Валерий Поволяев - Атаман

Это значило, что базу надо окончательно переводить в Маньчжурию и добровольцев в армию набирать уже там. А добровольцы уже потянулись из России к Семенову, и это радовало есаула — не было теперь и дня, чтобы не появилось несколько новых человек. Иногда добровольцы приходили группами.

— Хар-рашо! — довольно произносил будущий атаман и потирал руки.

Из Даурии Семенов вернулся поздно, едва улегся спать, как его разбудил дежурный ординарец — чернявый, с темной блестящей кожей парень в белой барашковой кубанке и двумя лычками младшего урядника на погонах.

— Ваше высокородие... — Едва он тронул Семенова за плечо, как тот стремительно вскинулся на постели, протер кулаками глаза.

— Что, большевики наступают на Даурию? Или уже прут на Маньчжурию?

— Никак нет. Прибыл адъютант командующего китайскими войсками.

— Чего-о?

— Китаец прибыл, ваше высокородие. Важный, как купец из Мукдена. Рожа сальная, глаз не разобрать. Хочет видеть лично вас.

— А больше он никого не хочет видеть? Час-то вон какой.

— Никого. Только вас.

— Охо-хо. — Семенов опустил ноги с кровати, натянул сапоги. Сапоги у него были знатные, сшитые специально для студеной сибирской зимы — на стриженом собачьем меху, тонкие. — Ладно, зови этого важного мандарина[46].

В спальню вошел китайский майор с реденькой нашлепкой усов, поклонился есаулу и произнес на хорошем русском языке:

— Я от генерала Чжана Хуан-сяна.

И что же потребовалось от меня господину генералу Чжан Хуан-сяну? Да еще не в самый подходящий час. — Есаул демонстративно зевнул и похлопал по рту ладонью.

Господин генерал Чжан Хуан-сян требует до восьми часов утра сдать оружие и распустить людей. В этом случае он гарантирует вам и всем вашим людям личную неприкосновенность и полную безопасность.

Семенов не удержался от желания похлопать себя еще раз ладонью по рту. Похлопал. Снова зевнул. Ему нужно было оттянуть время.

— Знаете, майор, вопрос этот, несомненно, важный, но очень сложный. Поверьте мне. Он требует обсуждения с вашей стороной.

— Согласен. — Переводчик наклонил голову.

— Поэтому прошу пожаловать ко мне начальника штаба китайских войск.

— Хорошо. — Переводчик вновь наклонил голову и, бросив сочувственный взгляд на Семенова, исчез.

Есаул выругался. Потом потребовал от дежурного ординарца поставить самовар, достать из погреба пару бутылок водки и сунуть их в сугроб, чтобы напиток основательно охладился, приготовить также закуску и в большое блюдо налить варенья — так, чтобы было всклень[47]: китайцы любят сладкое, и даже соленое свиное сало готовы есть с вареньем. Затем есаул приказал разбудить Унгерна.

— Роман Федорович, пока я тут буду разводить всякие «мерлихлюндии» и «утю-тю» с китайцами, немедленно выкатывайте пушки, которые я привез, на прямую наводку на китайские казармы. Расчеты пусть находятся наготове. Рядом с орудиями сложите все снаряды, что у нас имеются. И... прислуги, кстати, пусть будет побольше. Все артиллеристы чтоб — при полной боевой выкладке.

— Понял вас. — Унгерн рассмеялся и приложил руку к козырьку.

Начальник китайского штаба — очень вежливый тихоголосый полковник — явился через час, сел за стол, закурил, не спрашивая разрешения у хозяина.

«Ладно, — зло подумал Семенов, — еще не вечер... А цыплят, как известно, по осени считают. Посмотрим, как ты будешь вести себя в восемь часов утра». С улыбкой налил начальнику штаба чашку чая, затем пощелкал пальцами.

На призывный щелк явился лихой младший урядник, разбудивший Семенова, и поставил на стол на плоскую закусочную тарелку обмерзшую, в искристой ледяной махре бутылку водки.

— Давайте, господин полковник, по русскому обычаю, — предложил Семенов, — тем более разоружение — штука грустная. По другим знаю. Видел, как это делается.

Поколебавшись немного, китайский полковник махнул рукой: с этими русскими как свяжешься, так обязательно напьешься.

А Семенову только это и надо было. Он наполнил стопки, поспешно поданные дежурным ординарцем, поднес свою стопку к носу, затянулся крепким спиртным духом.

Государственную водку от частной можно отличить так же, как коньяк господина Шустова от керосина. — Семенов столкнулся взглядом с глазами переводчика, понял, что до того не дошел смысл сказанного, улыбнулся и одним махом осушил стопку. Поднял ее, уже пустую, перевернул, поймал в ладонь несколько капель. — За добрососедские отношения. Между вами и нами. — Он тряхнул рюмку снова, опять поймал несколько капель. — За добрососедские отношения всегда пьют до дна.

Переводчик понимающе кивнул, что-то проговорил, наклонившись к уху начальника штаба, — не проговорил даже, а пропел.

— Прошу последовать моему примеру, — призывно произнес есаул и вновь взялся за бутылку.

Едва начальник штаба выпил, как Семенов опять наполнил его стопку. Налил и переводчику. Произнес душевно, с широкой улыбкой:

— Чувствуйте себя как дома, господа.

— Спа-си-бо, — медленно, с трудом произнес начальник штаба.

Есаул продолжал действовать по старому русскому обычаю — такого дорогого гостя, как этот начальник штаба, напоить так, чтобы он разучился не только ходить, но и даже шевелить бровями. Несколько раз начальник штаба пробовал завести разговор о разоружении, но Семенов поспешно поднимал руку в протестующем жесте:

— Это потом, потом, потом! Вначале попьем чаю, а потом будем вести деловые переговоры.

Чаепитие затянулось. Из-за стола вылезли, когда желтовато-черное глухое небо за окном пошло пятнами, будто гнилое, а с деревьев посыпался иней — было уже восемь часов утра. К подъезду был подан штабной автомобиль китайцев, но Семенов, подхватив гостя под локоток, протестующе замахал рукой:

— Нет, нет, нет, мы малость прогуляемся... Подышим воздухом.

Сопровождали их два казака с винтовками; один из них Белов, лишь недавно появился в Маньчжурии, одолев все красные кордоны, рассказал о том, что на Слюдянке — станции, расположенной недалеко от Иркутска, — красные установили плотный кордон, проскочить который, не зная местности, очень трудно, и на кордоне этом всех добровольцев заворачивают назад. «Значит, встревожились совдеповцы, — есаул довольно улыбнулся, — значит, почувствовали в Семенове силу».

Еще Белов передал есаулу газету со статьей о Семенове.

— В Иркутске на вокзале купил, — сказал он, — из газет-то я, собственно, и узнал, что вы тут находитесь, в Маньчжурии.

Газета была тиснута на плохой серой бумаге, часть букв не пропечаталась, плыла. На второй странице была напечатана статья, рисованный заголовок которой с изображением стекающих черных капель крови гласил: «Палач в казачьей форме».

— Это про меня, что ли? — недоверчиво спросил Семенов, ткнув пальцем в рисованный заголовок.

— Про вас.

Есаул вгляделся в текст, натянуто усмехнулся:

— Ну что ж, выходит, большевики начали меня ценить. Скоро, глядишь, и крупную сумму за мою голову назначат.

— Нет худа без добра, — резонно произнес Белов, — если бы не эта газета, я бы вас не нашел.

Но вернемся к Семенову, который, демонстративно пошатываясь и держа под руку китайского полковника, шел по морозной Маньчжурии.

Спекшийся крупитчатый снег так громко скрипел под подошвами, что хотелось заткнуть уши.

Полковник, едва шевеля ногами, пару раз умудрился завалиться в сугроб, но Семенов его оттуда выдернул.

— К-куда мы идем? — заплетающимся языком поинтересовался полковник.

— На площадь.

— Разве русские казармы находятся там?

— Нет, там находятся китайские казармы.

Полковник, остановившись, долго соображал, при чем тут китайские казармы, и, так ничего не сообразив, махнул рукой;

— Все равно. Пусть будут китайские казармы.

— Это надо же так нализаться, — укоризненно сжал глаза в щелочки Семенов, словно не был причастен к тому, что китаец так здорово захмелел. — Ай-ай-ай! — Сам есаул был трезв как стеклышко — ни в одном глазу.

— А когда будет разоружение? — икнув, спросил полковник.

Семенов посмотрел на часы:

— Минут через десять.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес китаец.

— Или через пятнадцать...

— Можно и через пятнадцать, это тоже хорошо. — Полковник остановился, втянул сквозь зубы воздух, помотал головой; хотел отрезветь, но это у него не получалось. — Во всем виноват русский чай» — сказал он.

— Так точно — русский чай, — подтвердил есаул.

— Очень он крепкий.

— Ну-у, смотря на какую голову...

Миновав два узких, кривых, забитых поленницами проулка, они вышли на площадь, где располагались китайские казармы.

— О, Знакомые места, — обрадовался полковник. Он уже забыл, о чем шла у него речь с русским есаулом по дороге.