Далайя - Абай Тынибеков

люди находятся под его защитой, и когда его вдруг не стало, они остаются одни перед всеми земными бедами, от которых он всегда оберегал их. Вот тогда и наступает их запоздалое прозрение и раскаяние, но глупое и бессмысленное дело уже сделано. После него, истинного вожака, остаётся лишь жалкое и недолгое подражание бездарностей… Всё, что можно видеть, слышать, чувствовать и ощущать, обязательно имеет свою неотъемлемую противоположную пару, и всегда одно из них по душе, а другое ненавистно. Так происходит оттого, что всё живое тленно. Нет смерти только лишь там, где нет жизни. Никогда не умереть не родившемуся. Всем очень сладка жизнь, даже если она самая захудалая и никчёмная, но её неразлучная вечная напарница смерть во все времена проклинается всеми, и, может быть, поэтому она так страшна для всех? Одни люди наносят раны, другие их исцеляют, и если первых ненавидят как зло, то вторых восхваляют как добро. Но если бы не было первых, то откуда тогда взяться вторым? Не познав явь, никогда не понять её изнанку».

Утомившись от нахлынувших дум, она вскоре прилегла на лежанку, закутавшись в тёплую накидку.

* * *

Шли дни. Повседневная жизнь складывалась так, что каждый в крепости имел занятие, полезное для всех. Постепенно стали заводиться нехитрые бытовые устои. Люди вставали поутру и отходили ко сну в одно и то же время. Также все вместе они принимали пищу.

Обе девочки занимались готовкой еды и уборкой. Мужчины, ожидая прихода зимы, утепляли строения, косили сено, выделывали шкуры и заготавливали древесину.

Мирная, размеренная жизнь нравилась всем. Радовались приплоду овец, на что раньше, в прежние времена, никто из них даже не обратил бы внимания. Подолгу наслаждались запахом свежескошенной травы, разложенной на просушку здесь же во дворе.

Привыкшие брать воду на поверхности земли из озёр, рек и родников, молодые саки поначалу удивлялись колодцу, подолгу заглядывали в него, прислушиваясь к всплескам от опускаемого на аркане кожаного мешка, приспособленного для этой цели.

Также в диковинку им были нехитрые инструменты горцев: и сильно изогнутые длинные ножи, похожие на полумесяц, при помощи которых косили траву, и тяжёлые железные болванки с затупленными сторонами и отверстиями в середине, со вставленными в них деревянными держаками, которыми было удобно раскалывать камни.

Немногословные по жизни, все понимали друг друга по взглядам и жестам. Но большее общение у них происходило через работу, совершаемую вместе. Именно она была для них общим и самым доступным языком.

Молодой горец по своей воле стал заступать на стражу вместе с саками и в свободное время всегда был занят с ними. Сказывался почти равный возраст.

Девочки всё чаще и дольше находились рядом с женщиной, чувствуя исходившее от неё душевное тепло, нут ром угадывая её добрые стремления во благо всех. Она узнала, что старшую из них зовут Зела, младшую – Мире, а юношу – Рушти.

Хотя у кочевников и не было принято проявлять к кому-либо интереса, но молодёжь уже знала имена друг друга. Двух младших саков-ровесников звали Габу и Дуару, а их старшего товарища – Бурчэ.

Имя сотника женщина знала давно. Оно нравилось ей, так как было созвучно с чем-то стремительным и мгновенным и, как она считала, очень подходило ему. Его звали Даг.

Саки знали и её имя, но никто из них не произносил его вслух. Лишь имени старшего горца не знал никто, даже его соплеменники.

* * *

В один из дней, на рассвете, когда женщина находилась возле ворот и стражник выпускал лошадей, горец подошёл к ней, ведя на поводу свою и её лошадь. Приняв его молчаливое приглашение, она, ловко забравшись на коня, двинулась из крепости вслед за ним.

Пройдя неспешным шагом уже знакомые места, они углубились в лес, где она ещё не бывала.

Солнечные лучи едва начали освещать верхушки деревьев, а под их кронами ещё царил полумрак. Было прохладно и влажно. Откуда-то со стороны долго доносилось лошадиное похрапывание, но со временем оно утихло, и наступила тишина.

Они заходили всё дальше в чащу. Иногда им приходилось преодолевать невысокие скалистые холмы. В такие минуты они оказывались на уровне макушек деревьев, и тогда всё вокруг становилось ярким и сочным в цветах.

Дивясь чарующим её видам, любуясь красотами округи, она придерживала коня, чтобы как можно дольше наслаждаться увиденным, ощущая при этом свежее дыхание наступающего дня.

Крепость осталась слева позади, а впереди с каждым пройденным шагом приближались горы, проглядывающие островерхими скалами среди деревьев. Воздух становился суше и жарче. Ароматы трав и деревьев стали сменяться запахом пыльных камней.

Вскоре лес закончился. С последним деревом исчезла под ногами и трава. Сразу стал громче слышен стук копыт.

На небольшой ровной возвышенности почти у подножья скалы горец, спрыгнув с коня, поднёс ей воду в небольшом глиняном сосуде в кожаном мешочке. Утолив жажду, они продолжили путь, забирая вправо от скалы, огибая её и двигаясь в её тени.

Лес дугой обступал гору и простирался справа, оставаясь всё ниже и ниже.

За очередным поворотом внезапно закончилась тень. В лицо ударил яркий солнечный свет, на миг ослепив путников. Заслонившись от него рукой, сильно зажмурив глаза, женщина сразу остановила коня.

Стало жарко. Дышать становилось всё труднее.

Не опуская руки, она взглянула вправо, но отсюда уже не было видно леса. Только груды камней будто бы сами плавно двигались мимо неё. Пытаясь привыкнуть к такой перемене, она медленно убрала руку и, всё ещё прищуриваясь, взглянула вперёд.

Горец, спешившись, стоял перед ней, поглаживая гриву её коня и не отрываясь смотрел на неё. Она вновь закрыла глаза. Яркие круги мгновенно поплыли с нарастающей быстротой. Сильно закружилась голова, и она стала безвольно запрокидывать её назад. В тот миг, когда ей показалось, что она уже падает, крепкие руки подхватили её и бережно куда-то понесли. Она почувствовала лёгкое парение. Силы плавно покидали её.

Теперь у неё не было ни единой мысли. Она не понимала происходящего, ощущая лишь опустошённость и покой.

Как долго она пребывала в забытьи, она не знала, но прозрение стало понемногу наступать. Она услышала какие-то звуки. Они то удалялись, то вновь наплывали. Где-то глубоко в сознании что-то смутно подсказывало ей, что звуки очень знакомы и исходят от лошадей. Цепляясь ускользающими мыслями за появившуюся догадку, она всё же сумела напрячь свой слух, и почти в тот же миг ей удалось увидеть и некое подобие света, проникавшего сквозь прикрытые веки, и лишь после этого к ней стало возвращаться ощущение собственного тела.

С трудом открыв