Львиное Сердце. Дорога на Утремер - Шэрон Кей Пенман

крепость всего в восьми милях от твердыни Ричарда в Нонанкуре. Генриха, молодого графа Шампанского, это порадовало, потому как шестнадцатое число выдалось непогожим, и не было нужды торчать в чистом поле, продуваемом пронизывающими мартовскими ветрами.

Большой зал был полон знати: баронов обоих королей и князей церкви. Ричард и Филипп принесли торжественную клятву преданно сражаться бок о бок и оборонять земли союзника как свои собственные. Их лорды тоже согласились хранить мир, а прелаты пообещали предать анафеме любого, кто нарушит сей обет.

Однако оставались ещё препоны, которые требовалось убрать, и Ричард с Филиппом в окружении самых приближённых советников восседали за столом в центре зала, обсуждая острые вопросы с натянутыми улыбками и ледяной вежливостью. Генрих наблюдал за государями с острым любопытством. потому как с обоими состоял в близком родстве. Будучи в настроении пошутить, Генрих хвастался причудливо переплетённым родовым древом, поясняя, что его мать, графиня Мария, является дочерью королевы Алиеноры от первого брака с Людовиком Французским, а по сему приходится Ричарду сводной сестрой по материнской линии и сводной сестрой Филиппу по отцовской. Более того, с усмешкой продолжал молодой человек, его отец приходился братом матери Филиппа, поэтому сам он является двойным племянником Филиппа. К этому времени голова у слушателей уже шла кругом, а приступы хохота мешали Генриху поведать про то, что его мать и тётя Алиса являлись сёстрами по крови и по браку, поскольку вышли замуж за братьев — его отца и дядю Тибо, которые, таким образом, помимо братьев стали ещё и свояками. А самым причудливым заворотом Генрих почитал факт, что его дед приходился одновременно тестем и зятем одним и тем же людям, потому как Людовик выдал обеих дочерей от Алиеноры за братьев третьей своей жены, матери Филиппа.

Генрих приходился французскому королю не только родичем, но и вассалом, так как держал Шампань от имени французской короны. Он и Филипп были сверстниками, одному исполнилось двадцать три, другому двадцать четыре. Однако в Дре Генрих приехал в свите Ричарда, а не Филиппа, хоть и понимал, что последний не обрадуется, увидев его в стане врага. Но Генрих был ещё достаточно юн, чтобы испытывать удовольствие, дёргая льва за хвост. И наслаждался компанией дяди Ричарда, тогда как даже час наедине с дядей Филиппом казался посещением чистилища. потому как, насколько Генрих мог судить, с Филиппом у них не было ничего общего.

Подобно большинству молодых людей, Генрих обожал охоту, турниры, лошадей, игру, песни трубадуров, вино, женщин и войну. Филипп на охоте скучал, турниры во Франции запретил, лошадей опасался, пользуясь только самыми покладистыми меринами, никогда не играл и не богохульствовал, терпеть не мог музыки, а войну рассматривал как крайнее средство, а не как способ испытать своё мужество. Вино и женщин король любил, хотя женат был с пятнадцати лет. Но если он и отлучался с брачного ложа, то предпочитал не распространяться об этом. Более того, Филипп славился робкой натурой — вздрагивал при неожиданном громком звуке и редко появлялся без телохранителей. Генрих предпочитал проводить время с Ричардом, который ругался как матрос, любил норовистых коней, сочинял как куртуазные, так и скабрёзные стихи, отдал дань распутству юных лет и наслаждался упоением битвы.

Но превыше всего Генрих восхищался Ричардом за то, что тот одним из первых принял крест. Филипп был паладином вынужденным, и одного этого хватало, чтобы очернить его в глазах племянника, потому как отец молодого графа Шампанского дважды принимал крест. Ему довелось участвовать в провальном втором крестовом походе, который возглавлял Людовик Французский, а затем совершить паломничество в Святую землю вместе с графом Фландрским. По пути домой он угодил в плен и был отпущен за выкуп, и вскоре после освобождения умер, подорвав здоровье мытарствами в турецкой темнице. Генриху тогда было четырнадцать, и он рассматривал грядущий крестовый поход как священную дань уважения отцу.

Ричард и Филипп обменивались улыбками, не разжимая плотно сжатых челюстей, и Генриху подумалось, что в обозримом будущем короли охотно сомкнут их друг на друге. Молодой человек отвернулся, чтобы позвать виночерпия, но его отвлёк дядя Тибо.

— Генрих, одно дело охотиться или кутить с Ричардом, — сказал он. — Но, прибыв вместе с ним в Дре, ты рискуешь пробудить сомнения в твоих истинных пристрастиях. Только не говори, что ты собираешься отправиться в Святую землю вместе с ним.

Отца своего Генрих обожал, но не мог сказать того же о дяде. Однако Тибо возглавлял род Блуа, а Генриха приучили уважать старших. Поэтому вместо ответа, который рвался с языка — что Тибо и Филипп могут убираться куда подальше, молодой человек сказал спокойно:

— Не стоит волноваться, дядя. Я по-прежнему собираюсь составить компанию тебе, дяде Этьену и графу Клермонскому.

Это было простое решение, поскольку им предстояло выступить после Пасхи, однако второе пришествие могло наступить раньше, чем Ричард с Филиппом наконец договорятся.

— Я знаю, что переброска армии — дело непростое, — признал молодой человек. — Ричард говорил, что приказал изготовить на железных рудниках в Девоне пятьдесят тысяч подков, и, по его расчётам, придётся перевезти по меньшей мере десять тысяч лошадей. — Генрих покачал головой, удивляясь размаху предприятия. — По счастью, для нас всё намного проще: нужно только нанять в Марселе корабли и мы, с Божьей помощью, окажемся в Тире прежде, чем тот попадёт в руки сарацинам.

Заметив, что дядя не слушает, Генрих смолк. Проследив за взглядом Тибо, он заметил, что Филиппа не видно ни за столом, ни вообще в зале, а английский король выглядит не особенно счастливым. «Ну что ещё?» подумал он и направился к Ричарду выяснить в чём дело.

Ричард, тоже ничего не знал, и сообщил только, что Филиппа вызвал из зала замковый стюард.

Подозреваю, гонец прибыл, — добавил король. — Но не могу представить, какие такие вести могут быть, чтобы прерывать столь важные переговоры. Если мы не уладим дела, нам снова придётся отложить выступление. Времени потеряно и так слишком много. Два года прошло с того дня, как я принял крест, Генрих. Два года!

Ричард махнул виночерпию, и Генрих остался сетовать на судьбу вместе с Ричардом, Уиллом Маршалом и Губертом Вальтером, новоиспечённым епископом Солсберийским, который тоже ехал с Ричардом в Святую землю. Однако чем дольше отсутствовал Филипп, тем нетерпеливее становился Ричард, и когда французский король наконец объявился, нрав короля английского, всегда пышущий жаром, начал уже воспламеняться.

— Ну, теперь ты готов продолжить беседу, милорд? — с подчёркнутой вежливостью спросил Ричард, решительно подойдя