Михаил Казовский - Топот бронзового коня

    Совершенно иначе всё происходило ночью. И венеты («синие»), и прасины («зелёные») неизменно сбивались в банды (даже не обязательно враждовавшие друг с другом - зачастую смешанные), нападали на случайных прохожих, избивали и грабили, женщин и мальчиков подвергали насилию, все по очереди, иногда и одновременно, а ещё убивали мужчин на спор. Скажем, так. Отловив какого-нибудь несчастного, большей частью нищего, слабого, больного, начинали хвастаться. Феодосий говорил: «Спорим, я убью его с первого удара под сердце?» - «Это ерунда, - говорили другие. - Это каждый может. Ты вспори ему брюхо одним ударом - от лобка до грудины». - «И потом смотреть на его кишки? Фу, какая гадость! Вспарывайте сами». Или Фотий предлагал: «Спорим, я ножом снесу ему голову?» - «Что, одним ножом?» - «Да, одним ножом». - «Спорим, не снесёшь? Надо позвонки ещё перебить». - «Спорим?» - «Спорим!» Фотий, конечно же, проигрывал, оставался весь измаранный кровью да ещё платил проигранные монеты. Но подобные развлечения забавляли всех.

    Власти же смотрели сквозь пальцы на такие проделки молодых негодяев. Ведь в своём большинстве это были отпрыски знатных семейств. Дети сенаторов, крупных землевладельцев тяготели к «синим», дети торговцев и ростовщиков больше сочувствовали «зелёным». По религиозным воззрениям тоже шло разделение: основную массу «зелёных» составляли монофиситы, а у «синих» преобладали, наоборот, ортодоксы. Впрочем, как уже говорилось, убивали и грабили они часто сообща.

    Наконец разгул безобразий переполнил чашу терпения горожан, к императору посыпались массовые жалобы. Надо было что-то решать. Василевс призвал к себе Евдемона - градоначальника (эпарха), в подчинении которого находились в том числе и тюрьмы Константинополя, и велел доложить о ночных разбоях. Бывший командир конницы, тот рапортовал откровенно и чётко:

    - Никакого сладу, ваше величество. Много раз хватали виновных, но родители выкладывали за них кругленькие суммы, и гвардейцы отпускали мерзавцев, даже не допросив как следует.

    - Поменяй гвардейцев.

    - Много раз менял. С новыми происходит то же самое: перед золотом никто устоять не может. А с другой стороны, коренные константинопольцы в гвардию не спешат, и приходится набирать выходцев из провинций - варваров, федератов. А у них своё представление о нравственности…

    Погрозив пальцем, самодержец предупредил:

    - Осторожней, братец: я ведь сам выходец из Иллирика.

    Евдемон, смутившись, проговорил:

    - Извиняюсь, ваше величество, я не вас, конечно, имел в виду…

    - Понимаю, ладно. Что же будем делать с нарушителями спокойствия?

    - Может, отменить скачки?

    - Нет, народ возмутится.

    - Или запретить димы - цирковые партии? Всех, кто будет одеваться в синее и зелёное, сразу штрафовать?

    - Нет, не выход. Для начала выпущу указ, запрещающий борьбу партий. Всех, пришедших на ипподром, тщательно обыскивать и оружие конфисковывать. Провинившихся сечь публично.

    - Ну, а как поступать с юнцами, промышляющими ночами на улицах?

    У Юстиниана озорством вспыхнули глаза:

    - Отпускать, ничего не предпринимая. Лишь записывая, кто они такие и где живут.

    - Как же - отпускать? - удивился градоначальник.

    - Очень просто. Будем привлекать их родителей. Подвергать крупным штрафам и позорным карам. Вот тогда и запрыгают, словно рыба на сковороде. И добьются сами, чтобы их отпрыски больше не шалили.

    - Гениально, ваше величество.

    - Ты не мог додуматься?

    - Да куда уж нам, без такой светлой головы, как ваша!

    - Старый льстец. Хорошо, ступай. И с плохими вестями больше не приходи. Если не справляешься, я назначу другого.

    - Приложу все силы, выпрыгну из кожи, но порядок в городе наведу, клянусь.

    Проводив его взглядом, самодержец подумал: «Вряд ли он потянет. Малость глуповат. На такую должность надо ставить человека хитрее». Евдемон же уходил от монарха расстроенный: «Привлекать родителей, - бормотал он себе под нос. - Ишь, сообразил! Привлечёшь их, как же! Сразу все отвертятся - или через близких влиятельных людей, или через взятки… Тут гуманными способами не выиграешь. Лишь одно средство: убивать виновных на месте преступления, без суда и следствия. Вот тогда десять раз мозгами раскинут, прежде чем идти безобразничать… Но ведь предложить василевсу такое - значит выставить себя юридическим неучем, извергом, не чтящим римское право… Бедная страна! С этим Юстинианом пропадём ни за грош!»

    Между тем указ автократора, запрещающий борьбу партий и о мерах по наведению порядка в ночном городе, был публично оглашён на агоре (площади народных собраний) несколько раз. Разговоров он вызвал множество. Кто-то его хвалил, говорил, что давно пора, надоели эти бесчинства, драки «синих» с «зелёными» и разгул насилия. А другие негодовали: слыханное ли дело - покушаться на вековые обычаи! Скачки скачками, это само собой, но соперничество димов - неотъемлемая часть ипподромных ристаний. Запретить борьбу партий - значит лишить народ половины получаемых удовольствий. Для чего тогда вообще собираться в цирке? Не кричать, не переживать, не скандалить? Что за чепуха?

    И среди друзей Фотия с Феодосием рассудили так: на бега оружие брать не будем, но свистеть, топать и орать с трибун станем, как и прежде. И ночных забав не отменим; выждем пару-тройку недель, чтобы схлынула волна гвардейского ража, а когда обстановка понемногу нормализуется, то начнём промышлять с удвоенной силой. Мы же дети знатных родителей! Пусть попробуют тронуть.

    Но ведь тронули, да ещё как тронули! Дело вышло так.

    Молодые люди, завершив учёбу в мае 530 года, всей компанией завалились в один из крупных трактиров, где обычно гуляла «золотая молодёжь», оттянулись по полной, напились изрядно и задумали тряхнуть стариной - выйти на ночную охоту. С Месы завернули в квартал Леомакелий и на берегу Ликоса невзначай наткнулись на парочку, занимавшуюся на траве любовью. Юношу избили до полусмерти, и его бесчувственное тело сбросили в воду, чтобы то само затонуло. А над девушкой долго измывались, заставляя выполнять все их мыслимые и немыслимые сексуальные прихоти.

    Только одного не учли насильники: парень не погиб, а в реке очнулся, потихоньку выплыл, выбрался на берег, разыскал патрульный отряд ночной гвардии и донёс на преступников. Конные гвардейцы поскакали к указанному месту и накрыли пьяную оргию в самом разгаре. Повязали всех. На верёвках притащили в резиденцию Евдемона, бросили в тюрьму и оставили за решёткой до самого рассвета. Фотия, кричавшего: «Вы, мерзавцы, знаете, кто я такой? Сын Велисария! Феодосий тоже сын Велисария! Если не отпустите нас обоих, то такие неприятности ждите на свои задницы, что потом мало не покажется!» - отметелили страшно, до потери сознания.

    Утром Евдемон допросил всех лично и сказал, что отпустит, если за ними явятся родители. Феодосий ответил, что родители Фотия и его на войне с персами, а из близких - только дедушка Сита: он сейчас на побывке в Константинополе с бабушкой Комито.

    У градоначальника дёрнулась щека:

    - Консул Сита - твой родной дедушка?

    - Не родной, а названый. Антонина, усыновившая меня, много лет назад стала приёмной дочерью Комито.

    - Комито - старшая сестра её величества Феодоры?

    - Совершенно верно.

    - Получается, что императрица для тебя - двоюродная бабушка?

    - Получается так.

    Крякнув, Евдемон сформулировал:

    - Как же вам не стыдно позорить своих родных? Коль дойдёт до самого верха, вас накажут изрядно.

    - Нас накажут, но и вам несдобровать: ведь на Фотии от побоев нет живого места.

    - Успокойся, как-нибудь уладим.

    За приёмными внуками Сита приехал сам. Он за годы войны в Персии сильно изменился - похудел, поседел, а морщины пролегли от носа ко рту. В тридцать пять выглядел на все пятьдесят. Оловянные глаза потемнели. О военной кампании он рассказывал дома скупо: поначалу ромеям сопутствовала удача, взяли местечко Миндуе у персидской границы и восстановили крепость Дару. Но противник, разумеется, возмутился, начались непрерывные стычки, в том числе с армянами, многих ромеи взяли в плен (в частности, двух вельмож из рода Камсаракан - Сита их привёз на поклон василевсу), назревает решительное сражение. Нужно подкрепление.

    Евдемон передал военачальнику двух приёмных внуков со следующими словами:

    - Вы такой уважаемый господин, полководец, консул, патрикий, а ребята пятнают вашу честь. Мы их отпускаем с надеждой, что сумеете сами наказать справедливо.

    - Уж накажем, накажем, не сомневайтесь, - подтвердил собрат Велисария. - Я их увезу в Персию. Приобщу к армейскому делу.