Виктор Поротников - Спартанский лев

   — Евриклид говорит, что у него к тебе дело, господин. — Раб вновь поклонился.

«У него ко мне дело... — промелькнуло в голове у Леотихида. — Если бы меня приговорили к изгнанию или смерти, то гордец Евриклид вряд ли заявился бы. Значит, ещё не всё потеряно!»

   — Впусти их, — кивнул рабу Леотихид. — Да проверь, чтобы были без оружия!

   — Как ты напуган, Леотихид. Как ты напуган! — с такими словами Евриклид вступил в комнату, где сын Менара ожидал незваных гостей, восседая на стуле с подлокотниками. — Это свидетельствует о том, что ты чувствуешь за собой вину в деле Демарата, а также и смерти персидских послов.

Евриклид остановился перед сидящим Леотихидом и воззрился на него глазами человека, который всю свою жизнь сторонился людей слабовольных и падких па излишние наслаждения.

   — Какой ты спартанец после этого, — промолвил Евриклид с брезгливостью и негодованием в голосе. — Какой ты после этого гераклид! А ну, слезай!

Властным жестом руки Евриклид согнал Леотихида с кресла и уселся в него сам.

   — Садитесь и вы, друзья, кто где пожелает, — кивнул он своим седовласым спутникам.

Старейшины уселись на скамью. Длиннобородые и длинноволосые, с подчёркнуто прямыми спинами, они с нескрываемым осуждением взирали на Леотихида из-под насупленных бровей, сжимая в руках длинные посохи, символы власти.

Леотихид всегда робел перед Евриклидом, зная, что тот и в свои преклонные годы по-прежнему прекрасно владеет мечом и копьём, а ударом кулака способен повергнуть наземь крепкого мужчину. Свою робость он постарался скрыть.

   — С чего ты взял, уважаемый Евриклид, что я напуган? — усмехнулся Леотихид, придвинув к себе дифрос[99]. — Рад всех вас видеть в своём доме!

   — Твой раб с таким тщанием обыскивал нас, что мне сразу стало ясно: ты объят страхом, — процедил сквозь зубы Евриклид. — Честному человеку некого опасаться.

Леотихид ничего не сказал на это, неопределённо пожав плечами.

   — Твоя радость сейчас поубавится, сын Менара, когда ты узнаешь о цели нашего прихода, — сказал один из старейшин по имени Феретиад. Он был двоюродным братом Евриклида.

Улыбка сбежала с лица Леотихида, в глазах появилось беспокойство.

   — Постановления совета о твоём изгнании или привлечении тебя к суду за сообщество в кознях Клеомена у нас к сожалению нет. — Евриклид словно читал мысли испуганного Леотихида. — Мы пришли к тебе с другим, сын Менара. Мы хотим, чтобы ты сам смыл с себя позорное пятно. Тогда спартанцы проникнутся к тебе уважением. Уважение это распространится и на твоего сына Зевксидама. Про него станут говорить, что он — сын достойного отца.

   — Истинного гераклида! — вставил Феретиад.

   — А сейчас, стало быть, я не истинный гераклид? — желчно усмехнулся Леотихид. — По-вашему, я незаконнорождённый, что ли?

   — Я не об этом, — поморщился Евриклид. — Ни у кого из нас нет сомнений, что ты — чистокровный гражданин Спарты. Я имею в виду то, что ты опозорил род Эврипонтидов, оклеветав Демарата.

   — И вы предлагаете мне добровольно уйти в изгнание? — Леотихид оглядел своих гостей.

   — Не только уйти в изгнание, но и добровольно принять смерть во имя Спарты, — сделал поправку Феретиад.

Два его молчаливых соседа согласно закивали головами.

   — Даже так? — изумился Леотихид.

   — В прорицании Зевса Додонского ясно сказано: искупление может быть только одно — смерть за смерть, — сказал Евриклид. — На тебе есть вина за смерть персидских послов, ибо ты всегда и во всём поддакивал Клеомену. Поэтому, Леотихид, справедливости ради...

Евриклид невольно запнулся, так как за стеной в соседней комнате вдруг раздались громкие сладострастные стоны. Жена Леотихида явно была не одна и занималась тем, что доставляло ей невыразимое удовольствие.

Сидевшие на скамье старейшины молча переглянулись.

Леотихид же, нимало не смущаясь, заметил:

   — Прошу, не отвлекайся, уважаемый Евриклид. Я внимательно слушаю тебя.

   — Справедливости ради, Леотихид, тебе следует отдаться во власть персидского царя и принять смерть от его слуг, — холодно продолжил Евриклид. — Это будет справедливейшим возмещением и для персов, и для богов. Однако...

Евриклид опять замолк, ибо сладостные женские стоны за стеной перешли в исступлённый прерывистый крик.

Евриклид обменялся взглядом со своими спутниками, на лицах которых сквозь невозмутимую надменность невольно проступило ехидное любопытство.

   — Ну, уважаемый Евриклид? — промолвил Леотихид невозмутимо. — Что дальше?

   — Однако, — Евриклид вновь вперил суровый взор в хозяина дома, — я вижу, что ты со мной не согласен, сын Менара.

   — Конечно, не согласен! Хорошенькую вы уготовили мне участь. Мне — гераклиду! — отдаться на милость Варвара, у которого подвизается в слугах изменник Демарат. Да вы с ума сошли, уважаемые!

   — Мы не занимаемся постановкой трагедий, — сдержанно произнёс Евриклид. — Мы пытаемся избавить наше государство от напасти, свалившейся на него в том числе и по твоей вине. Ты сам выбрал такую неприглядную роль.

— Но ты можешь всё исправить одним смелым поступком, — добавил Феретиад.

   — Я готов принять смерть в битве, как подобает спартанцу, — гордо подняв подбородок, сказал Леотихид, — но позволить персам прикончить себя как жертвенного барана я не могу. К тому же нет такого постановления от совета старейшин.

   — Я знал, что говорить с тобой о доблести и чести, Леотихид, только даром терять время. — Евриклид поднялся со стула.

То же самое сделали его спутники.

   — Сожалею, что нам не удалось договориться, — с улыбкой проговорил Леотихид, у которого гора свалилась с плеч.

Уходя, старейшины столкнулись в дверях с Леархом, румяное лицо и растрёпанные кудри которого говорили о том, что он только что вкусил любовных утех. Леарх явно не ожидал увидеть старейшин в доме Леотихида, поэтому покраснел до корней волос. Он попятился, уступая дорогу старцам, которые взирали на него как на преступника, застигнутого на месте преступления. А тут ещё полуобнажённая Дамо выглянула из-за дверной занавески, окликнув Леарха. При виде старейшин, выходивших из комнаты, она стыдливо ойкнула и юркнула обратно за дверной полог.

Старейшины важно прошествовали мимо застывшего столбом Леарха, саркастически усмехаясь и постукивая посохами по мозаичному полу, на котором из разноцветных камешков были выложены фигуры обнажённых нимф и гоняющихся за ними сатиров.

   — Не позорь имя своего отца, Леарх! — сурово бросил Евриклид, проходя мимо юноши. — Тебе не место в этом доме. И тем более в объятиях этой распутной женщины! — добавил он, кивнув на дверь, куда скрылась Дамо.

Леарх ожидал, что Леотихид обрушится на него и жену с гневными упрёками за то, что они выставили его в неприглядном свете. Однако тот не только не выразил Дамо и Леарху своего недовольства, но пригласил обоих на трапезу, где щедро подливал им вино. Леотихид и сам немало выпил, довольный тем, что, по всей видимости, Евксинефту и прочим эфорам удалось одержать верх.

Евриклиду действительно не удалось настоять на возвращении в Спарту Демарата и на изгнании Леотихида. Существующее положение вещей, при котором среди знатных семей Лакедемона после смерти Клеомена установилось относительное спокойствие и равновесие, устраивало подавляющее большинство именитых граждан. С возвращением же Демарата это равновесие неминуемо нарушилось бы. Если ныне на всём происходящем в Лакедемоне чувствовалось влияние Агиадов и поддерживающих их знатных родов Эгидов, Тиндаридов и Талфибиадов, то с воцарением Демарата непременно пошёл бы в гору царский род Эврипонтидов, причём та его ветвь, от представителей которой и в прошлом хватало хлопот.

Безвольный Леотихид устраивал и Агиадов, и спартанскую знать, имевшую доступ в эфорат. Народ же хоть и любил Демарата, однако безмолвствовал, удручённый зловещими предсказаниями.

Одолев в герусии сторонников Евриклида, эфоры созвали народное собрание, на котором объявили: для избавления Лакедемона от гнева богов нужны два гражданина, согласных добровольно расстаться с жизнью. Этим двоим предстояло отправиться в Азию к персидскому царю, который имел полное право обрушить на них свою месть. Послов, утопленных в колодце по приказу Клеомена, было двое.. Тем самым, рассудили эфоры, спартанцы заплатят равным за равное и смертью за смерть, как и повелевает додонский оракул.

Распустив собрание, эфоры дали согражданам три дня на то, чтобы всё обдумать.

Евриклид, презиравший Леотихида за малодушие и недолюбливавший Евксинефта за покровительство Леотихиду, на другой же день после созыва народного собрания не без язвительности заметил эфору-эпониму: может случиться так, что никто из граждан не пожелает своей гибелью исправлять чужие ошибки.