Михаил Каратеев - Железный Хромец

Сразу же после разговора с Кутлук-Тимуром Эдигей послал своим трем туменам приказание идти не прямо к общему стану, а забрать влево и остановиться в степи, не доходя полутора фарсахов до Ворсклы. Другие три тумена одновременно были отправлены из лагеря Кутлука на такое же расстояние вправо, с тем чтобы к рассвету быть на указанном месте и по возможности укрыться в каком-нибудь овраге или за рощей.

День двенадцатого августа родился ясным и солнечным. Когда над Ворсклой рассеялся утренний туман, противники увидели один другого в таком же положении, как накануне: литовское войско было сосредоточено у бродов, татарское, не принимая боевого порядка, стояло в версте от берега. Правда, Витовту показалось, что татар стало меньше, но заметив, что в их стойбище сейчас сложены почти все шатры, накануне покрывавшие значительное пространство степи, он приписал это простому обману зрения.

До девяти часов он ожидал послов Кутлук-Тимура, но они не появлялись и, наконец, потеряв терпение, Витовт сам отправил к нему князя Андрея Ольгердовича Полоцкого, который находился в его войске, наказав требовать от хана немедленного и точного ответа на предъявленные ему условия.

В татарской ставке князя Андрея принял Эдигей.

– Великий хан Кутлук-Тимур сейчас занят и не может сам говорить с тобой, – сказал он, небрежно похлопывая нагайкой по сапогу. – Но я его эмир эмиров, и он поручил мне передать тебе его ответ князю Витовту.

– Я слушаю тебя, эмир, – промолвил Андрей Ольгер-дович.

– Хан говорит, что если литовский князь хочет сохранить мир с Ордой и спасти свою землю от разорения, он должен признать его, великого хана Кутлук-Тимура, своим отцом и господином и платить ему дань.

– Я не для шуток сюда прислан, эмир, – воскликнул князь Андрей, едва обретая дар речи от изумления. – Говори дело!

– Это и есть дело, – невозмутимо сказал Эдигей. – Шутки были тогда, когда хан Кутлук-Тимур говорил другое, но я вижу, что ваш князь этого не понял. Скажи ему еще, что мы требуем, чтобы он выдал нам нашего врага, хана Тохтамыша, и его старших сыновей – Джелал ад-Дина и Керима-Берди.

– Может, еще что-нибудь? – насмешливо спросил князь Андрей.

– Да, есть еще одно, – ответил Эдигей, делая вид, что не замечает в словах посла насмешки. – Великий хан желает, чтобы деньги на Литве теперь чеканились с его именем[135].

– Не знаю, должен ли я верить своим ушам, эмир! Ты вправду говоришь все это от имени хана Кутлук-Тимура?

– Да, князь. И от своего имени тоже.

– Ну, тогда послушай, что я тебе скажу: молод еще хан Кутлук-Тимур, чтобы великий государь Литвы признал его своим отцом и господином, либо имя его стал чеканить на своих деньгах! Доселева речь у них была об обратном, и хан ваш на то уже, почитай, соглашался.

– Аллах! Разве мы виноваты в том, что князь Витовт не понимает шуток? Хану нечего было делать, и он от скуки потешался над вашим князем. Ты сказал правду: хан Кутлук-Тимур еще молод. И если князь Витовт только потому не хочет ему подчиниться, – пускай подчинится мне и чеканит деньги с моим именем: я уже пожилой человек, и это ему не будет обидно.

– Из столь несуразных слов твоих вижу, что вы ищете битвы. И тому дивлюсь, что ты, эмир, старый и опытный воин, не разумеешь, чем эта битва кончится.

– Я знаю, что ваше войско сильнее, и первым на вас сегодня не нападу. Но если нападете вы, я буду защищаться, и пусть нас рассудит Аллах. Он не всегда посылает победу тому, у кого больше воинов.

– Это твое последнее слово, эмир?

– Да, князь, я сказал все.

Витовт был взбешен, когда Полоцкий князь передал ему содержание своего разговора с Эдигеем.

– Неужто ему захотелось сразиться с нами? – воскликнул он. – На какое же чудо он уповает? Воистину Бог отнял разум у старого пса!

– Будь осторожен, князь, – промолвил Тохтамыш, находившийся в шатре Витовта вместе с другими военачальниками. – Идику очень хитер. Он не стал бы так говорить с тобою, если бы что-то не обещало ему победу. Он, наверно, приготовил нам какую-то западню.

– Что он мог приготовить? Из каждого своего воина он двоих не сделает, а сила у нас…

– Государь, татары уходят! – крикнул в это мгновение князь Иван Вельский, откидывая полу шатра.

Все поспешно вышли наружу и с первого взгляда убедились в том, что Вельский сказал правду: вся орда была на конях и, раскинувшись по степи широкой лавиной, уходила с места своей стоянки.

– Ну, вот вам и вся хитрость Эдигея! – воскликнул Витовт. – Наговорил всякого охальства, думая после того сбежать, не приняв боя! Но от нас он далеко не уйдет. Не медля минуты, начинать переправу – конница впереди, пешие полки и пушки за нею!

В это время года Ворскла была здесь не широка, и переправа шла споро. Задние тумены орды были еще хорошо видны вдали, когда вся конница Витовта и Тохтамыша сосредоточилась на левом берегу и пошла в преследование. Пешие воины и пушки двигались сзади, все больше отставая, но Витовта это мало беспокоило: он был уверен в том, что татары, не жалея лошадей, будут уходить до самой темноты, и рассчитывал атаковать их только на рассвете следующего дня, стянув к тому времени все свое войско к месту их ночевки.

Но велико было его удивление, когда, отойдя от берега верст на десять, татары внезапно повернули коней и с устрашающими криками двинулись навстречу. Впрочем, Витовта это не испугало, а скорее обрадовало: окинув взглядом приближающуюся орду, он сразу увидел, что по численности она значительно уступает его коннице, а потому без раздумия принял бой, не сомневаясь в легкой победе.

Однако иного мнения был Тохтамыш, тумены которого составляли теперь правое крыло литовского войска. Хорошо зная татарские уловки, он понял, что Эдигей нарочно выманил их в степь, заставил оторваться от артиллерии и отнюдь не случайно начал сражение именно на этом месте: тут есть нечто, что дает эмиру эмиров надежду на победу, несмотря на вполне очевидное для него превосходство сил противника. Тохтамыш был настолько уверен в этом, что сейчас же послал Карач-мурзу к Витовту с советом отойти назад, к своим пушкам. Но было уже поздно: едва ускакал Карач-мурза, передовые всадники сшиблись, и по всей линии завязалась ожесточенная сеча.

Сражение развивалось вполне благоприятно для литовцев. Они явно теснили орду, которая вскоре начала подаваться назад и, казалось, вот-вот обратится в бегство. Но вдруг справа и слева от сражающихся в степи почти одновременно показались крупные отряды ордынской конницы, которые, охватывая фланги литовского войска, карьером заходили ему в тыл.

Сражение развивалось вполне благоприятно для литовцев. Они явно теснили орду, которая вскоре начала подаваться назад и, казалось, вот-вот обратится в бегство. Но вдруг справа и слева от сражающихся в степи почти одновременно показались крупные отряды ордынской конницы, которые, охватывая фланги литовского войска, карьером заходили ему в тыл.

Сражение развивалось вполне благоприятно для литовцев. Они явно теснили орду, которая вскоре начала подаваться назад и, казалось, вот-вот обратится в бегство. Но вдруг справа и слева от сражающихся в степи почти одновременно показались крупные отряды ордынской конницы, которые, охватывая фланги литовского войска, карьером заходили ему в тыл.

Одним из первых это заметил Тохтамыш, ибо чего-либо подобного он ежеминутно ожидал. Со времен Чингиз-хана заход в тыл неприятеля считался в Орде не только вершиной воинского искусства, но и залогом победы, а потому Тохтамыш, как татарин, больше всего боялся в битве окружения. Сноситься с Витовтом уже не было времени – надо было действовать мгновенно, и потому хан поступил так, как на его месте поступил бы всякий посредственный ордынский военачальник: он повернул свои тумены и во весь опор помчался с ними в тыл, стараясь предотвратить соединение готовых сомкнуться там неприятельских клещей.

Но литовцы поняли это совсем по-иному. «Мы окружены! Татары Тохтамыша бегут!» – раздались повсюду крики, создавая смятение и панику, которыми не замедлил воспользоваться Эдигей: он сразу бросил два или три тумена в прорыв, оставленный Тохтамышем, и одновременно усилил натиск на центр литовского войска. Находившийся здесь Витовт, чтобы избежать охвата справа, хотел закрыть прорыв полком волошского господаря, который стоял за центром, пока не принимая участия в битве. Но, оглянувшись, он увидел, что волохи бегут с поля сражения. Видя, что их окружают и что все вокруг пришло в полное расстройство, вслед за ними ударились в бегство и некоторые литовские полки.

Ордынцы Тохтамыша, между тем, вовремя поспели на угрожаемое место в тылу и вступили в бой с отрядами Эдигея, посланными для окружения. Они не дали этим отрядам соединиться и отрезать путь к реке, но когда увидели, что литовское войско, – как им показалось, все, целиком, – бежит с поля сражения, они бросили все и устремились к Ворскле. Смяв по дороге пехоту Витов-та, которая, вместе с пушками, двигалась к месту боя, они первыми доскакали до реки, и все успели переправиться на правый берег, прежде чем тут возник обычный в таких случаях гибельный хаос.