Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

мнение. Он никогда не читал романов и вообще книг, не имевших отношения к его монаршим обязанностям. Он не курил, не играл в карты <..>. Я ни разу не подметил в нем ни малейшего неудовольствия, когда случалось будить его среди ночи, часа в два или три, чтобы испросить срочного решения.

Помимо прилежания, к которому побуждало его глубокое осознание долга, он обнаруживал при исполнении своих регентских обязанностей необычайно много здравого смысла, которого приобретенные знания не увеличивали и не уменьшали»[174].

С самого начала поощряемые Гогенцоллернами кальвинистские проповедники сколотили ядро постоянно растущей государственной бюрократии, которая стала образцовым, блестяще подготовленным, преданным своему делу чиновничьим корпусом. Во многом благодаря этим людям Фридриху Вильгельму I и Фридриху II в XVIII в. удалось значительно расширить и укрепить Пруссию, осуществить весьма плодотворные реформы, сделавшие ее передовым, прогрессивным, прекрасно организованным правовым государством. Эти комплименты главным образом относятся к Фридриху II, наследие которого всячески стремились привязать к различным национальным мифам, а его имя использовать как символ национального величия.

В XVIII в. Пруссия стала классической страной бюрократии – академически образованной, хорошо вышколенной, рациональной и профессионально блестяще подготовленной. Эта бюрократия стала мотором последующей модернизации. Германия была страной просвещенного абсолютизма, способствовавшего ликвидации деспотии и феодальных несообразностей, развитию экономики, социального вспомоществования и школы. Это было следствием как религиозно-интеллектуального, так и политико-экономического положения. Немецкое государство было менее коррумпированным и более функциональным, чем, к примеру, Франция XVIII в. Прусская бюрократия, несмотря на ее фундаментально консервативную ориентацию, была сторонницей частичных реформ, относительной модернизации.

Об этом не принято говорить, но в определенном смысле Пруссия на славянских землях выполняла цивилизаторскую роль, ведь не случайно районы наиболее значительной немецкой колонизации – Силезия, Познань, Померания, Богемия, Моравия, Прибалтика – наиболее развитые в промышленном отношении. Национальные меньшинства были даже представлены в бисмарковском рейхстаге, распространять нацистский обскурантизм в национальном вопросе на Пруссию нет никаких оснований. Конечно, нельзя отрицать и целеустремленной политики германизации со стороны Пруссии, но ведь методы методам рознь… Политика русификации Польши осуществлялась гораздо жестче. Немецкое господство было нацелено на экономическое освоение восточных земель и их интеграцию, а российское господство – на утверждение простого политического приоритета и политического преобладания. Вследствие этого немецкая колонизация имела качественно иные следствия, чем российское владычество. Эту разницу блестяще подметил один польский политик межвоенной поры, заявивший, что с русскими поляки потеряют только национальное государство, а с немцами – национальную душу.

Идея субстанционального превосходства германцев над славянами проявилась в значительных масштабах лишь в ХХ в. В Пруссии же преобладал иной подход, о многом говорит уже тот факт, что восточный пруссак Гердер в конце XVIII в. собрал славянские народные песни, перевел их, сделал доступными образованным людям Европы. В «Идеях к истории человечества» Гердер предрекал славянам великое будущее. Немец Гердер дал толчок литературному панславизму, его отзывы о славянах сделались библией чешских, польских, словацких, хорватских, сербских студентов, обучавшихся в немецких университетах[175]. Не очень большим преувеличением будет сказать, что западные славяне за пробуждение национального чувства должны быть благодарны пруссаку Гердеру. Впрочем, в прусской традиции прослеживались тесные связи со славянством, несмотря на политическое соперничество.

В религиозном плане Пруссия была одним из самых терпимых государств Европы, если не самым терпимым. В 1689 г. Гогенцоллерны пригласили 20 тысяч французских гугенотов в Пруссию, впоследствии они приняли активное участие в жизни своей новой родины; именно гугеноты составили ядро формировавшейся прусской бюрократии, прославившейся своей деятельностью. Религиозная терпимость Фридриха II распространялась на мусульман, евреев. Прусское государство в числе первых приступило к эмансипации евреев. Знаменитый французский мыслитель эпохи Просвещения, сформулировавший основополагающий демократический принцип «разделения властей» Шарль Луи Монтескье (1689–1755), автор классического труда «О духе законов» отметил однажды, что ни один король в Европе не удосужился прочесть его книгу, кроме прусского короля[176].

Удивительно, но отвращение Фридриха II ко всему немецкому доходило до того, что он не понимал величия творчества Лессинга, не говоря уже о Клопштоке и Виланде, что, как писал Шерр, «доказывает не только отсутствие патриотизма, но и недостаток чувства прекрасного и истинного»[177]. Это отсутствие «национализма» у Фридриха II не помешало нацистам и Гитлеру сделать знаменитого прусского короля своим кумиром, даже частью национального мифа. «Дух Потсдама», который олицетворял Фридрих II, нацисты противопоставляли «духу Веймара», который воплощали Шиллер, Гёте, Лессинг. Это не совсем справедливо и адекватно, ибо Фридрих II был не только солдатом, но и человеком западной (преимущественно французской) культуры, даже космополитом в определенном смысле слова.

Прусское наследие в исторической перспективе

Тем не менее прусский путь оказался на поверку ложным, прусское общество было всего лишь обществом верноподданных, имевших определенные свободы и правовые гарантии, но у этого общества не было возможностей (вернее, их было очень мало по сравнению с другими странами Запада) демократически влиять на политику. Немецкий политолог Мартин Грейффенхаген справедливо отмечал, что «с момента победы демократического принципа над абсолютизмом Пруссия неизбежно должна была стать реакционным государством»[178]. Первыми пруссаками, которые попытались создать условия для демократического самоуправления, политической ответственности и активности граждан, были Штейн и Гарденберг. Барон Штейн писал о наследии Фридриха II: «Внутренняя политика его государства была мягкой, направленной на благо людей, насколько позволяло тяжелое внешнеполитическое положение; он поощрял свободу мысли, духовную культуру, благосостояние; он был экономен в использовании общественных средств, поддерживал новые источники государственного богатства и был примером для других немецких государств, прежде всего для Австрии. Но все правление Фридриха II сводилось к самодержавию, никакой сословной конституции, никакого государственного совета, где бы формировалась общая воля и можно было обозреть целое. Все ждут руководящих указаний сверху, нигде нет самостоятельности, самосознания. В последние годы его правления не появились полководцы и государственные деятели, не было выдающихся государственных мужей. Одностороннее внимание какого-либо министра к своей сфере приводит к тому, что он не в состоянии обозреть все.

До тех пор, пока во главе государства стоит великий человек, государственная машина дает блестящие результаты, позволяющие скрывать прорехи, половинчатость, нордическую бесхарактерность масс»[179].

И все же, несмотря на указанные свойства Пруссии, первый крупный толчок к модернизации – это реформы начала XIX в., прежде всего в Пруссии. Во-первых, речь шла о реформировании общества: освобождение крестьян, роспуск феодально-корпоративной системы, введение гражданских свобод. Демографическая революция, урбанизация, индустриализация, капитализм – это следствия этих поначалу аграрных преобразований. Во-вторых, речь шла о реформе образования, введении общего школьного образования, реформе университетов в интересах развития науки. В-третьих, речь шла о модернизации государства. Оно стало рационально-бюрократической неличностной организацией, и оно выступало против всех частных (партикулярных) интересов, ввело обязательные военную, налоговую, школьную обязанности.