Дураки и дороги - Крокрыс У

— Ах, здравствуйте, маменька. Здравствуйте и вы, Алексей Кириллович, — Лизонька кружилась по комнате, напоминая подхваченный ветром осенний лист.

— Маменька, вы же не сердитесь на меня, что я так долго? — она приласкалась к матери и, наконец, нашла себе место на обитой вышитым сафьяном софе. Светлые волосы местами выбивались из ранее старательно уложенной причёски и падали на лицо.

— Простите мне мой вид. Я так к вам спешила. О чём у вас здесь велись разговоры, пока меня не было?

— Лиза, ну как ты себя ведёшь. Ох, точно сущий ребёнок.

— Мне уже шестнадцать, маменька, и я совсем не ребёнок. Уж кому это знать, как не вам?

Анастасия Романовна только покачала головой и извиняюще посмотрела на Алексея. Тот в ответ улыбнулся. Лизонька никак не желала становится серьёзной девицей и с удовольствием предавалась любым дурачествам. Несмотря на серьёзные шестнадцать лет. Алексей подал руку помощи госпоже Белинской

— Анастасия Романовна рассказывала мне, что вы могли бы просветить меня насчёт планируемого бала в Пятигорске?

Анастасия Романовна с благодарностью посмотрела на Алексея, а Лизонька вся с полной отдачей увлеклась новой темой.

Проведя некоторое время в разговорах о планируемом торжестве, Алексей взял фуражку, попрощался и собрался уходить. Лизонька вышла его проводить.

Фуражка вдруг выскользнула из рук Алексея и с тихим шорохом упала на пол. Лизонька спешно поторопилась опуститься, чтобы подать её Алексею, попутно успев отряхнуть с неё пыль.

— Надо же, какой вы неловкий. А ещё офицер.

Алексей взял из её рук фуражку и надел на голову.

— Елизавета Михайловна, впредь я буду ловчее. Могу вас заверить, что вы подняли мою фуражку в последний раз.

Лицо Лизоньки побледнело, так что Алексей счёл нужным добавить.

— Не обижайтесь, но так не годится. Скажите лучше, как прошли ваши сегодняшние труды?

Лизонька посмотрела на него долгим взглядом.

— Знаете, после вами сказанного мне не стоило бы вам ничего говорить, но всё прошло хорошо.

И спешно попрощавшись, она развернулась и ушла, стуча туфельками.

Алексей вышел на свежий воздух. Погоду метало туда-сюда, поэтому внезапная оттепель сменилась такими же внезапными заморозками, а потом пошёл уж совсем неожиданный снег. Так что под красивым пушистым покрывалом дороги то и дело скрывался скользкий ледок. Алексей покрепче взялся за трость и направился по свежему снегу в госпиталь. Идти ему было далековато: весь бульвар, а потом ещё и подниматься на гору, но слова Лизоньки его обнадёжили, и эта надежда придала сил. Значит, Павел не злится, значит, к нему можно будет снова зайти. Только прихватить статью и ту книжку в переплёте под павлинье перо, что оставляла Лизонька. Конечно, существовала большая вероятность, что Павел просто был как обычно вежлив с другими людьми и Алексею вовсе не будет рад, но попытать счастья всё равно стоило.

Хорошее настроение Алексея не могло значительно ухудшить даже где-то в глубине царапавшая совесть за скрытую передачу письма от Емеленко. Алексей остановился и оглянулся назад. Вроде бы немало прошёл, а ещё столько же идти. Эх, не дело это. Не следовало ему так попустительствовать отношениям прапорщика Емеленко и Лизоньки. Да ещё и от родителей Лизоньки помогать скрывать. Не вышло бы беды. Емеленко товарищ неплохой, но юн до неприличия. Алексей снова вздохнул. Но солнце грело так ласково, а снег был таким серебристым, и его впереди ждала встреча с Павлом, что он выкинул все тяжёлые мысли из головы.

В дверь постучали знакомым стуком, в самом котором слышалась просьба войти.

— Да?

За стуком показалась голова и ожидаемый вопрос.

— Можно к тебе?

Павел смерил эту голову внимательным взглядом. Сердитым он на него не был, так что промедление было исключительно из любви к искусству. И может природной осторожности.

— Заходи.

Сесть сразу на этот раз Алексей не решился. Зашёл, стараясь мягко ступать по отзывающемуся на любое изменение веса полу, и встал перед кроватью, смотря на Павла.

— Как рука? Я слышал, тебе снова ставили лубки?

Павел высунул руку из-под одеяла, поднял и пошевелил. Рукав халата соскользнул, и стало видно, в какое никчёмное состояние пришла кожа. Стала тонкой и сухой.

— Сказали не нагружать никак пока что. Кость срослась, но не до конца.

То, что Павел с ним говорил казалось бы нормально, Алексея успокоило, но вот его рука… Он старался не показывать, однако жалость и вина кольнули своими иглами изнутри. Алексей внимательно оглядел всё, что ему было позволено увидеть, и полез во внутренний карман мундира. Достал маленькую жестяную баночку вазелина и вложил прямо в руку Павлу.

Баночку Павел взял, хоть и осмотрел её всю внимательно. Даже приоткрыл крышку и понюхал, точно ли просто мазь. А то знает он эти лекарства. Но в баночке был чистый вазелин, так что все подозрения улеглись. В конце концов, такое точно пригодится.

— Раз у тебя свободно действует рука, моя помощь с поясом больше не потребуется? — Алексей попытался улыбнуться.

— Теперь могу справляться сам.

Алексей помялся.

— Я тут пробовал переводить на досуге для практики… Одну немецкую статью, которая скорее техническое руководство к последней модели прусской винтовки.

У Павла в глазах заметно прибавилось интереса, однако статью он так и не наблюдал. «Ну, где статья-то?»

В глубоком кармане пальто, которое Алексей так и не снял, хватало места и для статьи, и для тонкой книжки. Однако, когда он доставал статью, она зацепила и книжку, которая успешно вывалилась из кармана на пол, прямо под взгляд Павла. Алексей поторопился всё поднять и аккуратно положил поднятое на тумбочку. Выровнял по углу и подправил ладонью вылезшие из ровной стопки листы перевода. Так, склонившись над тумбочкой, и спрашивал:

— Хочешь поговорить о том, что случилось в прошлый раз?

Павел кашлянул.

— Не очень. Тебе есть, что сказать?

— Я считаю, что Бланшотту не в чем упрекнуть. Она честная и достойная уважения женщина.

В ответ было только молчание. Спине Алексея стало неуютно, так что он повернулся лицом к брату.

— Ты никогда не рассказывал, но, наверное, тебе пришлось тяжко?

Павел не собирался рассказывать и сейчас. Совершенно не имел такого желания. Алексей выждал какое-то время ответа, а потом поник, поняв, что с ним не будут говорить на эту тему. Даже его плечи приобрели грустный вид. Он нервно прошёлся из угла в угол, стремясь возвратить утерянное равновесие.

— Как там погода?

Полы пальто разлетелись в стороны от