Бернард Корнуэлл - Клинок Шарпа

– Что ты собираешься с ним сделать?

– Если не будет сопротивляться, возьму в плен.

– И снова отпустишь под честное слово?

– Нет, не на этот раз. Его закуют в кандалы: он нарушил слово, так что теперь не будет ни обмена, ни хорошего обращения. Пошлют в Англию, в тюрьму, и продержат там до конца войны. Кто знает, может, привлекут к суду за убийство: он же убил человека, будучи на поруках.

– Итак, завтра я буду в безопасности?

– Пока не пошлют еще одного убийцу.

Она кивнула. Он привык к ней такой, какой она была сейчас, к ее жестам, внезапным смущенным улыбкам – и почти забыл шаловливую кокетку, которую встретил на Сан-Кристобале. Она говорила, что это ее маска для окружающих, а он видел настоящее. Интересно: встретив ее вновь, как-нибудь потом, и увидев эту маску в окружении подхалимов-офицеров, будет ли он, как раньше, чувствовать ревность?

Она улыбнулась:

– А что будет с тобой, когда все закончится?

– Мы вернемся к армии.

– Завтра?

– Нет. Наверное, в воскресенье, послезавтра. Пойдем на север и вынудим Мармона сражаться.

– А потом?

– Кто знает? Может, Мадрид.

Она снова улыбнулась:

– У нас есть дом в Мадриде.

– Дом?

– Совсем маленький. Не больше шестидесяти комнат, – маркиза рассмеялась, увидев выражение его лица. – Тебе всегда будут рады, хотя там и нет тайного входа.

Это было невозможно, и Шарп знал это. Они никогда не говорили ни о ее муже, ни о Терезе. Они были тайными любовниками, некто Шарп и леди из высшего общества, и эта тайна не должна быть раскрыта. Все, что им было отпущено, – несколько дней и ночей, и теперь судьба разделяла их, уводя его в бой, а ее – на секретную войну в письмах и шифрах. Сегодняшняя ночь, завтрашний приступ – а потом, может быть, всего лишь еще одна ночь, последняя. Все, что после, – в руках Божьих.

Она отвернулась к фортам:

– Ты будешь завтра сражаться?

– Да.

– Я смогу за тобой наблюдать, – она махнула рукой в сторону телескопа на тяжелой треноге. – И я буду за тобой наблюдать.

– Надеюсь, у меня от этого не будет сыпи.

Она улыбнулась:

– Уж постарайся ее не заиметь – я хочу заполучить тебя завтра в постель.

– Могу привести тебе Леру в цепях.

Она грустно усмехнулась:

– Не надо. Помни: он может пока не знать, кто такой Эль-Мирадор, а так догадается и сбежит.

– Не сбежит.

– Все равно, не надо, – она взяла его за руку и увела в прохладу Palacio. Он закрыл решетчатые ставни, чтобы солнечный свет не бил в окна, повернулся и увидел ее на постели, покрытой черным шелком. Бледная на темном, хрупкая, как алебастр, она казалась еще красивее. – Можете снять сапоги, капитан Шарп. Время сиесты.

– Да, мадам.

Чуть позже она уснула, и он обнял ее. Легкое тело вздрагивало при каждом выстреле пушек. Он поцеловал ее в лоб, откинув золотой локон, она чуть приоткрыла глаза и прижалась к нему, пробормотав сквозь сон:

– Я буду скучать по тебе, Ричард, я буду очень скучать.

Он погладил ее, как ребенка, понимая, что тоже будет скучать. Но от судьбы не уйдешь. Снаружи, за закрытыми ставнями, за увитой зеленью решеткой, ярились пушки, а внутри двое прижимались друг к другу, пытаясь навсегда сохранить в памяти эти секунды.

Глава 11

– Где тебя черти носили? – свирепо вопросил вспотевший Хоган.

– Здесь, сэр, – Шарп на всякий случай перешел на полуофициальный тон.

– Я тебя вчера искал. Проклятье, Ричард! Пусть хоть кто-нибудь знает, где тебя искать! Представь себе, что это было бы важно!

– А оно было важно, сэр?

– Как водится, нет, – проворчал Хоган неохотно. – Патрик Харпер сказал, что ты связался с дочерью какого-то сапожника, Дорис или как-то так, и что у нее нет ног.

– Так точно, сэр.

Хоган открыл табакерку:

– Черт возьми, Ричард, твой брак, конечно, чистейшей воды авантюра, но тебе чертовски повезло заполучить Терезу, – он резко втянул понюшку, пытаясь скрыть свои чувства. Шарп подождал, пока ирландец чихнет. – Кровь Христова! Но я ничего не расскажу ей.

– Нечего рассказывать.

– Надеюсь, что нет, Ричард, – Хоган замолчал, прислушиваясь к шипению раскаленного ядра в мокром стволе. Пушка выстрелила, между домами загуляло эхо, а двух офицеров накрыло горьким облаком дыма. – Есть новости от Терезы, Ричард?

– Уже месяц нет.

– Рамон писал, что она охотится на солдат Каффарелли[67], – Рамон был братом Терезы. – Твоя дочь в Касатехаде, она в добром здравии.

– Хорошо, сэр, – Шарп не был уверен, что Хоган не пытается его устыдить. Наверное, ему и должно быть стыдно, но вины он не чувствовал: отношения с маркизой были кратковременными, они просто не могли длиться долго, а значит, его планы на дальнейшую жизнь не менялись. Да и как можно чувствовать вину за то, что охраняешь Эль-Мирадора? Это же его обязанность.

Хоган взглянул на роту Шарпа, выстроившуюся на улице, и проворчал, что они выглядят весьма прилично. Шарп согласно кивнул:

– Отдых пошел им на пользу.

– Знаешь, что делать?

– Разумеется, сэр.

Хоган вытер лоб: солнце жарило невыносимо. Несмотря на утвердительный ответ Шарпа, он начал повторять инструкции:

– Идете вслед за атакующими, Ричард. И чтобы никто не сбежал, пока ты не увидишь его лица. Найдете ублюдка – приведете ко мне: я буду в штабе, не здесь.

Рота исчезла в новой траншее, которая могла безопасно довести до самого оврага. Над головой гремели пушки, продолжавшие обстреливать форты, но атакующие были в приподнятом и уверенном настроении: на этот раз приступ не сорвется. Сан-Каэтано был изрешечен так, что одной стены практически не существовало: именно сюда и направлена первая атака. Она пройдет при свете дня, как только стихнет эхо осадных орудий – какое счастье, что французские пушки молчат! «Отчаянную надежду» возглавил лейтенант-стрелок, но ни у него, ни у его людей не было отстраненного, безнадежного взгляда, привычного для этого подразделения: обычно добровольцы в «Надежду» готовились к смерти. Их задачей было вызвать на себя огонь противника, чтобы пушки осажденных выстрелили до подхода к бреши основных сил. Добровольцы улыбались, узнав Шарпа по нашивке на рукаве:

– Здесь будет попроще, чем в Бадахосе, сэр!

– Да, с вами все будет хорошо, парни.

В просвете на дальнем конце оврага виднелась серебристая Тормес, медленно катящая свои воды к далекому морю. Стрелки проводили все долгие вечера у реки с удочкой: скоро они снова соскучатся по форели. Шарп заметил Харпера, вместе с другими поглядывающего на спокойную гладь реки.

– Сержант?

– Сэр?

– Что это там за разговоры о какой-то Дорис, да еще с майором Хоганом?

– Дорис, сэр? – Харпер принял вид невинного ангела, потом заметил, что Шарп не сердится, и расслабился: – Наверное, Долорес, сэр: должно быть, я о ней упоминал.

– А ты сам-то о ней откуда узнал?

Харпер взвел курок семиствольного ружья.

– Я-то, сэр? Лорд Спирс искал вас как-то, он и рассказывал о ней, – он заговорщически подмигнул Шарпу. – Слышал, совсем без ног, сэр?

– Неправильно слышал. Ничего подобного.

– Нет, сэр. Разумеется, нет, сэр, – Харпер поднял глаза к безоблачному небу и начал фальшиво что-то насвистывать.

По траншее прошло волнение, послышалось нытье: люди нехотя поднимались на ноги и примыкали байонеты. Шарп вдруг осознал, что канонада закончилась, а значит, пришел момент для атаки. Напряжения, как в прошлый раз, когда все ожидали огня французских пушек, не было: сегодня, говорил инстинкт, все будет легко и просто, потому что раскаленные ядра уже превратили форты в руины, а жизнь гарнизонов – в ад. Лейтенант-стрелок вытащил саблю, махнул «Отчаянной надежде» и полез из траншеи. Однако вместо того чтобы атаковать, он вдруг остановился и скомандовал своим людям вернуться на исходные.

– Какого черта? Вперед! – расталкивая готовых к бою солдат, к ним уже спешил лейтенат-полковник с заправленной под стоячий воротник тугой кожаной колодкой[68]. Лицо его раскраснелось и блестело от пота.

– Они сдаются, сэр! Белый флаг!

– Боже мой! – полковник вскарабкался на бруствер и поглядел сначала на Сан-Каэтано, потом на Сан-Винсенте. – Боже!

Британцы, скопившиеся в траншее, подняли французов на смех. Некоторые в исступлении кричали:

– Сражайтесь, педики! Или боитесь?

Полковник заорал, перекрывая нестройный гомон:

– Тихо! Тишина!

Белый флаг развевался только над Сан-Каэтано, остальные форты молчали, на укреплениях не было заметно никакого движения. Шарп задумался, не уловка ли это: может, это Леру изобрел какой-нибудь способ обрести свободу? Но как бы ни был захвачен форт, байонетами или в результате сдачи, французский гарнизон все равно был в полной власти победителей, и Шарп мог осмотреть каждого пленного в поисках высокого человека с холодными глазами и клигентальским палашом. Поползли слухи: сначала – что французы только хотят вынести раненых, потом – что противник хочет только начать переговоры о сдаче. Рота устроилась в траншее, кое-кто уснул, тихо похрапывая. Полуденная тишина, не нарушаемая грохотом выстрелов, показалась Шарпу совершенно мирной. Он поглядел налево и увидел над крышами темную решетку «мирадора», в центре которой виднелся еще более темный квадрат откинутой ставни: маркиза, наверное, приникла к телескопу. Поскорее бы кончился этот день: быстро выстроить пленных, отконвоировать Леру в штаб в кандалах – а потом сразу к маленькой дверце, чтобы подняться по каменной лестнице и провести последнюю ночь в Саламанке в Palacio Casares.