоторых людей летать по воздуху.

2

Отец Эбнера, Том Шатт, работал на большом заводе, выпускавшем товарные вагоны; его обязанностью было собирать вагонные рамы; работа эта требовала некоторой квалификации и хорошо оплачивалась, его средний заработок доходил до доллара сорока центов в день. Но зато это была тяжелая работа, и хотя он был крепкий мужчина и работать привык, десятичасовой рабочий день выматывал из него все силы, и часто, возвращаясь домой, он засыпал в трамвае и проезжал свою остановку. Он так уставал, что не мог читать газету и в будние дни ложился спать через час после ужина.

Том Шатт жил со своей семьей в одной половине двухквартирного дома позади сарая мистера Форда. Дом был выкрашен белой краской, но так давно, что никто не помнил, когда это было. В нижнем этаже помещались столовая и кухня, а наверху две спальни, в одной спали Том, его жена и маленькая дочка, а в другой — Эбнер с тремя старшими братьями. В кухне был водопровод, но уборная помещалась на заднем дворе. Зимой это было очень неудобно, но они неудобства не замечали, так как иных уборных никогда не видели.

В другой половине дома жило драчливое семейство ирландцев, супруги О'Рурки с девятью ребятишками. Мистер О'Рурк напивался каждую субботу и, придя домой, избивал семью; шум драки был слышен так, словно она происходила тут же в комнате. Семейству Шатт — американцам и протестантам — трудно было привыкнуть к этому, но миссис О'Рурк категорически заявила, что она скорее согласится быть битой, чем позволит вмешиваться в ее личные дела. К счастью для своей семьи, Том Шатт принадлежал к секте баптистов, которые придерживались двух основных принципов: во-первых, полное воздержание от спиртных напитков и, во-вторых, полное, при крещении, погружение в воду взрослых, облаченных в белую одежду, как на иллюстрациях к библии.