Сергей Зайцев - Секира и меч

Князь расспрашивал гостя о его делах. А тот — тоже человек немолодой, опытный — о своих делах умалчивал, он все больше рассказывал о далеких западных странах.

— Неспокойные настали времена, — говорил латинянин. — А в неспокойные времена — как в мутной воде. Хищной рыбе — легкая добыча. А всякой мелочи отовсюду можно ждать смерть…

— Да, да, — соглашался Владимир. — Это верные слова! У нас в княжествах тоже полно смутьянов, ищущих легкой добычи. Многие видят цель жизни в престоле, а не в пути к нему. Я думаю, они ошибаются, ибо за целью не видят самой жизни…

— Поистине мудрые слова, — соглашался латинянин. — Я рад, что имею такого друга, из которого можно черпнуть мудрости. Мудрость из книг хороша, но она суха и как бы безвкусна. Совсем другое дело слышать мудрость из живых уст…

Князь со скромностью выслушал эти приятные слова. Потом напомнил:

— Но мы говорили о Папе Урбане…

— Да, государь!.. В Клермоне на церковном соборе Папа призвал всех благочестивых христиан — от королей до простолюдинов — отправиться в Святую землю. Призвал силой оружия спасать от неверных Гроб Господень. И обещал всем, кто отправится в поход, отпущение грехов и мирские блага, обещал простить им все долги…

Князь кивнул:

— И клич его услышали.

— О да! Говорят, желающих отправиться в поход было тысячи и тысячи. Они тут же в Клермоне дали обет… Какому-то счастливцу Папа сам нашил на одежду шелковый крест. И по этому примеру все стали нашивать на себя кресты: и благородные люди, и голытьба. Они шумели и праздновали несколько дней. Они стали называть себя крестоносцами…

— Крестоносцы… — задумчиво произнес князь, будто пробуя это слово на вкус. — Не очень подходящее название для такого грозного явления. Ведь это Христос нес крест на Голгофу. Христос страдал…

— Да, государь!.. Но молва есть молва. Ее не перешибешь. И не всегда можно объяснить простолюдину…

Здесь послышался стук в дверь, и латинянин замолчал.

В покой заглянул слуга:

— Господин, к вам гонец…

— Пусть подождет, — велел Владимир.

— Но он уехал уже. Оставил суму…

— Что за сума? — Владимир досадовал, что мешают такому интересному разговору.

— Не знаем, господин. Сума и есть сума. Крепко завязана. Гонец сказал, из Гривны…

Лицо князя прояснилось:

— Из Гривны, говоришь!.. Тогда я знаю, что там… Хорошо! Бросьте пока в угол в прихожей. Я после посмотрю…

Когда дверь за слугой закрылась, Владимир повернулся к латинянину:

— Нам помешал этот олух.

Гость вежливо осведомился:

— Может, наш разговор отложить? Может, этот человек сказал что-то важное? И у государя дела?..

Владимир улыбнулся:

— Нет-нет, мой друг! Этот человек — слуга. Он только что сообщил мне, что одним смутьяном в моих владениях стало меньше.

— Это хорошо! — улыбнулся в ответ гость.

Владимир напомнил:

— Мы говорили о крестоносцах… Что было потом, после собора в Клермоне?

— Они двинулись в путь… — латинянин кончиками пальцев потер седые виски. — Они продали все свое имущество, купили оружие и доспехи и пошли за монахом Петром Пустынником на восток. Говорят, что многие пошли в поход с семьями — с малыми, с грудными детьми… Трудно сказать, на что они надеются. Они, как видно, полагают, что Святая земля простирается за соседней их дому горой, а город Иерусалим — в пяти-шести днях пути…

— Конечно же, многие погибнут, — уверенно, со знанием дела сказал князь. — Тяготы похода — не для женщин и уж тем более не для малых детей. О чем думают их военачальники? Святая земля не близко.

— О да! Те дороги, по которым сейчас идут крестоносцы, говорят, сплошь усеяны могилами. Смерть так и косит их ряды. Быть может, от этого крестоносцы злы. В тех городах, что попадаются им на пути, они устраивают жестокие погромы. Убивают иудеев. А потом на костях их устраивают дикие оргии… Это очень страшно: темный необразованный разум в союзе с вседозволенностью. Горят безвинные города и деревни. А к крестоносцам пристают все новые толпы голытьбы. Ужасные вещи творятся под сенью креста. И мне кажется все это бессмысленным…

Владимир сказал:

— Не всегда мы можем понять смысл того, что творится сегодня.

— Да, — вздохнул латинянин. — Но льется так много крови… Многие города закрывают перед крестоносцами ворота. Говорят, крестоносцы берут некоторые из них штурмом. Они очень злы, голодны. Они очень спешат.

Владимир кивнул:

— Я знаю, как бывает в походах.

— Ваше счастье, государь, что земли, коими вы управляете, далеко в стороне от пути крестоносцев. Я побывал в одном городе, через который прошли они. Последний раз этот город выглядел столь плачевно во времена Аттилы…

Они долго еще говорили о крестоносцах.

Когда гость утомился, Владимир позвал служанок и велел им показать латинянину сад во дворе, потом кликнул кухарок и приказал готовить к обеду тридцать блюд. Князь хотел удивить гостя. Владимир отлично знал, что гость, возвращаясь в свои латинские земли, будет рассказывать всем, как его на Руси принимали. И от того, что он расскажет, в немалой степени будет зависеть, приедут ли в Чернигов торговать еще и другие богатые латинские купцы. А у них очень уж хорошие товары!..

Едва служанки увели гостя, едва удалились кухарки, Владимир крикнул:

— Эй, несите суму!..

Слуга тут же исполнил приказание, он, видно, все это время ждал под дверью:

— Вот она.

Старый князь все еще сидел на высоком резном стуле. Владимир взял из рук слуги суму и дернул за шнурок. Но шнурок не развязался. Князь дернул сильнее. Узел только крепче затянулся.

— Ах, как бестолково завязано, — посетовал Владимир. — Подай нож.

Слуга принес князю нож.

Разрезая шнурок, Владимир спросил:

— Из Гривны, говоришь?

Слуга поклонился:

— Человек сказал: из Гривны.

— Знаешь, что тут? — засмеялся Владимир.

— Откуда мне знать, господин?

— Здесь голова.

— Голова?.. — слуга вскинул удивленные глаза.

— Да, наконец-то эта голова. Мы за нею долго охотились… Мне даже пришлось обещать народу перед церковью, что эту голову мы насадим на кол.

— Должно быть, это голова очень дурного человека, — предположил слуга.

— Да, так и есть…

И старый Владимир открыл суму.

Слуга вместе с ним заглянул внутрь и оторопело отшатнулся. А князь вмиг побелевшими губами произнес:

— Глубокая сума. Плохо вижу. Дай-ка мне вон то блюдо.

— Серебряное?

— Давай… И… ты свободен.

Когда слуга с поспешностью вышел, старый князь откинулся на высокую спинку и закрыл глаза. По щекам его сбежали слезы. Владимир сидел так некоторое время, как бы еще более постаревший, обмякший, а потом, грозно сверкнув глазами, вытряхнул из сумы на серебряное блюдо голову сына своего Мстислава…

…Отъехав от Чернигова на два-три поприща, Глеб, Волк и Щелкун увидели при дороге большое раскидистое древо — старый-старый дуб. А в стволе Глеб приметил дупло, которое очень напоминало раскрытый в крике рот.

Глеб подъехал к дубу и, достав из-под свиты секиру с иззубренным лезвием и треснувшим древком, посмотрел на эту секиру напоследок, печально вздохнул и спрятал ее в дупло. Но дупло оказалось глубоким. Глеб слышал, как секира скользнула куда-то вниз, раздался тихий шорох, а затем… — знакомый заунывный звук, голос секиры, который Глеб знал с детства. Дупло это было, возможно, лишь с виду дупло. А под ним был глубокий колодец. Секира падала в этот колодец, как в бездну, и гудела все тише и тише… Глеб не слышал, как секира упала. Просто голос ее затих. Быть может, она и не достигла дна? Пришла из глубины прошлого, ушла в глубину бездны, безвременья… Говорили, ее выковал бог Волот. А был ли он?.. Глеб не мог сказать, видел ли он Волота наяву или тот к нему пришел в странном сне, в бреду. И сейчас, оглядывая свои руки, Глеб не мог сказать, была ли у него вообще «поющая» секира, а вся его жизнь — не видение ли, не игра ли это света и тени, не облачко ли, влекомое куда-то ветром, не звук ли, не голос ли той же секиры?

Кто скажет, что такое явь?..

Волк удивленно кивнул на дупло:

— Чудеса!..

Не вспоминая больше о секире, Глеб сказал:

— Я в великом долгу у вас, побратимы, но не знаю, как и когда тот долг заплачу, поскольку ухожу из сих мест. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: старый Владимир возьмется искать меня так, как не искал никогда.

Щелкун, взъерошив себе пятерней волосы, ответил:

— Нам тоже здесь оставаться не след. Все видели, как мы дрались плечом к плечу с Глебом.

— Куда вы пойдете? — спросил Глеб.

Волк оглянулся на дорогу:

— Вы оба знаете, что я в Киев иду. А зачем — сам не знаю. Наверное, чтобы не стоять на месте. Но еще говорят: Киев красив. Хочу на красоту полюбоваться.