Белый амариллис - Алина Горделли

розовый пеньюар и опустилась ничком на огромную двуспальную кровать с парчовым балдахином, обняв обеими руками розовую, с золотой вышивкой, подушку.

Надо же, ведь и дня не прошло, как она стояла у края обрыва. Во всех смыслах, горько подумалось ей.

Наверное, если бы Гершензон и Гершензон попытался прочитать ей проповедь или нотацию о смысле и ценности жизни, она в тот же момент вырвалась и бросилась бы вниз.

Но мудрый старикан, вцепившись в ее локоть с неожиданной для своего хрупкого телосложения силой, буквально оглушил Нелли болтовней, упорно таща ее подальше от опасного места. Откуда же он взялся?! Ах да, кажется пристал к их группе где-то на Херсонщине, достаточно недавно. И откуда ему известно ее имя и никому теперь не нужный титул?

— Нам здорово повезло! — болтал между тем Гершензон и Гершензон (интересно, кем же был ее новый знакомый — первым или вторым Гершензоном — глупо хихикнулось Нелли). — На прошлой неделе взбунтовалась команда двух стоявших на рейде французских кораблей. Большевистская пропаганда! Подняли красные флаги, объявили неповиновение капитану и офицерам и ушли под пение Марсельезы! И это в военное-то время! — бушевал старик.

Теперь он не менее цепко держал Нелли под руку, увлекая ее вниз по лестнице, к пирсу.

— Несколько партий до нас так и остались в Одессе без средств к существованию, побираться! А нам вот несказанно повезло — британский крейсер! Черта с два они с большевиками свяжутся! — и, в знак уважения к Британии, Гершензон и Гершензон снова сорвал с головы цилиндр.

Нелли почувствовала безумную усталость. Корабль так корабль. Лишь бы где-нибудь прилечь, забыться. Она с благодарностью смотрела на старика, кажется, решившего взять над ней шефство и не отпускавшего ее ни на минуту.

На пирсе было многолюдно. Взволнованные новоприбывшие смешались с не менее взбудораженными беженцами из предыдущих партий, которых бросили французские корабли. К ним присоединились желавшие эмигрировать одесситы. Те стояли отдельной, хорошо одетой и сытой стайкой, отмежевавшись от прибывших оборванцев. Народу набралось не меньше сотни.

Пронеслось слово, что германские подлодки, по просьбе большевистского правительства в Петрограде, заблокировали Дарданеллы, и больше кораблей не будет. «Тубероза», оснащенная современными противолодочными пушками, все же решилась на этот рейс, но обратный путь может оказаться опасным. Ожидающим сообщили, что с берега радировали британскому капитану со слезной просьбой принять всех желающих. Ответа ожидали, затаив дыхание, ведь проверка иммиграционных документов у такого количества народа может занять несколько дней, а по плану «Туберозе» надлежало сняться с якоря вечером того же дня.

Видимо, сарафаночный телеграф работал в Одессе отменно, так как, откуда ни возьмись, на пирс повалило огромное множество народа, с чемоданами, собаками и даже детскими колясками. В мгновение ока пирс был заполнен до отказа желающими попасть на последний корабль. Народ теперь исчислялся сотнями. Те, которым удалось преодолеть многомесячный тяжелейший путь к морю, оказались затертыми в красочной толпе одесситов.

Беженцы не на шутку разволновались. А вдруг им вообще не удасться попасть на крейсер — им, оборванным, непрезентабельным, с помятыми, а то и потерянными документами? Волнение передалось и Нелли. Теперь, когда путешествие оказалось под угрозой, ей безумно захотелось оказаться на этом величественном, отрешенно стоявшем на рейде, корабле. Кто-то, вооружившись подзорной трубой, сообщил что с корабля разглядывают пирс в бинокли.

Наконец, из служебного помещения выскочил взволнованный, красный как рак, радист. Толпа замерла.

— Маркониграмма с «Туберозы», — заорал он в мегафон, — «Принял исполнительное решение взять на борт всех желающих без оплаты и без иммиграционного контроля. Посадку начать немедленно. Отправление ровно в 8 часов вчера. Капитан Рострон.»

— Уррра! — завопила толпа — Слава Британии! Правь Британия! — В воздух полетели пресловутые чепчики.

К пирсу подогнали несколько больших катеров для первозки пассажиров на океанский корабль. Снова завертелся, закрутился людской водоворот. Нелли всегда недолюбливала толпу, а тут еще от всего пережитого, голода и внезапно одолевшей жажды, ей стало дурно. Словно в буране, опираясь на ватные ноги, Нелли неслась вместе с людским потоком за господином Гершензоном, первым или вторым — неважно. Теперь уже она сама крепко держалась за полы гершензоновского сюртука.

Словно в тумане, Нелли взобралась на катер. Она то и дело впадала в забытие на плече господина Гершензона, который бросал на нее озабоченные взгляды. Наконец, они подплыли к огромному кораблю, верхнюю палубу которого с катера невозможно было разглядеть. Но Нелли было не до того, ей бы не упасть с казавшимися бесконечными сходен. Заплетающиеся от слабости ноги все же подкосились, но чьи-то сильные руки заботливо подхватили ее, и уверенный голос произнес «Все в порядке, мисс! Вы в безопасности, мисс!» на простонародном английском наречье. «Фу, Кокни!»— с презрением сморщила бы носик неллина английская гувернантка. Это было последнее, о чем подумала княжна Мещерская, потеряв сознание на руках английского матроса.

***

Очнулась Нелли в корабельном госпитале. Заметив, что пациентка зашевелилась, к ней быстро подошла сухопарая сестра милосердия.

— Вы говорите по-английски?

Нелли кивнула, попыталась приподняться, заметила, что лежит обнаженной под белоснежной полотняной простыней, пискнула и нырнула обратно.

— Старшая медсестра Робинсон. Мы с главным хирургом доктором МакЛареном только что вас осмотрели. Вместе, — строго подчеркнула медсестра.

Уголоком глаза Нелли заметила, что у дверей госпиталя господин Гершензон, задрав голову, разговаривает с нависшим над ним дородным господином в пенсне и белом халате. Оба посматривали в ее сторону.

Наконец, господин Гершензон, усиленно закивал головой и откланялся. Доктор МакЛарен, а это был он, подошел к полуотгороженной ширмой койке, на которой лежала Нелли, немного нахмурившись, посчитал пульс, оттянул ей нижнее веко и сообщил, что кроме истощения, нервного и физического, а также небольшой анемии, она здорова. Он прописал ей усиленное питание, на корабле ее будут кормить бесплатно. Впрочем, как и других беженцев, поспешно добавил главный хирург: распоряжение капитана.

— Платье и верхнюю одежду пришлось сжечь, принсэсс Мишэрски, — с трудом выговорил ее имя явно проинформированный господином Гершензоном доктор. — Они кишели — ээээ — вшами, — добавил он извиняющимся тоном. — Просто чудо, что вы не заболели тифом!

Нелли дернулась, но доктор жестом остановил ее.

— Ваши документы в целости и сохранности, мы их нашли. И икону. Беженцы часто зашивают ценные вещи в одежду, так что мы ее основательно осмотрели, а потом — в печь! — слабо усмехнулся МакЛарен.

— А как же… а во что же мне одеться? — пролепетала Нелли.

— Ну не в грязные же лохмотья! — доктор кивнул сестре Робинсон.

Та указала на стенку ширмы. Там, на вешалках, висели два полных комплекта дамских костюмов — утренний и дневной, со шляпками, перчатками и ридикюлями в подант.