Стальное сердце - Кэролайн Ли

отворачиваюсь, надеваю пальто, завязываю шарф.

– Нельзя идти в такой туман, – предупреждает Бесс.

– Надо ее найти.

– А скалы?! – Голос у Бесс срывается. – А ямы?! Кон, там опасно.

Бесс хватает меня за руку, но я вырываюсь.

Больные приподнимаются в постелях, смотрят на меня, тараторят по-итальянски. О чем? Что у них на уме? Спрятав руки в карманы, я плечом толкаю дверь. Зову Дот, задыхаясь на холодном ветру.

Вокруг клубится туман, поглощая все звуки. Звать кого-то в такую погоду все равно что кричать в подушку. Я задыхаюсь.

Вдруг вспоминается, как он ладонью зажимал мне рот. Кричи не кричи, никто не услышит.

А вдруг он где-то здесь, караулит меня?

Подступает тошнота; зажмурив глаза, сжимаю кулаки, так что ногти впиваются в ладони.

– Не до того сейчас, Кон, – говорю я вслух себе, туману, тому, кто мог здесь притаиться.

Заставляю себя идти вперед, считая шаги. Дальше чем в двух шагах ничего не видно, всюду клубится серая хмарь.

Я иду в сторону хижины – вверх по косогору, подальше от скал. В нашу хижину мы с Дот заглядываем редко, а когда я спросила, не перебраться ли нам из лагеря снова туда, Дот только головой покачала. Поначалу, пока я болела, она говорила, что мне лучше побыть в лазарете. Но когда я поправилась, она все равно настояла, чтобы мы остались. Мы обе знали причину, хоть вслух об этом не говорили.

Всю дорогу меня не покидает страх: вдруг Дот зайдет в хижину без меня и найдет цепочку, которую я спрятала между кирпичами в кладке очага? Предвижу ее вопросы – как я буду на них отвечать? Разве повернется у меня язык ей соврать? От этой мысли кровь приливает к щекам, сердце колотится.

Порыв ветра ненадолго разгоняет туман. Впереди видна смутная тень – кто-то скорым шагом поднимается вверх по склону.

– Дот! – зову я сквозь туман. Тень не останавливается – наоборот, движется еще быстрее, а вскоре вновь наползает туман, и ничего уже не разглядеть. – Дот! – кричу я снова. И слышу затихающие шаги, будто кто-то бежит от меня прочь.

Я тоже пускаюсь бегом, щурясь от влажного ветра, потом раскрываю глаза пошире, но ничего не вижу. И не слышу. Ускоряю бег, а про себя молю, чтобы сестра остановилась.

Должно быть, она обиделась: накануне вечером рассказала мне про часовню, и мы повздорили. Еще две недели назад, когда Дот провожала Чезаре до конторы майора Бейтса, я заподозрила неладное. Пленные радовались непонятно чему, а Дот все время шепталась с Чезаре, и они смеялись. Он размахивал руками, а я смотрела и думала, до чего сильные у него руки, запросто могли бы убить Дот.

– Что он тебе рассказывает? – допытывалась я снова и снова, но она отмалчивалась.

А вчера вечером подметали мы с Бесс в лазарете, вдруг видим – за окном мчится грузовик, доверху груженный листовым железом и мотками проволоки, следом еще два, и у каждого в кузове по целому металлическому бараку.

– Что это везут? – спросила я у Бесс, думая, что она, как и я, ничего не знает.

– А-а, – бросила она небрежно, даже не повернув головы, – это для часовни.

– Для какой часовни?

Бесс оторвалась от работы:

– А Дот тебе не рассказывала?

Я дождалась вечера, когда мы задернули занавеску, что отгораживает наш закуток.

– Что ж ты мне до сих пор не сказала, что они здесь часовню строят? – спросила я строго.

– Думала, ты и так знаешь. – Дот отвела взгляд.

За занавеской кашлянул итальянец.

– Значит, они здесь надолго? Жить тут останутся?

– Не знаю, Кон, – ответила она ласково, протянув ко мне руки. – Ну а чем плохо, если они…

– Разве не понимаешь? Или понимаешь, но дурочку из себя строишь? Тебе хоть трава не расти, лишь бы он был тут.

Дот отпрянула, лицо ее вдруг посуровело.

– Ты о чем?

– Сама прекрасно знаешь о чем.

Она сглотнула, горло у нее дрогнуло. Если закрыть глаза, я представляю, как он хватает меня за шею. С прошлого лета, с того самого дня я столько раз смотрела в зеркало и различала невидимые отпечатки пальцев. Хватка его не сразу стала железной. Сначала-то он был ласковым – цепочку мне подарил, клялся в любви.

Я заморгала, напомнила себе, где я.

– Нельзя доверять Чезаре. Ты его совсем не знаешь. Не представляешь, что ему в голову взбредет…

– Я не ты, – ответила она.

И я поняла, что она хотела сказать: она не наивная дурочка, не даст себя обмануть. А значит, у нее хватит сил и ума не попасть в беду. И ничего плохого с ней не случится. А если все же случится, винить себя она не станет.

Я села на кровать, закрыла глаза. Лицо помертвело, жилы словно наполнились ледяной водой. Я сжалась в комок и обхватила колени, желая отгородиться от мира. Представила, будто я в раковине – сама мягкая, бесформенная, но под надежной защитой. И все равно не смогла удержаться от слез.

Дот обняла меня за плечи, но я словно окаменела. А вскоре легла спать. Я чувствовала, что Дот за мной наблюдает, но не пыталась с ней заговорить. И, как всегда, засыпая, снова вспомнила, как накрыла лицо матроса своим пальто. Наверное, я чудовище, раз оказалась способна на такое. И тем более чудовище, поскольку иногда и для себя желаю того же. Безмолвия, покоя.

Просыпаюсь утром – Дот рядом нет.

– Дот! – стоя на холоде, кричу я в немую мглу. Она услышит, оглянется, прибежит ко мне. – Дот!

И вдруг нога попадает в ямку, и я падаю, подвернув лодыжку, царапая руки о мелкие камни.

С минуту лежу ошеломленная. Туман окутывает меня плотным одеялом, заглушая все звуки, кроме моего прерывистого дыхания. Все застыло, лишь грудь у меня вздымается.

«Она ушла».

Встаю, лодыжку огнем жжет, каждый шаг причиняет нестерпимую боль, но я ковыляю дальше вверх по склону, а когда не остается сил терпеть, опускаюсь на четвереньки. Ползу, царапая руки об острые камни и кусты дрока, чувствую, как тонкие брюки пропитываются влагой, по коленям течет что-то теплое – кровь.

«Нельзя бросать Дот здесь одну».

И тут я различаю силуэт в тумане. Человек. Мужчина, идет мне навстречу. И я знаю, кто это.

Нашел-таки меня. И мы здесь одни. Никто меня не услышит в тумане, зови не зови. Кричи не кричи.

Замираю, припав щекой к холодной сырой земле. Еле дышу, будто что-то давит на грудь, будто чьи-то руки вцепились в горло.

Все-таки зря мы покинули хижину, зря я понадеялась, что смогу работать в лазарете, рядом с Энгусом, ничем не рискуя.

Если затаиться, может быть, он