Граф Таррагона - Виктор Васильевич Бушмин

для перевода… – сказал ему Филипп. Кастилец улыбнулся и, почесав затылок, поспешил за ним. – Кстати, а где Абдалла? – обронил по ходу де Леви.

– Так он того… – хмыкнул Хуан, – горло себе перерезал…

– Да?.. – удивился рыцарь. – С чего это?..

– А он, видать, не смог смириться с тем, что его баба наши молодцы расхватали и как давай брюхатить по кустам и шалашам, аж визг стоял, да дым коромыслом! – Хуан весело заржал, демонстрируя свои желтые, словно у старого коня, зубы. – Он-то, небось, думал, что они кусаться да царапаться начнут, а бабы, дон Филипп… – кастилец вздохнул, сочувствуя эмиру, – они ведь были бабами, ими же и останутся. Им бы ноги раздвигать, да детей рожать. А от кого…

– Ну, не скажи… – не согласился с ним рыцарь. – Мне рассказывали, как многие женщины, не выдержав позора и надругательств, убивали себя, а некоторые даже решались на убийство тех, кто надругался над ними. Не надо, вот так, огульно, равнять всех…

– В семье, как говорится, не без урода… – Хуан решил не спорить с командиром. – Что решили, ваша милость, делать с пленниками? Крестить их под мечом?..

– Нет. Отпущу их… – резко ответил Филипп, – а ты слово в слово переведешь им все, что я скажу…

– Воля ваша.

Они подошли к толпе перепуганных насмерть андалузсцев, которые в ужасе таращились глазами и жались друг к другу, словно стадо овец, увидевших невесть откуда появившегося волка.

– Переводи… – шепнул Хуану Филипп и заговорил, обращаясь к пленникам. – Меня зовут Робер Бюрдет! – кастилец начал перевод его слов, де Леви выждал паузу и продолжил. – Мне по праву, переданному человеком, который назвал меня своим сыном, принадлежит Таррагон и все земли, входящие в его тайфу! Идите туда и скажите всем, что появился новый и истинный наследник Билала! – Хуан вытаращил глаза и удивленно посмотрел на него. Филипп кивнул ему в ответ, дождался, пока тот переведет, и продолжил. – Запомните его имя – Билал! Скажите муфтиям и всем, кого увидите, что новый господин будет добр, мягок, справедлив в суде и веротерпим к тем из подданных, кто не вынет меч и не пустит стрелу в него или его людей, пришедших с ним для установления справедливости! Но скажите всем, кто осмелится поднять меч и вступиться за самозванцев, правящих Таррагоном и тайфой, что новый хозяин жестоко покарает их, их семьи, не пощадив никого из их рода, даже детей и стариков!.. – Филипп выдохнул с облегчением, увидев, как разом успокоились пленники. – Вы свободны! Все свободны!.. – он приказал воинам освободить женщин, стоявших неподалеку от пленных пехотинцев. – Селитесь на землях Таррагона, кормитесь от земли и рожайте детей, а я, ваш истинный хозяин и повелитель, стану вам надежным щитом, опорой и справедливым судом!..

Филипп, он же Робер, махнул воинам рукой, приказывая отпустить пленников, повернулся к Хуану и шепотом сказал:

– А теперь, мой дорогой толмач, у нас есть не больше часа на то, чтобы унести отсюда ноги… – кастилец кивнул в ответ. – Ступай и передай приказ о быстром отходе к главной базе…

ГЛАВА X.   Филипп встречает союзника, попадает в плен и становится графом Таррагона.

Отряд, быстро свернув лагерь и побросав лишнее, каким-то чудом ускользнул от противника, рыскавшего по всей округе в его поисках. Через сутки они уже были в главном лагере, где их встретил Рамон, умудрившийся каким-то немыслимым для Филиппа образом еще пополнить отряд новобранцами. Самое главное, и это было просто откровением для де Леви, что среди вновь пришедших к нему воинов был небольшой, но весьма сплоченный и подготовленный отряд мусульманской конницы. Сорок человек, все как на подбор профессионалы своего дела, отличные всадники, стрелки и разведчики. Каждый из них, судя по виду, вооружению и шрамам на лицах, стоил в бою десятка воинов. Их командир – старый и убеленный сединами мавр был родом из этих мест и служил, по словам переводчиков и Рамона, еще при Билале, стараясь сохранить ему верность и поныне. Он участвовал в той самой злополучной битве, в которой и был взят в плен его повелитель, а он, раненый, лишь чудом уцелел – крестоносцы посчитали его мертвым и не стали добивать.

И вот теперь, едва он услышал смутные и разрозненные слухи о появлении сына Билала, этот рыцарь, ведь и у мусульман были воины, воспитанные в неком подобие с рыцарскими канонами, привел свой отряд, дабы лично убедиться в том, что слухи не врут и перед ним действительно наследник его пропавшего повелителя и друга.

– Исмаил-бен-Рания, – Рамон со всей деликатностью и уважением представил Филиппу мусульманина.

Де Леви жестом пригласил Хуана и ответил:

– Рамон Бюрдет. Билал принял меня как сына.

Исмаил вежливо поклонился, но его взгляд был все еще недоверчив. Он что-то произнес, адресуя слова к переводчику. Хуан, помявшись, перевел:

– Уважаемый Исмаил-бен-Рания просит вашу милость показать право, переданное вам уважаемым Билалом…

Филипп поклонился Исмаилу и, быстро расстегнув ремешки ворота кольчуги, снял с шеи ладанку, врученную ему в замке Монкруа Билалом, и протянул ее к лицу Исмаила.

Глаза мавра округлились, он побледнел и, упав на колени перед франком, поцеловал носки его сапог. Филипп даже отпрыгнул от неожиданности.

Исмаил поднял голову – по его лицу текли слезы радости. Он схватился руками за края сюркота рыцаря и, поднеся их к губам, троекратно поцеловал, после чего сказал, а Хуан перевел:

– Слава Аллаху, милостивому и справедливому! Законный наследник снова встанет в Таррагоне! Робер-бен-Билал-бен-Якуб, вы позволите вашему верному рабу так вас называть? – мавр с мольбой в глазах посмотрел на Филиппа. Тот, растерявшись, кивнул головой в ответ. – Я, мой род и мои люди отныне и пока смерть не разлучит нас по воле Всевышнего, будем служить вам верой и правдой!..

– Встань с колен, мой верный слуга… – Филипп протянул к нему свои руки и поднял с земли мавра.

Исмаил выхватил из ножен кривую мусульманскую саблю и, взмахнув ею в воздухе, что-то прокричал своим людям. Те радостно и истошно ответили ему, оглашая лес своими восторженными криками радости.

Филиппа переполнило чувство радости. Если уж и мусульмане – эти упертые и своенравные люди стали переходить на его сторону, чего тогда можно было ждать от простого люда?..

Цитадель Таррагона. 22 мая 1129г.

Эмир Насир-бен-Мансур, рано покрывшийся сединой мужчина лет сорока или сорока пяти, сидел на открытой террасе своего дворца и в задумчивости перебирал пальцами правой руки дорогие янтарные четки, сделанные искусными мастерами Кордовы из «северных слез Аллаха».