Лидия Чарская - Желанный царь

Ныне с особенной радостью приехал вместе с Сергеичем Миша в усадьбу. Сусанин оповестил его несколько дней назад, что открыл новые следы зайцев. Предстоял веселый лов, большое развлечение среди однообразной монастырской жизни.

С вечера улегся пораньше Миша. В ночь поднялась метель.

Под свист ее спалось так хорошо и сладко, а наутро, едва проснувшись, юноша увидел слюдовые оконца, запушенные снегом. Увидел и вспомнил предстоявшую потеху. Ужли же ей помешает метель?

— Сергеич! Давай терлик на куньем меху! Да валенки теплые! Небось в них никакой мороз не прошибет! — крикнул юноша, приподнимаясь на постели.

Но старый дворецкий, обычно ночевавший подле в сенях, на этот раз не откликнулся на зов своего боярчика.

Вместо того шла какая-то странная суматоха в сенях… Заговорили два голоса, спорили о чем-то как будто жарко. Потом затихали снова и опять говорили приглушенно, очевидно, с опаскою разбудить Мишу.

Он помедлил немного, выжидая…

И снова крикнул:

— Сергеич!

Дверь распахнулась. Верный дядька очутился на пороге горницы. На нем лица не было. Губы дрожали, руки тряслись, глаза, исполненные тревоги, в отчаянии и страхе смотрели на Михаила.

Точно ножом резануло по сердцу юношу.

— Что случилось? Занемогла матушка? Гонца прислали из обители? — взволнованно срывалось с уст юноши.

— Дитятко мое! Боярчик мой! Здорова матушка… Не ей, а тебе грозит опасность… Тебя злодеи добиваются… Гибель тебе грозит! — не выдержав, кидаясь к Мише, всхлипывая, едва произнес Сергеич.

— Мне?! Какие злодеи? Откуда ты это взял? Кто, кто они? — забросал дядьку вопросами Миша.

— Батюшка! Сам не ведаю… Богдашка Сабинин, зять Сусанина, сейчас из Деревенщины примчал… Сказывает, какие-то воровские люди, не то ляхи, не то разбойники, тебя добиваются… Ищут окрест Домнина. В Железноборовской обители ночевали нынче, всего в пятнадцати верстах отсель, и в Деревенщину дошли. Староста туды с вечера ехал на дровнях за силками для лисиц, ради потехи твоей милости… А они как набегут… Дочку свою Сусанин укрыл в тайнике, а Богдана к тебе прислал. Наказал просить твою милость скореича на коня садиться да в Ипатьевскую обитель скакать к матушке, а он тем временем воровских ляхов в сторону от Домнина отведет… Окручивайся, Христа ради, боярчик, скореича… Да не в терлик боярский, а в простую одежу, благо полушубок да шапка найдутся у дворовых людей. А то могут узнать.

И Сергеич, трясясь от волнения, принялся помогать своему боярину одеваться.

— Впусти Богдана! Пускай расскажет все! — кратко приказал дворецкому Миша.

Вошел молодой крестьянин, женатый на дочери домнинского старосты, живший в дальнем поселке Деревенщине, и подтвердил все сказанное Сергеичем.

Какие-то неведомые люди встретили Сусанина в то время, когда он ехал к зятю за силками для боярчиковой потехи, и велели ему проводить их туда, где жил молодой боярин Романов.

— А рожи у них зверские-презверские, и промеж себя они все шушукаются да то ихнего короля, то какого-то царя молодого московского поминают. По-ляшски все говорят, не понять хорошо-то, а ровно про это! Тесть-то, не будь дурак, и привел их к моей избе. Велел жену спрятать да их покормить для времени. А сам меня сюда снарядил да велел тебе наказать, чтоб духом скакал в обитель по домнинской дороге, а сам он их туды заведет, куды ворон костей не заносит, потому хорошо видать, что не с добром пожаловали они сюда, — закончил свою речь Богдан Сабинин.

— И то, боярчик, мешкать нельзя! Убьет матушку-старицу, коли што случится с тобою! — взмолился Сергеич.

Недолго колебался Миша. Как живой встал перед ним образ матери, любящей беззаветно своего «голубя Мишеньку». Уже ради нее надо было спасаться, бежать от шайки злодеев. Ведь один он у нее, Миша. Без него что станется с родимою? Но Сусанин? Что сделают с ним злодеи?

Сердце облилось кровью в груди юноши, когда он подумал об этом.

Но уже поздно было спасать Сусанина. Он находился среди воровского отряда. Один Бог только мог его спасти. А ему, Мише, там, в обители, о здравии раба Божия Ивана молебен отслужить надо. И может, отведет руки злодеев от верного слуги Господь!..

Эти быстрые мысли проносились в голове юноши, пока он снаряжался в путь.

Получасом позднее два просто, почти бедно одетых всадника неслись во весь опор по домнинской дороге. Вот проскакали полесок… завернули на костромскую дорогу и к вечеру уже стучали в ворота Ипатьевского монастыря.

И старица Марфа, уже чуявшая какую-то беду инстинктом своего любящего материнского сердца, с рыданьем обняла вернувшегося сына…

Медленно, едва передвигая ноги, пробирался по глухому лесу небольшой отряд. Метель и вьюга кружили немилосердно. Польские гайдуки и жолнеры, с усатым паном ротмистром и несколькими мелкими начальниками во главе, по колено в снегу, выискивали дорогу. Их было человек шестьдесят. Впереди бодро и спокойно шагал Сусанин. Не впервые приходилось ему бродить по этому лесу, где он бил рябчиков и тетеревов по осени, зайцев и лисиц зимой. Внимательно прислушиваясь к далеко не понятной для него польской речи, старик успел, однако, схватить отдельные слова. И из них догадался о решении поляков.

Шайка «воровских ляхов» искала Михаила, чтобы убить его. Это было для него ясно. Но почему и за что убить юного, никому не причинявшего зла боярчика, — этого Сусанин понять не мог… В душе его с первой же минуты встречи с ним отряда уже назрело решение: отвести густым лесом, как можно дальше от Домнина, поляков, дать возможность молодому боярину ускакать под Кострому и завести поляков куда-нибудь подальше в глушь… А там хоть смерть… Лишь бы спасти своего молодого хозяина… Лишь бы вернуть старице Марфе ее единственное детище, лишь бы отслужить боярам-господам свою верную службу… Рад он на пытку и смерть пойти для своих господ.

Эта мысль так воодушевила старика, что он обернул сиявшее лицо к медленно подвигавшимся за ним, уставшим до полусмерти ляхам.

— Поусердствуйте еще малость, господа паны! — произнес он с улыбкой. — Вот свернем за эти деревца и на дорогу выйдем. Тутотка, как есть, дорога быть должна.

Высокий, худой и посиневший от холода ротмистр, кое-как понимавший по-русски, закричал, коверкая слова:

— Песья кровь! Москаль проклятый! Он еще смеется! Застыли мы… Холод, вьюга, а ему и горя мало!

И рукояткой сабли он со злобой ударил Сусанина по плечу.

Тот проглотил обиду и, не изменяя приветливого выражения лица, произнес как ни в чем не бывало:

— Полно, не гневайся, пан. Нешто я виноват, что метелицу да вьюгу Господь посылает? Говорю, к вечеру поспеем, ничего, что сбились с пути, к Домнину как раз выйдем.

— А ты не врешь? — вступил в разговор, также коверкая слова, молодой шляхтич.

— Зачем врать? — усмехнулся Сусанин. — Нешто мне жизнь не дорога? Ишь, вас сколько, а я один, и сабли у вас опять имеются.

— Да! — самодовольно усмехнулся начальник. — Ты прав, старик, с нами шутки плохи!

Опять потянулись поляки, тяжело вытаскивая ноги из снега, среди воющей и носившейся вокруг них метели. А дороги все не видать… Вон сгустились деревья в лесу… Зловеще каркнул ворон над головою… Стали медленно и бесшумно падать зимние сумерки…

Сусанин хорошо знал место. Еще пройти с полверсты, и поредеют деревья. Покажется у опушки село Исупово, отстоящее от Домнина более нежели на двадцать верст.

— Ходу, ходу, господа паны… Ужотка сейчас и у места будем! — умышленно ободряющим голосом обратился к своим спутникам старик.

Поляки снова с бранью и угрозами запрыгали по сугробам.

Еще прошло около получаса. И снова старший начальник крикнул:

— Клянусь именем Иисуса, здесь нет и не будет дороги! Старик нас обманул!

— Так и есть, панове! — присоединил свой голос и другой лях.

И вся шайка загалдела, зашумела, перекрикивая друг друга.

Ротмистр, лучше других понимавший и говоривший по-русски, обратился к Сусанину:

— Эй ты, москаль лукавый, остановись… Давай ответ, прямым ли путем ведешь ты нас к русскому царю?

Сусанин выронил из рук посох от неожиданности. Лицо его отразило самое искреннее изумление.

— К царю? К какому царю, господа паны? Никакого царя не знаю… не ведаю, — произнес он растерянно, почти со страхом.

— Ишь, притворяется старая лисица. Неведомо тебе, што ли, что твой боярин, Михаила Романов, в цари всею Русью избран? И ловок же ты лукавить, старик, — злобно расхохотался начальник отряда.

Только тут понял Сусанин, кого спас он от воровской шайки злодеев-ляхов в этот день. Не только боярчика любимого, не только господина и хозяина своего, но и властителя всего Московского государства, русского царя православного, спасителя, солнышко красное разоренной и обездоленной Руси!