Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев

них в поздних сумерках с той стороны пустыря, в душе что-то екнуло. Когда-то дедушка говорил ему, что ничего не боятся только круглые дураки, и Митя повторил это самому себе; двинулся дальше. Довольно долго стояли друг напротив друга, осыпая оскорблениями, но все же не переходя к действиям; гопники грязно объясняли, как именно они собираются совокупляться с их телками. Митя вспомнил поцелуи в гаражах, пусть даже слюнявые и пьяные, и его стала охватывать ярость. Ему было приятно, что в долгу перед гопотой они не остались; Паша, бывший у них как бы за главного, объяснил гопоте подробно и в деталях, куда и как они будут иметь их блядей, а также их сестер, матерей и саму гопоту. Дальше все происходило быстро и сумрачно. Почти в полной темноте две толпы, вооруженные ножами, напильниками, заточками, трубами, нунчаками и обычными палками, рванули друг на друга, и все смешалось. Уже через несколько секунд Митя понял, как мало пользы было от четырех лет занятий дзюдо; так что он скорее бил во все стороны, стараясь не давать к себе подойти, нежели делал нечто особенно полезное для исхода свалки. Но все равно, кажется, к концу второй или третьей минуты ему от кого-то прилетело, и он вырубился. Потом увидел Лешку, бившего его по морде.

– Угомонись, – сказал он Леше. – Я в порядке.

Леша убежал назад, в сторону свалки. Совсем рядом выли ментовские сирены и вспыхивали мигалки; было видно, что народ начинает беспорядочно разбегаться по пустырям. «Сейчас я всей этой мрази выдам», – подумал Митя и снова потерял сознание. Очнулся он в грязи; в глазах все расплывалось, голова болела. Мигалки все еще вспыхивали, было похоже, что менты еще кого-то вяжут. Митя встал, повалился снова; начал медленно отползать подальше от мигалок. Как он добрался до дому, помнил смутно.

– Зацепился за что-то в темноте и навернулся в канаву, – сказал он родителям. – Все же раскопано, как после ядерной войны.

У него диагностировали легкое сотрясение мозга, но класть в больницу не стали. Через неделю разрешили вставать с кровати.

– Ты бы со своей неповоротливостью, – сказала мама, – поменьше шлялся по вечерам. Говорят, неделю назад была ужасная драка между шпаной. Откуда только они берутся. Хотя понятно откуда. Полгорода уже сплошная лимита. А ленинградцам, как и раньше, жить негде.

К счастью, как оказалось, ментам все-таки кто-то стукнул, и они появились почти сразу, как только началась массовая драка. Так что раненых было много, а убитых не было совсем. Леша получил две резаные раны и лежал в отделении травматологии детской больницы Раухфуса недалеко от площади Восстания. В первый же день, когда Мите разрешили встать, они с Арей поехали его навестить. Попросили у родителей денег; привезли ему два мешка сладостей и фруктов.

– Больно? – спросил Митя.

– А то.

– А ты?

– Фигня. Сотрясение.

– Я уж подумал, что ты дуба дал. Аж застремался.

Вышли на улицу Восстания, просторную, прямую, освещенную тем особым ленинградским архитектурным благородством, которое невозможно ни с чем перепутать.

– Это он тебя вытащил? – вдруг спросила Аря, как обычно без предисловий.

– Он.

– Значит, мы теперь оба навсегда его должники, – сказала она, подумав.

– Думаешь, я не знаю? Хотя ты-то здесь при чем.

Аря вскинулась, но промолчала.

Пашу, пару его приятелей и кого-то из замуринской гопоты вроде бы повязали. Но остальные ментам ничего не сказали; да и было понятно, что спрашивают больше для проформы. Гуляли, никого не трогали, привязалась шпана, нет, незнакомая, никогда раньше не видели, ни с кем из них конфликта вроде бы не было, завязалась драка, дальше помню смутно, потом все куда-то разбежались. Было ясно, что защиты от ментов все равно никакой, только затаскают. Но через некоторое время стало известно, что с гопниками достигли соглашения. С этой стороны Муринского ручья они обещали больше не появляться; а если что нужно, то поодиночке, без оружия и телок не трогать.

« 9 »

На этот раз их отправили в Москву надолго и уже без присмотра, точнее почти без присмотра; родители, конечно, их проводили, тетя Лена и дядя Женя обещали встретить. Все вместе они съездили на Финбан и купили билеты.

– На деревню к дедушке, – хмыкнула мама, но папа не засмеялся, а только улыбнулся краем рта, как будто с усилием, и быстро отвернулся.

– Пора, – ответил он, чуть подумав, – пора и им взрослеть.

В Москву обычно, хотя и не всегда, ездили на проходящем из Хельсинки; он останавливался сравнительно недалеко от дома, в Ручьях. Минусом было то, что проходил он поздно, около часу ночи, и, пока они ждали поезда, Арина начинала, как папа это называл, хлопать глазами; на этот раз, не раздеваясь, только сбросив тапки, она свернулась калачиком на диване в большой комнате, да так и уснула. Зато поездка на проходящем избавляла их от толкотни Московского вокзала, криков носильщиков с огромными железными телегами, потных и почему-то вечно опаздывающих, проталкивающихся через толпу командированных и мешочников. Да и в Москву хельсинкский поезд приходил не в рассветном холоде, а поздним утром; отмытая Москва светилась и встречала их теплом своего густого лета.

Родители положили их вещи под сиденье, коротко переговорили с проводницей, кажется в третий раз повторили, что дверь купе нужно закрыть изнутри, что Митя должен спать на верхней полке, а Арина на нижней, и уже из полутьмы платформы еще раз им помахали. Ей показалось, что мама заметно тревожится. Соседей по купе у них не было; они заперли дверь и начали изучать финские каталоги, как обычно обнаружившиеся в сеточках над полками. Но Арине быстро стало скучно; в журналах были в основном какие-то женщины, похожие на эстонских продавщиц из столовых с надписью «Сёёкла», и реклама унитазов с ковриками из длинной шерсти неестественных цветов. Зато в самом купе, несмотря на ночной час, все еще чуть пахло разогретым пластиком коричневатых стен. Пока Митя рассматривал предполагаемых продавщиц, Арина быстро, едва ли не одним прыжком, забралась на верхнюю полку и начала раскатывать матрас.

– Ты куда? – возмущенно закричал Митя, с некоторым опозданием сообразив, что она не просто так решила попрыгать. Видимо, подействовал поздний час, хотя особой сообразительностью он никогда не отличался.

– Спать, – ответила она; главным сейчас было не позволить втянуть себя в спор, так что Арина почти мгновенно заправила простыню под матрас и взялась за наволочку и подушку.

– Тебе велели спать внизу.

– Это тебе велели спать наверху. Ну так и спи напротив.

– Это не наши места.

Она была довольна еще и тем, что ей удалось захватить место по ходу поезда.

– А кто будет спать на вещах?

– Дверь-то закрыта. Там еще одна щеколда. Можешь закрыть и ее.

Щеколду Митя закрыл, но с недовольным ворчаньем остался спать внизу. А вот уснул он почти сразу. Арина же лежала на верхней полке и долго смотрела на проплывающие в окне железнодорожные столбы с тусклым желтым светом, на прерывающуюся стену придорожной зелени и дальние поселки. В ночной темноте деревни и городки казались густыми черными массивами, лишь случайно помеченными редкими огоньками. Поезд равномерно подрагивал ровно и спокойно, лишь иногда более отчетливо дергался на стрелках и снова успокаивался. Она вспомнила, как когда-то они раскладывали по квартире железную дорогу; на самом деле они и сейчас иногда это