Артуро Перес-Реверте - Тайный меридиан

Однако кое-что в этом жилье, как и некоторая хрупкость его владелицы, наводило на мысль о верхушке айсберга и вызывало в нем нежность. Вразрез с ее поведением, словами и теми маневрами, которые она предпринимала для достижения цели, шли почти незаметные мелочи – в деталях обстановки, в ее обманчивом хладнокровии, во всех тех ситуациях, когда Кой оказывался свидетелем, действующим лицом или жертвой, – и эти мелочи говорили об отсутствии расчета. Они не существовали в отдельности, они были частью ее реальной жизни, во многом укорененной в прошлом, в воспоминаниях – не проявленных, но служащих опорой всей конструкции. Из рамки на стене улыбалась девочка, защищенная крепким объятием загорелого мужчины в белой рубашке; и в этой улыбке Кой видел прямое родство с теми ее улыбками, которые он знал, даже с теми, что таили угрозу, но он видел и отличие – свежесть и непосредственность, ныне ушедшие. В той, давней, улыбке было столько света, сияния, столько еще не открытых жизненных перспектив и дорог, столько будущего и вполне вероятного счастья. На этой фотографии она улыбалась словно впервые – как первый человек, проснувшийся на первое утро после творения и увидевший только что созданный мир, в котором все начинается от нулевого меридиана и еще нет ни мобильных телефонов, ни загрязнения морей, ни вируса СПИДа, ни японских туристов, ни полиции.

В этом-то все и дело, я тоже когда-то так улыбался, подумал он. И все эти мелочи – кубок с вмятиной, фотография на стене – были лишь обломками крушения той улыбки. При этой мысли внутри у него словно что-то заплакало, будто давно умолкнувшая музыка, соскользнув вниз, увлажнила его душу.

Он ощутил свою беззащитность, словно это он, а не Танжер, улыбался на той фотографии рядом с мужчиной в белой рубашке. Никто никогда никого защитить не может. Он узнал на фотографии себя и почувствовал свое сиротство, одиночество, тоску и ярость. Сначала чувство покинутое™, отчаянного одиночества поднялось из груди, подкатило к горлу, к глазам, а потом перешло в беспримесную, напряженную ярость. Он посмотрел на ковер, где утром лежал Зас, поднял глаза и увидел на столе разорванную пополам карточку Нино Палермо. Кой постоял минуту, затем взглянул на часы, соединил разорванные куски и набрал номер. Набирал он не торопясь, но уже вскоре услышал голос охотника за сокровищами. Тот сидел в баре отеля и конечно же был бы рад увидеть Коя через четверть часа.

Портье в форме подозрительно разглядывал белые теннисные туфли, мятые джинсы и морскую тужурку Коя, пока тот через двойные стеклянные двери входил в холл «Паласа». Кой здесь никогда не был и потому, поднявшись по ступенькам, пройдя по коврам и белому мрамору, остановился в нерешительности. Справа висел старинный гобелен, слева был вход в бар. Он дошел до центральной ротонды и снова остановился под колоннами, окружавшими помещение бара. Где-то в глубине невидимый пианист играл «Камбалаче», но музыку заглушал невнятный говор посетителей. Было поздно, но почти все столики и диваны были заняты хорошо одетой публикой – мужчины в пиджаках и галстуках, привлекательные женщины в драгоценностях; безупречные официанты двигались бесшумно. На тележке в ведерках со льдом охлаждалось несколько бутылок шампанского. Очень элегантно и пристойно, подумал Кой. Ну прямо как в кино.

Он сделал несколько шагов, не глядя прошел мимо официанта, который спросил, не желает ли он столик, и взял лево руля, направляясь к Нино Палермо, которого только что увидел – тот сидел на диванчике под главной люстрой, висевшей в застекленном куполе ротонды. С ним была секретарша, которую Кой видел на аукционе в Барселоне, на сей раз она была одета в темное, в короткой юбке, доходившей до середины бедра, она сидела, скромно сомкнув колени и ноги в туфлях на высоких каблуках. Учебник для идеальных секретарш, глава «Как следует одеваться», страница пятая. Она сидела между Палермо и двумя мужчинами нордического типа. Охотник за сокровищами увидел Коя, когда тот подошел совсем близко.

Он встал и застегнул двубортный пиджак. Косица его была перевязана черной лентой. На нем был костюм цвета маренго, шелковый галстук, бледно-голубая сорочка и черные туфли; золото цепочек и часов сияло намного ярче, чем его улыбка. Засиял и перстень из старинной монеты, когда он протянул Кою руку Кой сделал вид, что не заметил этого.

– Рад, что вы проявили благоразумие, – сказал Палермо.

Но на половине фразы любезность его исчезла, он так и стоял, протягивая руку. Он посмотрел на нее, как бы удивляясь тому, что в ней нет руки гостя, и медленно, как бы в рассеянности отвел ее назад, изучающе вглядываясь своими разноцветными глазами в Коя.

– Вы зашли слишком далеко, – сказал Кой.

Замешательство Палермо сменилась надменностью.

– Вы вернулись к ней?

– Не ваше дело.

Казалось, Палермо размышляет. Взглядом он дал знак двум своим спутникам, ожидавшим его на диване.

– Вчера вы сказали, что… Разве не так? А когда вы недавно позвонили… Бог ты мой. Я решил, что вы согласны работать на меня.

Кой задержал дыхание. Палермо был выше его на голову, и Кой смотрел на него снизу вверх, угрожающе свесив по бокам руки с тяжелыми кулаками.

Он слегка покачивался на носках.

– Вы зашли слишком далеко, – повторил он.

Зрачок зеленого глаза был шире, чем у карего, но оба глаза казались равно ледяными. Палермо снова искоса посмотрел на своих спутников. И, презрительно скривив губы, сказал:

– Я не позволю себе докучать. Вы… вы – клоун, вот вы кто. Вы ведете себя как клоун.

Кой два раза медленно кивнул. Он почувствовал, как мускулы плеч, рук и живота напряглись, будто крепко затянутые рыбацкие узлы. Палермо повернулся, словно считал разговор оконченным.

– Я вижу, – сказал он, – эта лиса вас совсем обошла.

С этими словами он сделал движение, точно хотел вернуться на диван; но это было действительно только самое первое движение, потому что Кой быстро все рассчитал, он учел, что Палермо выше, отнюдь не слабак и у него двое спутников, но он знал также, что мужчину надо успеть ударить, пока он еще говорит, поскольку реакции в этот момент замедлены. И Кой снова приподнялся на носки, набираясь сил, мысленно проглотил, как мультяшный Папай, банку консервированного шпината, изобразил улыбку, чтобы обезоружить Палермо, и в то же мгновение двинул ему коленом по яйцам, и уже через секунду, когда Палермо, согнувшись пополам, хватал ртом воздух, нанес ему удар головой, так заехав ему в нос, что раздался треск, словно ломали мебель. Делать все это с хореографической точностью он научился во время стычки в портовом квартале Гамбурга, и если, что крайне маловероятно, после этого клиент еще кочевряжился, третий прием состоял в том, чтобы коленом дать в рожу, а на десерт добавить еще. Но сейчас этого не требовалось – Палермо, весь белый, упал на колени, как мешок картошки, уткнувшись лицом в бедро Коя и пачкая ему джинсы отвратительно красной кровью, которая хлестала у него из носа.

А секунд через пять все уже чертовски запуталось. Секретарша вопила благим матом, задрав ноги на диван, и, не заботясь о приличиях, всем показывала, что трусики у нее черные. Двое северян, поначалу ошарашенные, тут же подскочили на помощь. Уголком глаза Кой заметил, что все официанты и кое-кто из посетителей кинулись к нему, навалились, крепко схватив, подняли и потащили к двери, словно собирались линчевать его на глазах у возмущенных гостей отеля и служащих. Стеклянные двери раздвинулись, чей-то голос крикнул что-то насчет полиции, и в это мгновение Кой одновременно увидел освещенный фасад здания кортесов, зеленые огоньки такси у подъезда отеля – и меланхоличного карлика, который с недоумением смотрел на него от ближайшего светофора. Больше он ничего видеть не мог, поскольку его крепко держали за голову, но все же мелькнуло и ожесточенное лицо шофера-араба – ну просто все на свете собрались сегодня в «Паласе», – а потом его свирепо схватили за волосы, оттянули голову назад, а потом и раз, и два, и три, и четыре профессионально ударили в солнечное сплетение, и дыхание у него остановилось. Его швырнули на землю. Он хватал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба. ЗОВ: Закон отсутствующего воздуха, или никогда тебя нет, когда ты мне нужна. Он услышал вой полицейской сирены и сказал себе: все в порядке, моряк. Сядешь на шесть лет, и девочке придется нырять одной. После нескольких бесплодных попыток он понемногу раздышался, хотя воздух, входя и выходя из легких, причинял ему боль. Нижние ребра были как-то странно подвижны, и он подумал, что одно-два из них сломаны. Сволочная жизнь. Он лежал на земле лицом вниз, и кто-то, заведя ему руки за спину, защелкнул наручники. Утешала его только мысль, что в течение ближайших дней Нино Палермо, глядя на себя в зеркало, непременно будет вспоминать о Танжер Сото и о бедном Засе. Коя резко подняли, и в глаза ударил синий свет полицейской мигалки. Очень не хватало тут галисийца Ньейры, Торпедиста Тукумана и всех остальных членов «экипажа Сандерса». Но то были другие времена и другие порты.