Владимир Волкович - Хмель-злодей

И бежал Богдан Хмельницкий вместе с ханом аж до самого Константинова. Здесь он повернул на Паволочь. Сидя в Паволочи, он узнал о судьбе своего войска, которое бросил под Берестечком.

— Слухай сюда, Ванюшка, — Богдан мутными глазами смотрел на Выговского, — попали мы с тобой в дурацкое положение.

Он обхватил нетвёрдой рукой опорожнённую наполовину чашку и вылил в свою глотку. Потом снова уставился на приятеля.

— Надо что-то делать, а то растерзают нас люди. Придумай причину, почему мы здесь остались. У меня ноне голова гудит, как бочка, не могу обкумекать дело, а ты — мужик разумный, пошевели мозгами.

Богдан опять потянулся за бутылкой, но вдруг обмяк и стать сползать на пол.

Утром его разбудил Выговский.

— Давай скажем, что хан насильно удерживает нас в плену и отпустит только за большой выкуп.

Хмельницкий осоловело мотал похмельной головой.

— Как это удерживает, разве он может нас удерживать?

— Может — не может, что теперь об этом думать, раз мы здесь сидим. А казаки с холопами всему поверят, самому неправдоподобному.

— Что же, мне и султану турецкому об этом отписать, как-никак, мы с ханом — его подданные?

— Султану не надо, он, скорее, хану больше доверяет, чем тебе.

И распространился по Речи Посполитой слух, что хан силой удерживает в плену Богдана Хмельницкого, сына его Тимофея и Генерального писаря Ивана Выговского.

Хан же объяснял впоследствии действия своих татар колдовством: «Сам не знаю, откуда такой страх напал на них. Не наслали ли поляки чар?»

Между тем, обстановка под Берестечком складывалась не в пользу казаков.

Слева, где стояли татары, казацкое войско оказалось открытым, чем поляки не преминули воспользоваться, оттеснив казаков к самой реке Пляшевой. Отчаянно сопротивляясь, они все же сумели окопаться, сбить возы и укрепиться в своем лагере. Однако поляки заняли все поле, в том числе и то место, где прежде находился татарский стан. Несмотря на эту крайне невыгодную позицию, казаки в течение десяти дней оказывали королевским войскам упорное сопротивление.

Они были очень недовольны Хмельницким и, если бы он попался в тот момент им в руки, выдали бы его полякам.

Когда уже стало ясно, что казаки окружены, собрали они раду, чтобы посоветоваться, что дальше делать, и для того, чтобы избрать нового наказного гетмана.

Недолго длилась рада, не о чем было высказываться. Общее мнение выразил пожилой, заслуженный казак:

— Старшина нас покинула; Хмельницкий всему виною! Он, злодей и изменник, погубил нас! Мы выбились из ляшской неволи, а он нас опять предал — отдает панам! Мы восстали, вот он нам за это и наделал беды! Он подружился с басурманином, и сам ушёл вместе с ним, а нас оставил на зарез. Будем просить милости у короля. А его, злодея, поймаем и выдадим. У нас будет лучше его гетман.

Поменяв двух наказных гетманов, казаки выбрали себе военачальником полковника Богуна.

Талантливый, смелый, решительный Богун приказал ночью навести переправу через реку Пляшевую и болото, используя любые подручные материалы. К утру, большая часть казаков, соблюдая дисциплину и порядок, перешла на другой берег и двинулась в сторону Белой Церкви.

Во время завтрака, оглядевшись, оставшиеся поняли, что старшина и значные казаки бежали, оставив их на произвол судьбы. В лагере поднялась паника, казаки бросились к переправам, которые начали рушиться под тяжестью людей, многие падали в реку и тонули.

Михаил сидел за длинным походным столом, на котором был разложен завтрак, справа и слева от него расположились бойцы отряда Давида. Он уже преодолел моральное напряжение и нервное сопротивление из-за того, что сейчас выступает на стороне королевских войск и дерётся с казаками. Понял, что эта зажатость, скованность — всего лишь его внутренние размышления, которые не должны иметь продолжения в реальных действиях.

В казацком лагере раздались громкие крики, поднялся какой-то шум. С каждым мгновением он становился сильнее. Солдаты переглядывались и пожимали плечами. Вскоре прибежал Давид:

— Ночью часть казаков переправилась через реку и ушла, оставшиеся устроили бузу. Десять минут на подготовку и выступаем.

Вскоре тысячи всадников тяжёлой конницы князя Вишневецкого и отряд Давида двинулись в сторону казацкого лагеря, пустив лошадей в галоп.

Прижатые к реке и болоту, казаки отчаянно сопротивлялись. Большинству их них терять было нечего. Конницы у казаков было мало — они всегда рассчитывали на татар. А пешему казаку против конного противника трудно устоять, кому, как ни Михаилу было знать это. В горячке битвы он уже и не вспоминал, что дерётся против тех, с которыми не так давно делил еду и ночлег. Но он уже хорошо понимал, что казаки — зло, что они принесли на эту землю и лично ему только горе и страдания, уничтожать их — его право. Одного боялся — встретить тех, с кем был близок, и кому был многим обязан. Но, по его предположению, это было маловероятно.

Однако человек предполагает, а Господь располагает.

Поляки рубили зло и безжалостно, они мстили за прошлые поражения, за унижения, перенесённые надменными шляхтичами Речи Посполитой. Вскоре трупами казаков был усеян лагерь, речка и болото. Последние, не желающие сдаваться, затравленные и оборванные, ещё бросались под копыта польской конницы, размахивая саблями, а пленных уже приводили отовсюду. В основном это были холопы, крестьяне, надеющиеся на помилование, да немногие, в основном, пожилые казаки.

Задумчиво стоял Михаил подле коня и смотрел на пленных: бедные, обманутые Хмельницким крестьяне, захотевшие свободы. Среди толпы попадались и казаки, старающиеся скрыть косые взгляды исподлобья.

Вот один в доброй свитке, широких шароварах и шапке. Неплохо одет, подумал Михаил, но что-то знакомое показалось ему в фигуре казака. А тот повернулся, скользнул равнодушным взглядом по стоящим польским солдатам и вдруг уставился на Михаила.

Михаил вздрогнул: на него смотрел Грицько.

Улыбка радости тронула губы Михаила, он даже сделал шаг навстречу своему побратиму. И у того, казалось, засветились радостью глаза — «ты?» Но в следующее мгновение злобная гримаса исказила его лицо, и губы прошептали слово, которое Михаил понял: «Предатель».

Мысли неслись в голове его, так хотелось объяснить, поделиться своим пониманием, ведь и Грицько искренне страдает за свою родину.

Грицько поравнялся с Михаилом, и тот прочитал нечто страшное в лице его, вся его фигура выражала напряжение и готовность к броску.

— Держите, держите его! — закричал он конвоирам, но было поздно.

В несколько прыжков Грицко оказался возле Михаила, и, не успел тот отреагировать, ударил его кинжалом, спрятанным в складках одежды.

Губы его произнесли всего два слова, которые Михаил ещё расслышал, прежде чем потерять сознание:

— Умри, предатель.

Второго удара Михаил уже не почувствовал.

Набежавшие польские солдаты закололи казака саблями.

После разгрома Запорожского войска Хмельницкий запил. Пил он и раньше, но в этот раз беспробудно трое суток. Сидел в Паволочи и опустошал спиртные запасы, начиная и заканчивая свой день с чашкой в руках. Собственно, день и ночь слились для него в один сплошной кошмар.

Полковники, которые понимали, чем грозит им устранение Хмельницкого, вызвали его на серьёзный разговор.

Гетман находился теперь в критическом положении: народ считал его изменником и потерял в него веру; поляки изо всех сил старались, чтобы он попал в руки к ним, чтобы отомстить за все те беды, страдания и разорение, которые он причинил Польше.

Когда Богдан из Паволочи, к которой приближалось тридцатитысячное войско графа Потоцкого, вернулся в Чигирин после запоя, то народ, прежде принимавший своего батьку с восторгом и любовью, не захотел пустить его в город.

Храбрый полковник Мартын Сулима поднял против гетмана знамя бунта и, с согласия вольной рады, осудил его на смерть. Только благодаря случайному обстоятельству это решение не было приведено в исполнение — Сулима в одной из стычек с поляками попал к ним в плен, и это спасло Хмельницкого.

Богдан применил всю свою энергию и хитрость, чтобы вернуть преданность народа: по всей Украине он рассылал универсалы, призывая людей встать под его знамёна для защиты отечества. Но немногие вняли призыву вероломного изменника, каким его считали. Только полковник Богун, пользующийся в народе легендарной славой, сумел собрать значительное войско и занять Белую Церковь. Он укрепил город, и сюда же скоро прибыл сам Хмельницкий с двумя тысячами татар.

— Ну, как он, как? — Давид теребил вышедшего из лазарета лекаря.

— Плохо, ранение проникающее, не жилец он.

— Может свезти его в Варшаву, в Краков, к лучшим лекарям?