Георгий Миронов - Заговор, которого не было...

Фабрикация дела о «Финской шпионско-белогвардейской группе» по своей технологии не отличалась от других разработок петроградских следователей...

Как я уже отмечал выше, учитывая близость границы и наличие на территории Петроградской губернии большого числа граждан финской и ингерманландской националь­ности, следователи, приступившие к созданию этого «Дела», не были стеснены в отборе кандидатур в «шпио­ны». При первом отлове отобрали 59 человек. Часть из них, после допросов и фабрикации материалов, расстреляли (об этих мучениках мы расскажем ниже подробнее); 34 челове­ка, столь же виновные, как и расстрелянные, были снисхо­дительно отпущены на волю. Остальные были заключены на различные сроки принудительных работ в лагеря...

«Резидентом» финских шпионов на территории губер­нии «назначили» привычно моряка. И действительно, из отсеянной следователями для расстрела «компании» воен­ный моряк на роль руководителя «шпионско-белогвардейской группы» годился более всего. Судите сами.

Романов Сергей Иванович, 1897 г. р., уроженец Калишкской губернии (Польша). Уже в силу места рождения— подозрителен. Но не настолько, чтобы «назначать» его ре­зидентом польской разведки. Ибо был в биографии моряка куда более значительный штрих: младший офицер с эскад­ренного миноносца «Выносливый» участвовал в Кронш­тадтском восстании, бежал с экипажем по льду залива в дружественную Финляндию, которая, однако ж, к столь большому наплыву военных моряков была не готова, и оказались моряки на берегу в лагере для интернированных.

Моряки, как известно, люди свободолюбивые. А русскому человеку вообще везде, кроме России, долго жить неуют­но. И пошли моряки обратно. Уже посуху, через границу. 18.07.20 г. Сергей Иванович и был первый раз арестован — «за переход границы с целью шпионажа». Тут же, без дол­гих разговоров, его приговорили к расстрелу (как помнит читатель, было к тому времени у пограничников такое раз­решение — «кронморяков», переходивших границу, рас­стреливать на месте). Но с приведением приговора в ис­полнение, на счастье, замешкались. Тут как раз «подвали­ла» амнистия. И расстрел младшему офицеру заменили лишением свободы. Поскольку к этому делу он был уже, к сожалению, привычен, отнесся к приговору спокойно, без истерик. Тем более и речь-то шла о нормальной физичес­кой работе в активно к тому времени функционирующем лагере «Кресты».

Когда следователи Петрочека начали «раскручивать» «Заговор Таганцева», когда наряду с основным «Делом» де­сятки особоуполномоченных трудились в поте лиц над ма­ленькими «делами», и вспомнили о военном моряке, при­лежно трудившемся во 2-м лагере принудработ «Кресты». Уже 3 июля 1921 г. Сергея Ивановича привозят на допрос в «Большой дом». Понимая, что по пустякам сюда из «Крес­тов» не возят, Романов чистосердечно рассказал все, что знал. А так как не знал он почти ничего, о существовании «Петроградской боевой организации», по его словам, представления не имел, и даже стойко отрицал знакомство с профессором Таганцевым (которого действительно в гла­за не видел, как-то не пересекались ранее их жизненные пути), то полагал, что отпустят его в ставшие родными «Кресты» для короткой, как он думал, дальнейшей от­сидки.

Наверное, наш искушенный читатель уже не сильно удивится, если скажу, что никуда Романова не отвезли, тем более — не отпустили. А приговорили — по постановлению Президиума ПЧК от 24.08.21 г., «на основании имеющихся в деле данных», к расстрелу.

А теперь представьте себе удивление прокуроров Ге­неральной прокуратуры РФ, не обнаруживших в «Деле» С. И. Романова никаких свидетельств его преступной жизни.

При первом чтении материалов «Дела В. А. Матвеева» мне казалось, что этому «финскому шпиону» повезет боль­ше, чем кронштадтскому моряку (к тому времени у меня уже сложилось представление о горестной судьбе людей, короткое время принадлежавших к суровому кронштадтс­кому братству).

Матвеев Виктор Александрович, 1891 г. р., уроженец Петроградской губернии (разумеется, в 1891 г. она называ­лась иначе), надсмотрщик телеграфа на Николаевской же­лезной дороге. Чувствуете социальную разницу: не офицер какой-нибудь, хотя бы и младший, а пролетарий железно­дорожного труда. Арестован был по доносу. Но в чем его обвинял анонимный «друг народа» — неизвестно. Что соби­рались ему инкриминировать следователи поначалу — тоже остается только гадать. Но факт остается фактом: сам ли, по собственному желанию, с подсказки ли следователя или под некоторым легким нажимом с его стороны, но дал скромный провинциальный телеграфист сенсационные показания (для нас сегодня и не такие удивительные, читателю наших очерков уже попадалось подобное обвинение, предъявляе­мое некоторым проходившим по делу гражданам).

Оказывается, В. А. Матвеев всего за 100000 (еще раз на­помним читателям — это всего несколько рублей по курсу 1913 г.) вызвался устроить тайное телеграфное сообщение между Россией и Финляндией! Поскольку предъявить сле­дователям какие-либо устройства или чертежи будущего «проекта века» он не смог, в его показаниях появилась при­мечательная фраза о том, что обещание-то он дал, но «за­тем отказался от этой затеи».

Начальник оперативного отдела ВЧК товарищ Гольдсгейм над показаниями Матвеева, должно быть, всплакнул и, будучи сам чисто пролетарского происхождения, решил помочь брату по классу.

И написал докладную записку по инстанции с ходатай­ством за наивного пролетария, а в заключении по делу предложил ограничиться направлением Матвеева в конц­лагерь сроком на два года.

Опытный работник, товарищ Гольдсгейм хорошо по­нимал, что и за меньшие преступления участников «За­говора Таганцева» вели на расстрел. А Матвеев, как ни кру­ти, уже попал в группу «финских шпионов», и изъять его оттуда не представлялось возможным. Так и родилось замечательное творение начальника оперативного отдела в жанре социальной оды, уникальный исторический до­кумент:

Отбираю из него аргументы Гольдсгейма:

«1. Г-н Матвеев впоследствии категорически отказался от своих услуг белому агенту (предлагавшему изобрести те­леграф между Россией и Финляндией. — Авт.).

2.  Он по своему социальному положению пролетарий.

3.   Он за преданную и усиленную работу на телеграфе Николаевской железной дороги был избран рабочими ге­роем труда.

4.   Он действительно был введен в заблуждение о дей­ствительной цели Сергеева» (это тот самый «белый агент», который якобы заставлял телеграфиста провести телеграф между двумя державами. — Авт.).

Что ни фраза — штрих к портрету эпохи. Чего стоит хотя бы трогательная и романтическая страница биографии: «был избран рабочими героем труда»...

Читатель, наверное, уже совершенно спокоен за Матве­ева. И готовится в следующей фразе прочитать об освобож­дении из-под стражи или, на худой конце, об отправке на принудработы в лагерь робкого телеграфиста. Не спешите радоваться.

В справке, подготовленной прокурором, с печальным юмором констатируется:

«Учитывая изложенные в этом заявлении заслуги, Пре­зидиум Петроградской губчека 3.10.21 г. приговорил Мат­веева В. А. к расстрелу».

Всякая уважающая себя шпионская организация кроме резидента имеет еще и сеть информаторов, тех, кто по идейным соображениям или за деньги передает разведыва­тельные данные.

Естественно, были «назначены» в «финскую шпионско-белогвардейскую группу» и информаторы.

Первым среди них был Нильс Баклунд. Но с ним, судя по сохранившимся в архивах материалам дела, вообще стран­ная история приключилась. Н. О. Баклунд, слушатель Се­веро-Западного управления водного транспорта (уже про­фессия вызывает некоторое удивление, но так записано следователем в 1921 г.), по делу допрошен не был. Нет ни­каких данных ни о его аресте, ни о его жизни до момента приведения приговора в исполнение. А приговорен он был и расстрелян, судя по хранившемуся в деле Постановле­нию Президиума ПЧК, 3 октября 1921 г. Где — неизвестно. А вот за что — сказано. «За передачу сведений о состоянии Шлиссельбургского порохового завода своему брату Ялмару Баклунду — руководителю белогвардейской организа­ции в Финляндии».