Атаман всея гулевой Руси - Полотнянко Николай Алексеевич

– Распорядись, князь Иван, чтобы они завтра ко мне явились.

Дашков вздохнул, взял кувшин с вином и наполнил две чарки, себе и Милославскому.

– Про завтрашний день давай, Иван Богданович, так решим, – поднимая чарку, сказал Дашков. – Бери город под свою руку и распоряжайся всем. А я начну своё добро перетрясывать и укладывать в укладки. А как дьяки все сочтут, отправлюсь, благословясь, на Москву.

– Я тебя не тороплю, Иван Иванович, но коли ты так порешил, то пусть так и будет, – поднимая чарку, сказал Милославский. – Будь здрав, князь!

– Будь здрав, князь!

Воеводы выпили, крякнули, закусили грибками острого посола и переглянулись.

– А девка, что меня парила, чисто огонь! – сказал Милославский, со вкусом облизывая губы. – Может, Иван Иванович, пожалуешь мне её, чтобы нескучно было в мыльню хаживать?

– Это можно, – улыбнулся Дашков. – Владей ею, князь, бессрочно и беспошлинно! Но она вольная, с ней рядиться надо.

– Срядимся, за этим дело не станет.

Князь Милославский на новом месте ночевал беспокойно, часто просыпался, и едва только забрезжило утро, как уже был на ногах. Он оделся и, пройдя через комнату, где посапывал и похрапывал на лавке дьяк Ермолаев, вышел на крыльцо. Выпала обильная роса, и все строения от влаги были темны, чёрные очертания соборной церкви проступали сквозь пелену белёсого тумана, и тишину попытался прервать своим криком петух, но и тот, как видно, подавился мокрым воздухом, и опять вокруг воцарилась тишина, изредка прерываемая шлепками капель, падающих с шатровой кровли на крылечную ступеньку.

Глухой удар государева набатного колокола застал Милославского на Крымской стороне крепости за осмотром укреплений. Срубы прясла из толстых, в полтора обхвата, сосновых бревен были крепки и не тронуты гнилью, ни один из них не покосился, не ушёл в землю, значит тарасы, на которых они стояли, были сделаны надёжно. «Не соврал Хитрово, что крепость прочна! – подумал князь и обратился взглядом к предстенным укреплениям. Работы на них шли, но сделано было совсем немного. Началась расчистка и углубление рва и насыпка вала, часть которого была смыта снеговой и дождевой водой, что в нём появились провалы и в них были видны основания стен – дубовые тарасы, набитые мелкими камнями. Ров нужно было углублять, а по его дну устанавливать чеснок, тяжёлые колоды с остро заточенными железными прутьями, которые немедленно убивали всякого, кто на них падал.

Милославский встал возле наугольной башни и глянул на Свияжскую сторону крепости: там были заметны те же недостатки, что на Крымской стороне. Дальше он не пошёл и вернулся к крепостным воротам, они были растворены, воротник Федька Трофимов, в драной шапке и шубе на голое тело, встретил князя низким, до земли, поклоном.

– Ты давно сидишь в своей будке? – спросил Милославский.

– Как построили крепость, так и я с того часа на сем месте живу, – сказал, дыхнув на князя чесночным перегаром, Федька.

– Поведай мне, воротный старожил, – отстранясь от вони в сторону, спросил Милославский. – Здесь от крепости к острогу надолбы стояли?

Федька князя не понял и развёл руками.

– Городьба здесь была в два ряда?

– Была городьба, добрая, из дуба, – помыслив, ответил Федька. – Лет десять тому её посадские люди на избы разобрали.

Ветер с Волги очистил от тумана Синбирскую гору, и острог стал хорошо виден. До него было саженей двести. Милославский по некрутому скату спустился к нему и оглядел его прясла. Они были сделаны из дубового частокола, поставленного в тарасы, вокруг острога ни рва, ни вала не было. Воевода толкнул калитку в воротах, она была не заперта, и заглянул вовнутрь. Рядом с воротами на рваной овчине спал мужик, в котором казака можно было опознать лишь потому, что рядом с ним валялась сабля. Милославский крепко пнул сторожа в бок. Тот взмыкнул и спешно вскочил на ноги.

– Где остальные люди? – грозно вопросил Милославский.

– В разгоне, – ответил казак, недобро поглядывая на князя красноватыми от пересыпу калмыцкими глазками. – Сафроныч повёл казаков поле проведывать.

– Что ещё за Сафроныч? Атаман?

– Наш станичный атаман, – ответил казак, подбирая с земли саблю.

– Гони за ним и скажи, что новый воевода князь Милославский велит ему явиться в Синбирск.

Князь быстро обошёл острог, оглядывая строения. Избы и прясла были целы и крепки, здесь можно было посадить в осаду надёжных ратников, чтобы они держали под прицелом всех, кто пойдет на приступ города. Казак тем временем оседлал коня и, нахлёстывая его плетью, выметнулся из острога и поскакал в поле.

К приходу Милославского с утреннего похода вокруг Синбирска, возле крыльца съезжей избы собрались начальные люди города. Они ждали обычных распоряжений от князя Дашкова, но тот объявил, что он уже не воевода, и интерес к нему начальников сразу угас. Князь Иван Иванович это приметил и кисло усмехнулся: человеческая натура ему была ведома – пока ты начальник, все перед тобой стелятся, ушёл с места, так перешагнут через тебя и не заметят. Стоящий с ним рядом полковник Зотов тишком-тишком сошёл с крыльца к стрелецким головам, что стояли внизу, а ведь раньше почитал за честь стоять с воеводой рядом. С Дашковым остался подьячий Никита Есипов, тому угождать новому воеводе не было смысла, тот явился со своим дьяком.

– Торопись, Никита, сдать дела, – сказал Дашков. – Если дьяк Ермолаев начнет чинить каверзы, так отдай ему всё, что у нас есть лишнее сверх росписи. Не повезём же мы за собой муку, соль и рыбу.

– Торопиться отдавать, Иван Иванович, не будем, – улыбнулся Есипов. – Вот даст князь поручную запись, что взял на себя город, тогда и отдадим ему всё. А до того времени я буду помалкивать.

– Делай, что хочешь, Никита, лишь бы уйти отсель в целости и без наветов великому государю. Иначе нам нового кормления не будет.

Подходя к съезжей избе, Милославский уже имел в голове план действий, который у него сложился после обхода крепости.

Полковник, стрелецкие головы и старосты встретили нового воеводу в тревожном ожидании, каким он себя выкажет в первый день своего воеводства. Милославский, будто не заметил поклонов, скоренько вбежал на крыльцо, сухо приветствовал Дашкова и окинул взыскующим взглядом своих подчиненных.

– Зарубите себе на носу! – жёстко сказал воевода. – С сего дня медвежья спячка закончилась! Всех солдат и стрельцов поставить на рытье рва и вала вокруг крепости. Ответ за это держать тебе, Зотов!

– На всех лопат недостанет, – сказал полковник, перевидавший за службу немало начальников, и ретивых, и ленивых.

– Как не достанет! – вспыхнул Милославский. – Где земский староста?

Фирсов степенно выступил вперед и поклонился.

– Возьми с каждого двора по десять лопат, а не дадут, бей батогами! Враз сыщут.

Начальные люди запереглядывались: крутенько начинает князь своё воеводство, как бы самим под батоги не попасть.

– И этих лопат будет мало, – равнодушно сказал солдатский полковник.

В этих словах Милославский усмотрел нерадение к службе.

– Возьми, полковник, сотню солдат, – жёстко процедил он сквозь зубы. – И делай деревянные, на переброску земли они сгодятся.

Позади всех стоял начальник синбирской таможни, что доглядывал за всем, что везут по Волге. Он, слыша разговор, стал проявлять нетерпение и зашевелился, чем привлёк к себе внимание Милославского.

– А ты что топчешься? – сказал он. – Говори, если есть что сказать?

– На пристани струг стоит, полный железа для црен, в которых соль вываривают. Железо листовое, как раз для лопат.

– Чьё железо? – заинтересовался Милославский.

– Везут в Надеино Усолье на государевы соляные варницы.

– Бухвостов! – позвал к себе стрелецкого голову воевода. – Возьми стрельцов, забери со струга всё железо и доставь сюда. И не хлопай глазами, дуй под гору, а если приказчик заартачится, тащи ко мне, я ему собственноручно оплеуху преподнесу.

Бухвостов принял повеление воеводы к немедленному исполнению и побежал к своему приказу.