Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы

Никогда не существовало никакого «заговора Экстера», и нет никаких свидетельств о том, что эти люди отказывались признавать сына Джейн Сеймур законным наследником. Вся эта история пришла из Италии, но неизвестно, какой неведомый англичанин ее впервые сочинил и имел ли он какую-нибудь связь с Кортнеями. Она повлекла за собой неодобрение в самом широком смысле: все то же глубокое невезенье, которое преследовало Генриха и все его дела. Если мысль была преступна, тогда заговорщики были виновны в предательстве, но только в том смысле, как это определил бы современный суд. Тем не менее в ноябре три человека были приговорены и 9 декабря казнены. Маркиза и ее младший сын на некоторое время остались в тюрьме. В определенном смысле они были даже менее виновны, чем Анна Болейн и лорд Рошфор, поскольку не посягали на власть при дворе. Но с другой стороны, отчуждение от политического курса, который избрал для себя король, превращало их в опасную и непредсказуемую силу, пока для Англии существовала серьезная угроза стать жертвой нападения со стороны католического союза. Мог ли Генрих рассчитывать на их военную поддержку, если бы Реджинальд вернулся вместе с императорской армией, что он и пытался сделать? Неудивительно, что 9 января 1539 года Кромвель будто бы сказал Шапуису, что «маркиз собирался узурпировать страну, женив своего сына на принцессе и убив принца…»[158]. Это было то, во что ему необходимо было поверить. К концу этого месяца международная ситуация стала еще более напряженной. 12 января в Толедо Карл и Франциск подписали договор, в котором каждому предписывалось не заключать никаких дальнейших соглашений с Англией. Создается впечатление, что все попытки Генриха выйти из изоляции в конце концов ушли в песок и что больше не появятся невесты ни из лагеря Габсбургов, ни из лагеря Валуа. По всей Англии были устроены военные смотры для предупреждения возможного нападения, а некоторые оставшиеся консерваторы, вроде графини Солсбери и сэра Николаса Кэрью, были арестованы, допрошены и обвинены в государственной измене. Кэрью был казнен 3 марта, в то время как графиня получила приговор и вернулась в тюрьму. Если кто-нибудь сочтет, что Генрих прибег к неоправданным предосторожностям, то следует учесть, что в феврале кардинал Поул адресовал императору пространную проповедь, в которой от своего имени и от имени папы объявлял английского короля вне закона как бесстыдного тирана и призывал всех христианских монархов повернуть свои мечи против него, как против безбожника.

Глава пятая. Пробы и ошибки: Анна Клевская и Екатерина Ховард, 1540-1541

В начале 1539 года стали более явственно слышны первые признаки бури. Договор в Толедо был наиболее наглядным предупреждением, но явно не единственным. Через два дня после Рождества Реджинальд Поул, преисполненный злобы, которую он выразил всего несколько недель назад, отправился из Рима с инструкциями убедить и Франциска и Карла отозвать своих послов из Англии, а также установить режим эмбарго[159]. Его неофициальная, но тщательно скрываемая миссия состояла в том, чтобы попытаться организовать широкомасштабное вторжение с помощью одной или двух сторон. В это же время шотландец Дэвид Битон был сделан кардиналом и послан на родину с целью вовлечь Якова V в антианглийский альянс. Крушение матримониальных проектов было, следовательно, наименьшей из забот Генриха. Военный психоз охватил страну. Устраивались военные смотры, принимались срочные меры для укрепления обороны Кале, Гвисна и Бервика. Оборонительные укрепления спешно возводились по всему южному побережью[160]. Флот был мобилизован, и отправление иностранных судов приостановлено. Считалось, что вражеская армия соберется в Нидерландах, а флот — в Антверпене и Булони. Однако произошло только то, что бы отозван французский посол. Возможно, было также намерение отозвать Шапуиса, но оно так и не было выполнено. Поул был встречен императором довольно прохладно, и ему ясно дали понять, что намерены использовать отсрочку войны с Францией для решения неотложных проблем лютеранства в собственной стране, а не для поисков опасных приключений в Англии в интересах папы. Франциск, казалось, проявил больше сочувствия, но в начале марта он сменил своего посла в Лондоне, а в следующем месяце написал Генриху, отрекаясь от каких-либо враждебных намерений. В мае король все еще проводил смотр своего флота и смотрел на парады собственных войск перед Сент-Джеймсским дворцом, но к тому времени опасность, если она и была, миновала. Парадоксально, но в результате этого кризиса выиграл прежде всего Генрих, который летом 1539 года вел страну по тому пути, который диссидентам 1536–1537 годов казался невозможным.

За этим стояли две главные причины. Во-первых, как бы ни страдали англичане от некоторых особенностей политики своего короля, он все-таки оставался их королем, и они готовы были защищать его от чужеземных врагов. Только духовные лица, подобные Фишеру и Поулу, верили, что подданные Генриха откажутся от своих обязательств по религиозным мотивам, предоставив ему в одиночку обороняться от папы. Во-вторых, Генрих сделал рассчитанный жест примирения по отношению к религиозным консерваторам, издав в мае Акт о шести статьях. Трудно понять этот акт вне контекста международной ситуации, поскольку он отражал все движение политики на протяжении предшествующих пяти лет, включал разнородные элементы и стал фактически мертвой буквой по прошествии еще пяти лет. Акты о лишении гражданских и имущественных прав Поул а, его матери и еще нескольких ссыльных единомышленников были подписаны в дополнение к первому посланию. Король был не еретиком, а просто жертвой коварства папы, и любой англичанин (или англичанка), который не усвоил этот момент, становился предателем. Вполне возможно, что Генрих также отлично понимал, насколько разрушительной становилась деятельность некоторых особо радикальных проповедников, и хотел их сломить[161]. В связи с Актом о шести статьях можно было предполагать некоторый элемент «трусости», но он не означал никакого основательного или долговременного изменения направления религиозной политики. Тактическая природа этих маневров становится яснее, когда мы оцениваем их с позиций дипломатического контекста. В январе, в момент наивысшей тревоги, Генрих послал Кристофера Монта к герцогу Саксонскому и ландграфу Гессенскому, чтобы провести переговоры об альянсе с лютеранской лигой Шмалькальден. Подобные же предложения были сделаны Дании с перспективой формирования общего фронта против папы, но лютеране не проявили особого энтузиазма[162]. Они справедливо подозревали, что эти предложения больше связаны с дипломатической изоляцией короля, чем с подлинной готовностью проповедовать Евангелие так, как они это понимали. Они заставляли Генриха подписаться под Аугсбургской религиозной декларацией, но он этим пренебрег. Переговоры продолжались до мая; к этому времени монархи-лютеране сумели найти общий язык с императором, и король выставил их делегацию из Англии с встречными обвинениями. Несколько дней спустя Билль о шести статьях был представлен в палату общин.

В то самое время, когда это в высшей степени консервативное положение религиозного законодательства проходило через парламент, король с грубой откровенностью продемонстрировал свои антипапистские настроения в продуманном зрелище, рассчитанном на массовую пропаганду. На Темзе был устроен шутовской поединок между двумя баржами, одна из которых представляла короля и его совет, а другая — папу и его кардиналов. После многочисленных насмешек и издевательств папская команда была должным образом спущена в реку, к удовольствию большинства. В течение этих месяцев пьесы и интермедии соответствующего содержания разыгрывались на деревенских лужайках и в гостиничных дворах по всему югу Англии, но те же самые люди, которые аплодировали падению так называемых пап и кардиналов, с облегчением убеждались, что их король все еще остается верным защитником народа и во многих отношениях опорой древней веры. Крэнмер был растерян, а Кромвель незаметно потерял поддержку наиболее влиятельных своих сторонников, но Генрих, кажется, стремился прежде всего сохранить единство страны и свободу своих действий.

Именно в этом свете должен оцениваться четвертый брак короля. Как бы он ни был «очарован» Кристиной Датской или Рене де Гиз, ухаживание за ними не сулило никакой пользы. К лету 1539 года Генрих знал, что ему нет необходимости связывать себя ни с Габсбургами, ни с Валуа, чтобы укрепить собственные позиции. Если папа не смог воспользоваться Толедским договором, значив, он вряд ли способен возглавить какую-либо действенную контратаку. Поскольку король в это время еще не успел положить глаз на какую-нибудь местную красавицу, начали активно обсуждать вариант «нейтрального» иностранного союза. В начале июня 1538 года Джон Хаттон, представитель Генриха при дворе Марии Венгерской, представил возможность брака с герцогиней Клевской. Первым было сделано предложение о брачном союзе Марии и наследника герцога, Вильяма, но возможности самого короля найти себе невесту в этом же кругу также обсуждались[163]. В январе 1539 года вновь воскрес последний проект, и в середине марта начались специальные переговоры. Герцогство Клевское было особым комплексом территорий, стратегически удачно расположенным на Нижнем Рейне. В начале пятнадцатого века оно присоединило к себе соседнее графство Марки, и в 1521 году брак герцога Иоанна III создал сплав герцогства Клевского с Юлих-Бергом, в результате чего образовалось государство с весьма значительными ресурсами. Иоанн и Мария поженились за десять лет до того, как она вошла в права наследства, и, кроме Вильяма, имели трех дочерей. Старшая, Сибилла, в 1527 году вышла замуж за лютеранина Иоганна Фредерика Саксонского, но Иоанн был скорее сторонником Эразма, чем протестантом, а Мария была правоверной католичкой. Объектом внимания англичан стала их вторая дочь, Анна, родившаяся в 1515 году. Томас Кромвель был главным вдохновителем этого плана и, при его точном видении английского международного положения, этот брак с каждым уходящим месяцем становился все более привлекательным.