Ярослав Зимин - Корабли надежды

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Бонапарт пошел в Египет!»

В небольшой таверне, расположенной неподалеку от причалов Карантинной бухты и принадлежавшей однорукому отставному капитану Фотиади, было пустынно. По распоряжению начальника порта все торговые суда, приходившие из турецких городов, стояли в глубине бухты на карантине до особого распоряжения.

Одинокий посетитель сидел за столиком у окна, явно кого-то ожидая. Поглядывая на хозяина, он делал набросок углем в альбоме и поддерживал ленивый разговор.

Фотиади, переходя от стойки к очагу, над которым в большой сковороде жарилась недавно выловленная камбала, то нарезал хлеб и помидоры, то, помогая крючком протеза, ловко переворачивал жарившуюся рыбу. При этом он без умолку болтал, хвастаясь былыми подвигами и постоянно трогая крупную золотую серьгу в правом ухе.

— Вот вы, Захар Федорович, все смеетесь, не верите мне. А знаете, откуда у меня эта золотая серьга?

— Знаю, Фотиади, знаю! Тебя совет капитанов в Портсмуте ею наградил за то, что ты ходил вокруг Америки мимо мыса Горн и жив остался. Так дело было?

— Верно, — разочарованно ответил грек, — а откуда вы это знаете?

— Л кто этого не знает? Ты же сам всем рассказываешь, и мне не раз говорил.

— Да-а, — протянул Фотиади, не переставая орудовать у очага. Но вдруг он встрепенулся, — А знаете, что дает такая серьга?

— Вот этого не знаю.

— Так вот, я могу в любом порту мира, в любой таверне всегда иметь бесплатное угощение.

— Да, это важное преимущество, особенно к концу стоянки. И часто ты им пользовался?

Но дальнейшее выяснение преимуществ оригинальной награды прервал пушечный выстрел с расположенной неподалеку батареи. Собеседники вышли на улицу. В бухту входило небольшое купеческое судно. На мачте медленно поднимались сигнальные флаги, но разглядеть их было трудно.

— Кто это пожаловал, ты не видишь?

— Как не видеть! Это же ваш приятель Манопуло на «Панагии Дука». У него у одного синие паруса стоят.

— Да, ты прав. Теперь и я вижу. У тебя глаза, как у ястреба, острые. Не тянет в море?

— Как не тянуть, тянет! Ночами снится, что на шканцах{15} стою, а проснусь — тоска от этой береговой жизни. Да и рука…

— Ладно, ладно, ты только не расстраивайся. И на берегу жить можно. Лучше пойди посмотри, рыба небось горит. Манопуло придет, чем угощать будешь?

— Ах ты, господи, и впрямь горит! — Фотиади кинулся к очагу.

— Накрой стол на двоих в задней комнате.

Собеседник Фотиади направился к причалу, куда должна была подойти лодка с пришедшей бригантины.

В Севастополе хорошо знали лейтенанта Захара Векова, любили его за прямой характер, веселый нрав. Среди холостой публики он выделялся остроумием, философическими рассуждениями. Его редко называли по чину или по имени и отчеству: для большинства его знакомых он был просто Захар. Он числился флаг-офицером в штабе командующего флотом вице-адмирала Ушакова.

Федор Федорович Ушаков знал Векова еще по Измаилу. Веков там отличился при высадке десанта с флотилии Дерибаса{16}. Решительные действия десанта способствовали успеху штурма. По представлению Суворова Захар получил тогда чин мичмана, а вскоре был награжден и орденом Владимира 4-й степени, незадолго до того учрежденным. Позже, перейдя по рекомендации Дерибаса на службу к Ушакову, он за отличия в сражении при Калиакрии получил чин лейтенанта и орден Георгия 4-й степени. Хорошего роста, атлетически сложенный, с живыми карими глазами и буйной шевелюрой, Захар обладал к тому же довольно сильным баритоном. От него веяло какой-то внутренней уверенностью, свойственной обычно сильным и добрым людям. Обладая природным обаянием и феноменальной памятью, он быстро сходился с самыми различными людьми. Захар свободно владел турецким, греческим, английским и французским языками, не считая русского и болгарского.

Все эти качества делали Захара незаменимым военным агентом, каким он в действительности и являлся. Векова часто видели не только у Фотиади, но и в других кабачках Севастополя, где он с почтением встречался с разноязыкой морской публикой и охотно помогал своим друзьям-шкиперам, оказавшимся временно «на мели», некоторой толикой денег и, что особенно для них было важно, протекцией для получения места на каком-либо торговом судне, отправлявшемся в румелийские или турецкие порты. У Захара всюду были друзья. С их помощью он доставлял Ушакову важные и достоверные сведения. Этот род деятельности, скрытый от широкой публики, постепенно создал Захару серьезный авторитет у командующего Черноморским флотом. Ушаков доверял ему и любил Векова, как сына.

Сегодня у Захара тоже должна была состояться встреча с одним из его помощников — капитаном торгового судна, бывшим мичманом российского флота Дмитрием Манопуло, которого он месяц назад послал в Архипелаг и к острову Кандия{17} для наблюдения за возможным появлением французского флота в восточной части Средиземного моря. Дело в том, что отовсюду уже с мая месяца приходили вести о снаряжавшемся в Марселе и Тулоне огромном флоте и о прибывающих туда десантных войсках французов. Совсем недавно ему сообщили, что Наполеон взял остров Мальту.

Из причалившей лодки бодро выпрыгнул небольшого роста, плотный капитан прибывшего судна. Его загорелое и обветренное лицо лучилось приветливой улыбкой, глубокие морщины разбегались от углов уже начинающих по-стариковски блекнуть глаз. Он с силой сжал протянутую ему Захаром руку, вложив в рукопожатие всю свою радость от встречи.

— Смотри не сломай мне пальцы! — шутя воскликнул Захар.

— Вам, Захар Федорович, не только я, но и медведь пальцы не поломает.

Манопуло давно и близко знал Векова. Ему нравился его негласны» начальник.

— Хорошо, что ты вовремя вернулся и, как я погляжу, в добром здравии. Нам предстоит сейчас беспокойная жизнь.

— Так вы, Захар Федорович, уже знаете?

— Что я должен знать?

— А то, что Бонапарт пошел в Египет!

— И англичане ему не помешали?

— Адмирал Нельсон гонялся за Бонапартом по всему Средиземному морю, а тот себе, не торопясь, высадился в Александрии, разбил мамлюков{18} и сейчас уже половину Египта занял, наверное.

— Молодец, Манопуло, что не задержался с такими важными новостями. На днях командующий из крейсерского похода возвратится. Ему эти известия будут весьма интересны. А сейчас быстро оформляй бумаги у карантинного начальника. Больных у тебя нет?

— А кому болеть? Мы все просолены, прокопчены, к нам холера не пристанет. Она и в Стамбуле пошла на убыль.

— Все это хорошо. Но ты поторапливайся. Скоро адмиральский час, и начальника карантина до вечера не сыщешь. Потом возвращайся к Фотиади, там и поговорим.

Спустя час, покончив с формальностями и отправив бригантину на разгрузку, Манопуло сидел напротив Векова в задней комнате у Фотиади и, утолив голод, рассказывал о своем плавании в Архипелаге.

— Скажу вам, Захар Федорович, что турки к нам очень переменились. В Стамбуле был я у своего земляка, он, вы знаете, драгоманом{19} у великого визиря Юсуфа Зия-бея служит. Так он мне говорил, что, если Порта не пойдет на союз с Россией, ее растащат по частям либо французы с разными пашами, либо англичане с австрийцами.

— Это твой земляк так считает или это визирь говорит?

— Так думает султан, а великий визирь против. На союз с нами он идти не хочет. Селим задался целью переделать Порту на европейский образец и многое уже сделал. Но Юсуф-бей считает, что в своих замыслах султан смелее, чем на деле. Он бросается из крайности в крайность, а Блистательная Порта все больше теряет свою силу. Султана опутали сетью английские, французские, австрийские, да и свои собственные османские шпионы. За ним следят и свои и чужие, и каждый надеется урвать для себя что-нибудь от империи. Казни пойманных шпионов дела не меняют. Поэтому Селим никому не верит, никого, кроме своего дяди великого муфтия{20}, не слушает и пытается все делать сам. Ошибается, а винит в этом других. Голову там потерять — пара пустяков. Каждый день перед дворцом на копьях выставляют то одну, то другую.

— И твой земляк тебе все это рассказывал у себя?

— Нет, Захар Федорович, как можно. Я помню, вы мне говорили, что и у стен есть уши. Мы с ним рыбку с лодки ловили. Так он часа три кряду говорил. У меня от весел кровавые мозоли сделались.

— А кто именно против союза с Россией и кто за союз?

— Кто там за что и за кого, понять трудно. Да и переменчивы турки. Сегодня одно говорят, завтра другое. Твердо можно сказать, что против союза с нами там великий визирь Юсуф и учившийся во Франции близкий друг Селима Ахмет-бей. Он у султана как бы министр иностранных дел.