Русская миссия Антонио Поссевино - Михаил Юрьевич Федоров

— Господин, — повторил Люка, протягивая кувшин, — изволь умыться. Тебя ждут.

Прохладная вода прогнала остатки сна. Интересно, кому он понадобился? И почему такая срочность? Или, может, здешние нравы предполагают ранний подъём, и лишь он, предоставленный самому себе, валяется на кровати, сколько влезет?

В коридоре Истома увидел Паллавичино, который, протирая заспанные глаза, направлялся в сторону столовой. Значит, разговор будет за завтраком. Так кто же к ним приехал?

За накрытым столом сидели герцог Сорский и тот монах, что во время аудиенции принял у Истомы письмо и передал его. Антонио Поссевино! Они о чём-то негромко разговаривали. Увидев Истому, монах встал и, мягко улыбаясь, молча приветствовал его кивком головы. Герцог указал на места за столом:

— Садись, дорогой гость. Прости, что подняли тебя так рано. Но при дворе день начинается сразу после восхода солнца, а приближающийся момент твоего отъезда заставляет нас завершить начатые дела. С тобой будет говорить Антонио Поссевино, который назначен посланником к твоему царю. А теперь прошу всех отдать почтение моему угощению.

И герцог первым принялся за еду. Вслед за ним взяли ложки и остальные. На завтрак были поданы бобы с бараниной.

"Выходит, я должен показаться этому монаху дурачком, — подумал Истома. — Что же он за человек? Судя по тому, что на аудиенции стоял рядом с папой — из особо приближённых. Стало быть, прощелыга".

Он сделал блаженное лицо и сказал:

— Рим — хороший город. Мне понравился.

Поссевино, внимательно выслушав переводчика и посмотрев на Истому в упор, от чего у того словно колючая волна от лба до подбородка прокатилась, ответил:

— Римская история насчитывает более двадцати трёх столетий. За это время случались и взлёты, и падения. И жители сумели накопить изрядный опыт в области устройства городской жизни. Неудивительно, что он нравится многим. И я рад, что Рим понравился и тебе, дорогой посланник.

Истома, стараясь сохранять безмятежное выражение лица, напрягся: Поссевино назвал его посланником, хотя отлично знает, что в грамоте он указан, как "лёгкий гончик". Что это — оговорка, или он намекает, что ему известно, как Истома назвал себя в Венеции? А зачем ему об этом намекать? Поссевино, словно не замечая или действительно не замечая смятения гостя, продолжил:

— Нам предстоит совершить совместное путешествие от Рима до Москвы, и мне хотелось бы иметь рядом надёжного друга.

Истома сделал удивлённое лицо:

— Разве я давал повод усомниться в том, что я друг? Да и государь мой отправил меня к папе для того, чтобы завести дружбу для совместных действий против безбожного султана турецкого. И чтобы папа указал королю литовскому и польскому Стефану Баторию на невозможность проливать христианскую кровь, и на то, что нам всем следует объединиться против басурман.

Поссевино наклонил голову, словно соглашаясь с ним, между тем в голове его клубились совсем другие мысли: "Разумеется, этот варвар пытается врать, но общие представления о том, как следует вести политику, у него полностью соответствуют его сути, то есть дикарские. Представление о тонкой политической игре у него отсутствует совершенно".

— Я придерживаюсь того же мнения, дорогой Северин-ген, — ответил Поссевино, — и я чрезвычайно рад этому. Теперь, когда мы решили, что являемся единомышленниками, нам следует обсудить некоторые вопросы, касающиеся нашего путешествия.

— Какие же?

— Посольство будет двигаться на север через Венецианскую область, затем на Прагу и далее — в Речь Посполитую. Полагаю, для тебя этот путь не совсем приемлем, не так ли?

Истома сокрушённо вздохнул:

— Я буду с вами только до Праги, а через Речь Посполитую мне путь заказан. Уж больно поляки чванливы и не любят русских. Если я последую и после Праги с вашим посольством, мне наверняка придётся рубиться со многими, и я допускаю, что меня даже могут зарезать исподтишка или выстрелить в спину. Я готов биться в честном бою, но от подлости защититься невозможно. Поэтому я поеду на север — в Любек и далее морем на Русь.

Поссевино согласно кивнул головой:

— Это разумное решение. Боюсь, даже если папа защитит тебя посольской грамотой, там, вдалеке от Рима, многие поляки не посчитают это достаточным основанием, чтобы отпустить тебя живым. — Он поморщился. — Очень буйный народ.

Хорошо вышколенные слуги убрали со стола тарелки с остатками бобов и баранины и поставили блюда с жареной рыбой и вино, тут же разлив его по бокалам. Поссевино, пригубив вина, поднял свой бокал и внимательно посмотрел через него на окно, затем, уже без бокала — на хозяина дворца:

— Знаю, ты всегда был ценителем хороших вин. А это по описанию напоминает мне…

— Фалернское, — перебил его герцог.

— Откуда?

— Мои люди основательно изучили древние источники, поэтому виноград для его изготовления, — герцог кивнул на вино, — сажали именно там, где наши предки возделывали лозу для фалернского, — на склонах горы Массико в Кампанье. И именно тот сорт, который указывал Колумелла[102], — Альянико.

Поссевино отпил из бокала:

— Вино отменное. Поздравляю, герцог. Тебе удалось совершить невероятное[103].

— Дорогой Томас, — обратился он к Истоме, — попробуй, такого вина ты больше не увидишь нигде. Оно производится в очень небольших количествах и вряд ли будет вывезено за пределы Италии.

Истома осторожно отпил из своего бокала: вино как вино. На его вкус, оно ничем не отличалось от того, которое он дважды в неделю покупал для попоек с Орацио и Джованни. Равнодушно пожав плечами, он поставил бокал на стол.

— Понимаю, Томас, — сказал герцог, — для наслаждения изысканным вином нужна определённая привычка, я бы даже сказал… — Тут он запнулся, стараясь выбрать слова, которые не оскорбят его гостя. — Словом, это как в музыке или в литературе. Чтобы в полной мере насладиться творением, следует изначально быть готовым к этому, получить некие основы, меры для того, чтобы иметь своё суждение. Мой повар тоже не разбирается в винах, потому что на его родине нет культуры виноделия. Как и в Московии.

Истома герцогово сравнение виноделия с музыкой и литературой не понял, но решил, что любыми средствами захватит пару бутылок из запасов герцога, чтобы угостить своих приятелей. Пусть он ничего в этом не понимает, но ведь Орацио и Джованни — итальянцы и вина выпили куда больше, чем он. Должны разбираться.

— Дорогой Томас, — вновь обратился Поссевино к русскому, — посольство отправляется через три дня. Постарайся к этому сроку завершить все свои дела здесь, в Риме.

— Хорошо, — ответил Шевригин, — а теперь мне пора идти. Действительно, остались некоторые дела.

— Ступай, — с мягкой улыбкой ответил Поссевино.

Истома и Паллавичино вышли. Герцог проводил их взглядом, подождал, пока