Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина

хозяйственные дела не вмешивался. Это было по-мужски. Так было в Лёлиной семье. Её не покидала мысль, что он может повзрослеть, и если терпеливо, упорно капать ему на мозги, он со временем избавится от снобизма, мальчишеского зазнайства, присущего ему бахвальства. Ведь есть же что-то в нём, за что его любят друзья. Он не мелочен, бывает щедр, вспыльчив, но отходчив, бывает груб, но бывает и ласков, не любит ссориться, быстро идёт на попятный, им легко управлять. Так Лёле казалось, она надеялась. Он трудоголик, не без способностей. В нём остались крохи благородного воспитания, чем он обязан своему деду. Он лгунишка, но к этому его вынуждает его мать, и враньё уже вошло у него в привычку. Провинится перед ней, а потом долго оправдывается, проговариваясь, путаясь и злясь, и бывает смешным, жалким. Только бы вырвать его из рук маменьки. Пусть возит её по магазинам, но станет наконец самим собой. Лёля понимала, что ей не хватает терпения, она срывается, язвит, обижает его. Её язык – её враг. И она с горечью иногда признавалась себе, что ему нужна совсем другая женщина, более терпеливая, разумная, умеющая сдерживаться, когда возникают разногласия. Любящая его таким, какой он есть. Может, и ей, Лёле, надо подрасти?

В ту первую ночь после возвращения из Крыма, засыпая, Лёля слышала у входной двери топот ног, шушуканье и сдавленный смех. Дверь захлопнулась, раздались лёгкие шаги Дины Михайловны в коридоре. Скрипнула дверь в её комнату. Всё стихло. Что в том плохого, подумала Лёля, если кому-то в этом доме бывает весело?

Около часа ночи из гаража вернулся муж и разбудил Лёлю, громко объявив:

– Вообрази, а Колька всё-таки прошёл в Бауманский! Во молоток! Не ожидал, признаться, не ожидал! Никак не думал. Представить себе не мог. Надо же! Наш красюк! Везунчик! Всех догнал и перегнал! Я дважды не прошёл в Бауманку! В строительный меня сунул папаша, сжалился, гад! Ну и Колюнчик! Прошёл-таки! С него причитается…

* * *

Заканчивался август, настал сентябрь, но лето продолжалось, было тепло. Тётя Паня никогда ещё не выглядела такой счастливой. Коленька зачислен на первый курс, у него хороший потенциал, повторяла она слова экзаменационной комиссии. Он будет утром учиться, а работать во вторую смену на полставки, генерал пошёл ему навстречу. Будет подрабатывать автомехаником, если понадобится. Но тётя Паня считала, что в том не будет необходимости. Пусть учится, говорила она. Первого сентября ставший студентом Коленька в первый раз посетил занятия в институте. Второго сентября, счастливый, сидел на лекциях. Посоветовавшись с Дорофеичем и Дусей, тётя Паня решила, что в субботу, второго сентября, к вечеру, она соберёт соседей отметить поступление Коленьки в Бауманский. С угощениями и вином, конечно, а то как же? Не загадывая, если будет хорошая погода, то во дворе, как обычно летом.

– Приходи, Лёль, тебя все наши знают. Не стесняйся, дочка. Коленька будет рад.

Как по заказу погода была хорошая, совсем как в июне или в июле. Тёте Пане помогали соседки. Застелили стол белой скатертью, разложили тарелки, вилки. Поставили блюда с заливным, с салатами, пирогами. Было много вина, Лёля передала бутылку шампанского и букет астр и хризантем. Цветы в большой стеклянной банке поставили в середину стола. Сама Лёля присоединиться к собравшимся не решилась – люди из барака не любили жильцов из серого дома. Лёля наблюдала праздник с балкона. Тётя Паня сидела во главе стола рядом с Коленькой, Зинулей, Дорофеичем, Дусей и Жориком. Матвевна не пришла, она спала дома, так как успела «отпраздновать» с утра. И хозяева праздника, и гости были нарядные, как положено на важном торжестве. Коленьке разрешили не петь, зато Дорофеич прихватил с собой гармонь. Произносили тосты, желали удачи в учёбе, говорили, что Коленька – гордость метростроевцев, хвалили тётю Паню за то, что вырастила такого сына, помянули добрым словом его героя-отца, Фёдора, отдавшего жизнь за Родину… Подвыпив и как следует закусив, попросили Дорофеича спеть. Развернув гармонь, он начал с любимых песен: «С берёз, неслышен, невесом, слетает жёлтый лист…», «Ночь коротка, спят облака…», «Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой…»

Потом начались танцы, у Дорофеича на такие случаи имелись в запасе и старые вальсы, и танго, популярные ещё до войны. Коленька был нарасхват, и даже тётя Паня немного потопталась с Дусей, кавалеров для них не нашлось. Танцевали обычно женщины, как тогда говорили, шерочка с машерочкой. Было около полуночи, когда стали расходиться. Женщины помогли тёте Пане убрать всё со стола, очистив место для картёжников. Но желающих сыграть в картишки не нашлось, уж очень сытно накормила и напоила всех тётя Паня.

* * *

Воскресенье, третьего сентября, было тёплым, а к полудню при безветрии стало жарко и душно. Дора Михайловна с сыном отправились в турне по магазинам, а Лёля села готовиться к частным урокам, к которым должна была приступить с понедельника. У Дины за стеной юный тенор пел: «Не счесть алмазов в каменных пещерах…»

Около пяти часов вечера Лёля вышла на балкон покурить. На пустыре вокруг стола происходило что-то странное. Это было похоже на стихийное сборище жителей барака, очень шумное, с нецензурной бранью. Все говорили и кричали одновременно, споря, перебивая друг друга. Постоянно слышались слова: «генерал», «штраф», «уголовка», «суки», «гады», «Колька», «Коленька», «Егоровна», «Панька»… Лёля почуяла недоброе. В тот день у неё шалили нервы, как будто она что-то предчувствовала. Она быстро спустилась вниз и направилась к бараку. Собравшиеся косо на неё посмотрели, но останавливать не стали. Дверь в комнату тёти Пани была открыта, там стояли несколько женщин и Дорофеич с Дусей. Пахло нашатырным спиртом и камфорой. Тётя Паня, бледная, лежала на кровати, над ней хлопотала женщина-врач в белом халате. Ширма была сдвинута, Зинуля сидела на Коленькином топчане и рыдала. Рядом с ней, обняв её за плечи, сидела старушка и старалась её утешить. Врач выпрямилась и скомандовала:

– Откройте шире окно, и все, кроме самых близких, выйдите. Ей нужен воздух, пульс у неё восстановился, я ей ввела сердечное, пусть спит.

Дуся вышла во двор вместе с Лёлей. Последовавшие за ними женщины присоединились к собравшимся во дворе. Дорофеич остался с тётей Паней, Зинулей и врачом.

Дуся отвела Лёлю подальше от возбуждённых соседей и рассказала, что случилось. А случилось большое горе, большая беда в семье у тёти Пани. Коленька с утра собрался было в бассейн «Москва», что недалеко, на Метростроевской. Но местные девчонки пристали к нему: «Свези нас на пляж, искупаемся, жарко, последние тёплые денёчки, возьми машину, у тебя в гараже блат, тебя там любят, тебе разрешат, генералу в воскресенье подавать машину не надо.