Житие маррана - Маркос Агинис

страха. Вслед за ищейками Торибио Вальдеса явились и другие действующие лица: зловещие фамильяры инквизиции, призванные сыграть свою роль в спектакле, о котором не ведали лишь сам обвиняемый да его родственники. В точности как тогда. Святая инквизиция умела соблюдать секретность. И проявлять полное бездушие, когда речь шла о защите чистоты веры. Напрасно плакала Альдонса, напрасно омывала слезами сандалии комиссара. Ни сиротство детей, ни нищета, в которую ввергли семью, никого не трогали. Стражники обшарили все комнаты в поисках Диего. Сорвали скатерть и заглянули под стол, пооткрывали немногие оставшиеся в доме сундуки, перевернули жесткие кровати, перерыли давно опустошенную кухню и даже хибарку, где жили рабы. И нашли-таки беглеца в загоне, откуда он пытался перебраться к соседям. Юноша сопротивлялся, отказался выходить, кричал, чтобы его отпустили. Солдаты вчетвером за руки и за ноги приволокли его в виноградный дворик, где их поджидал брат Бартоломе. Диего отчаянно рвался, как рвется корабль, пришвартованный к берегу и застигнутый бурей. Бился, извивался, дергался, но освободиться не мог. Капитан приставил ему к горлу клинок.

— Веди себя как мужчина, марран вонючий?

Диего затих. Стражники опустили его на землю. Юноша встал, откинул со лба волосы и одернул рваную рубаху.

— Подойди, — приказал брат Бартоломе, восседавший на стуле.

Диего огляделся, медленно шагнул вперед. И тут произошло нечто невероятное: он молнией метнулся на одного из фамильяров, толкнул его на капитана Вальдеса, изо всей силы лягнул стражника и выбежал вон. Вскочил на коня и был таков. Солдаты кинулись вдогонку, но поздно: на улице только пыль клубилась. Они бестолково заметались в поисках своих лошадей и ринулись в погоню. Топот копыт мешался с яростными проклятиями. «Этот змееныш мне за все заплатит!» — ревел капитан.

Брат Бартоломе, пылая праведным гневом, покинул дом; за ним потянулись и все остальные. Альдонса без сил повалилась на стул, где еще недавно сидел монах. А Франсиско, убедившись, что его никто не видит, выскользнул на задний двор и спрятался в своем тайном убежище. Он растянулся на влажной земле и подумал: «Брат сможет укрыться здесь, если вернется». Его воображению рисовалась такая картина: Диего прискачет на бойню, затеряется среди повозок, мулов и рабов и незаметно пересядет на другую лошадь. Преследователи увидят коня без всадника, решат, что беглец удирает на своих двоих, и станут искать его в смрадных загонах, станут от злости лупить забойщиков и бегать, оскальзываясь в липких красных лужах. А брат тем временем будет уже далеко, на дороге в Буэнос-Айрес.

Перед закатом Каталина собрала немудреный ужин. Франсиско погладил маму по руке: он хотел сказать ей, что все не так страшно, что Диего все-таки сумел удрать и теперь, наверное, мчится к берегу океана. Ночью мальчик никак не мог уснуть, а едва задремал, как тут же и проснулся, разбуженный громким шумом. Снаружи что-то сверкало и гремело. Он выскочил во двор и остолбенел: у колодца стоял грязный и дрожащий Диего, а стражники связывали ему руки. При свете фонарей было видно, что все лицо у несчастного в синяках, рваная рубашка в крови. Юношу пинками погнали в гостиную, а офицер тем временем велел сбегать за братом Бартоломе. Альдонса кинулась было к сыну, но солдат оттолкнул ее, и женщина упала на колени.

Ожидание длилось целую вечность. Альдонса молила, чтобы ей позволили хотя бы дать мальчику напиться. Франсиско, не спросясь, помчался к колодцу, наполнил водой кружку и торопливо протянул брату, но один из фамильяров схватил его за ухо, вырвал кружку из рук и выплеснул воду под ноги пленнику. Послышались тяжелые шаги, и на пороге появился комиссар в сопровождении сонного кота. Фамильяр выпустил ухо дерзкого мальчишки и поспешил к доминиканцу. Брат Бартоломе с надменным видом расположился в пустой гостиной, одернул подол рясы, поправил распятие на груди и велел подвести арестованного. Нотариус поставил на стол чернильницу, достал перо и бумагу.

— Назовитесь.

Юноша пробормотал свое имя.

— Профессия.

Диего вдруг померещилось, будто монах, точно гигантский шар, медленно поднимается в воздух. Преодолевая головокружение, он заморгал.

— Профессия, — повторил комиссар.

— Не знаю…

— Собственность. Каким добром владеешь?

Диего потупился. Как странно звучит это слово — «добро». «Добрый». «Добро и зло». «Мое добро». Ноги у него подкашивались.

Комиссар начал загибать пальцы на левой руке:

— Деньги?

Диего замотал головой.

— Земли? Серебро? Лошади? Мулы? Рабы? Золото?

Нотариус усердно скрипел пером. Пленник, весь обмотанный веревками, качался, как кипарис на ветру.

Брат Бартоломе сжал наперсный крест и поднес его к самому носу арестованного так, что тот вынужден был поднять на него взгляд.

— Ты иудействовал?

Диего вновь замотал головой. Однако такой ответ не удовлетворил комиссара.

— Иудействовал? Отвечай!

— Нет… нет, — голос юноши дрожал. — Я добрый католик, вы сами знаете. Добрый католик.

Брат Бартоломе опустил крест.

— Так или иначе, — проговорил он, подавляя зевоту, — разбираться будет инквизиция. Тебя отправят в Чили, а оттуда в Лиму.

В мертвой тишине послышался только сдавленный стон Альдонсы. Допрос закончился. Нотариус спешно дописал протокол, стражники уволокли связанного Диего. Фамильяры почетным караулом выстроились вокруг комиссара, подняли свои фонари и удалились.

Остаток ночи мать с детьми провели в терзаниях. Наутро старший сын Нуньеса да Сильвы отправится туда, где находился его отец (или останки отца), а брат Бартоломе снова явится в их дом с ордером, чтобы заново описать имущество семьи закоренелых грешников. И заберет последние жалкие лохмотья.

Франсиско смог заснуть только на рассвете. Мысли путались, лишь один вопрос неотступно крутился у него в голове: «Когда придет мой черед?» Недавно ему исполнилось десять лет.

♦ ♦ ♦

Снова все повторяется: шаги, грохот засова, скрип ключа в замке, полоса света на полу. Входят стражники.

— Встать!

Узник ослаб, все тело нестерпимо ломит.

Кандалы снимают. На ржавых браслетах остаются клочки его кожи и гнойные струпья. Запястья и щиколотки вдруг кажутся до странности легкими. Но вокруг пояса тут же затягивается веревка. Длинная, толстая, крепкая.

— На выход!

— Куда меня ведут?

— Вперед, я сказал!

Пошатываясь, он идет к двери. Стражники крепко вцепились в руки пленника: не дают упасть и направляют. Они выходят в коридор. Наконец хоть что-то начало происходить.

25

Они исправно посещали церковь. Альдонса шла медленно, виновато потупившись; дочери поддерживали ее под руки. Франсиско же нетерпеливо сновал вокруг: то шел впереди, как проводник, то трусил сзади, точно собачонка. Соседи сторонились их: от семьи так и веяло скорбью и несчастьем. «Такими же одинокими, наверное, чувствовали себя три Марии, когда распяли Христа, — думал мальчик. — Над Иисусом глумились, как над папой и братом. И